«Ароматный, как цветок, молчаливый, как смерть, темный, как могила»

Конрад взялся бичевать пороки колониализма в эпоху, когда на это не было политического запроса. Во многом его позиция была связана с причинами личного характера: империя Романовых поглотила его родную Польшу и разрушила его семью. Но ни трагический жизненный опыт, ни сочинения, посвященные порокам колониализма, не уберегли Конрада от обвинений в отсутствии сочувствия к покоренным народам: всегда находятся те, кто читает классическую литературу так, будто эти тексты написаны вчера. Многие из героев книг Конрада — европейцы, угодившие в забытые богом места и окруженные куда менее цивилизованными людьми. Африка и Азия в его творчестве предстают как места мрачные, наполненные угрозами и препятствиями для белого человека — без конца подвергающие его испытаниям на прочность. Но раз эти далекие земли действительно такие варварские и нецивилизованные, не является ли их покорение более развитыми европейцами в некотором роде оправданным? Ведь есть же нечто благородное и добродетельное в стремлении повлиять на судьбу дикарей и помочь им приблизиться к благам цивилизации, не так ли?

Одним из таких авантюристов, покорявших далекий от цивилизации мир, стал голландский торговец Каспар Олмейер, главный герой первого романа писателя «Каприз Олмейера». В этой книге рассказывается о европейце, осевшем на Борнео, куда сам Конрад четырежды приезжал в конце XIX века. Олмейер приплыл на Борнео в надежде сколотить состояние, но с самого начала все его мечты о власти и богатстве разбились о жестокую реальность. В отличие от Писарро из Трухильо Олмейеру рассчитывать на то, что на одной из площадей Амстердама поставят в его честь статую, не приходилось.

Борнео, остров Малайского архипелага, находившийся в то время под голландским управлением, — что-то вроде Бельгийского Конго из «Сердца тьмы»: эта земля создана для «людей жестоких». Ступить на нее значит поставить на карту все. Повезет — когда-нибудь вернетесь в Европу богатым и знаменитым. А нет — так кончите жизнь, как Олмейер: обреченным на отчаяние, забвение и сумасшествие. В конце XIX века у героя Конрада не могло быть иных мотивов, чтобы осесть на Борнео, кроме материальных. Каждая минута, проведенная там, где сегодня находится индонезийский Калимантан, в месте диком и глухом, заставляет его испытывать страдания. Он презирает местное население, в том числе свою собственную жену, потому что считает себя другим. А сам живет в плену мечтаний о славе и богатстве в надежде сделать дочку-метиску уважаемой женщиной — в глазах своих, белых. Конрад иронично описывает место, куда попал его незадачливый торговец, как «образцовый штат».

В точке, где в наши дни расположен портовый город Танджунг-Редеб (регентство Берау), сошлись все противоречия колониализма, столкнулись два мира. Европейские наемники и арабские торговцы. Авантюристы и принцы. Распаленные своими амбициями иностранцы и загадочно-бесстрастные аборигены. Восток и Запад.

Бескрайние просторы Борнео, третьего по величине острова в мире, который сегодня делят между собой Индонезия, Малайзия и Бруней, его непролазные джунгли и неразгаданные тайны подпитывают фантазию Олмейера, уверенного, что где-то здесь находятся большие залежи золота. Он живет в бреду — между мечтаниями и сумасшествием. Сокровища нужны ему не просто чтобы разбогатеть, они придают смысл его жизни. Бесконечные жертвы и страдания голландца в этом забытом богом месте, случайный брак с туземкой, сделки с совестью — все это обретет смысл, только если его предприятие увенчается успехом. И пока мечта жива, жив и сам Олмейер. Проблема заключается в том, что золото, которого он так жаждет, спрятано где-то там, «где малайцы постоянно враждуют с речными племенами даяков, или “охотников за головами”». Сколько там золота? Этого никто не знает, но время от времени золото у даяков видят, пусть и в небольших количествах, и это подпитывает надежды голландца, готового вторгнуться в их земли, чтобы найти его. Вот только вылазки остаются лишь планами, ожидание затягивается. А тем временем все вокруг приходит в упадок: разваливается построенный им дом, портятся отношения с женой, исчезает уважение со стороны туземцев. Не ладятся дела даже с обожаемой дочерью Найной. Лишившись всего, Олмейер обращается к единственному оставшемуся «другу», якобы способному дать ему утешение. Другу, который, завоевав доверие голландца, безжалостно добивает его: опиуму.

Как и во многих других романах Конрада, действие «Каприза Олмейера» разворачивается в местах, удаленных от того, что сам писатель считает цивилизацией, — и наполненных интригами и несчастьями. Сам польский автор сполна хлебнул горя, и еще в детстве жизнь била его нещадно. Родился он в году в городе Бердичев, сегодня расположенном на территории Украины, в семье польского дворянина. Места эти в то время были под русским владычеством. Отец Конрада Аполлон Корженевский, человек образованный, придерживался националистических взглядов и участвовал в заговоре против царской власти. Его посадили в тюрьму в Варшаве. В заключении он переводил Диккенса, Гюго и Шекспира. Свидание маленького Юзефа с пребывающим в заключении отцом и годы ссылки семьи в Сибирь пробудили в будущем писателе обостренное чувство справедливости и сформировали его представления о добре и зле. Мать будущего писателя, страдавшая от холода, голода и мучительных условий, умерла от туберкулеза, когда Конраду было восемь. Отец погиб четыре года спустя, и мальчик остался на попечении дяди Тадеуша. Переехав во Львов, Конрад принялся искать забвения в книгах и картографии. Далекий и неизвестный мир манил его и будоражил воображение. В возрасте семнадцати лет, при первой же представившейся возможности, он покинул Польшу и отправился путешествовать по Европе, проехав через Швейцарию, Австрию, Италию и Францию, где нанялся моряком на судно «Монблан» — так началось его первое плавание. Поскольку у Конрада не было нужных документов, его несколько раз выгоняли из команды. Все свои сбережения он спустил в азартные игры. Пытался покончить с собой и какое-то время бесцельно мотался по миру. Когда, двадцатилетним, Конрад оказался в Лондоне, дядя Тадеуш решил прекратить оплачивать метания племянника. В ответ на очередную просьбу выслать денег он написал, что Конраду пора повзрослеть: «Займись чем-нибудь, хоть какой-нибудь работой, учебой и перестань вести образ жизни обеспеченного джентльмена. Если ты не найдешь себе работы до двадцатичетырехлетия, я лишу тебя содержания. У меня нет денег на бездельников, и я не собираюсь горбатиться, чтобы другие вели роскошную жизнь».

Через некоторое время Конрад нанялся на судно «Герцог Сазерленд», шедшее в Австралию. Плавание, затянувшееся более чем на два года, превратило молодого Конрада в настоящего моряка. Он полюбил море, ставшее ему домом, которого у него никогда не было. Моряцкий быт выбил из головы будущего писателя пустые фантазии о прелестях его нового занятия: он познал неистовые бури Индийского океана, заставлявшие корабль жалобно скрипеть, двенадцатичасовые вахты на самом верху мачты, холодные ночи, голод, забитые людьми трюмы, где невозможно было забыться даже после самого тяжелого дня. Молодой моряк узнал, сколь жесток океан, играющий «с людьми, пока их сердца не разорвутся в клочья, и ведущий бесстрашные корабли на погибель». Однако взамен море подарило Конраду невероятные открытия, непрекращающиеся приключения, столь необходимую писателю железную дисциплину и настоящих друзей. Всего Конрад отдал морской службе пятнадцать лет, сменив полдюжины кораблей. В пути он читал книги любимых авторов своего отца, прежде всего Шекспира, и познавал тайны человеческой природы, которые раскрывались лишь в момент жизненных кризисов. И хотя Конрад ходил и в Средиземном, и в Карибском морях, а источником вдохновения для его самого знаменитого романа «Сердце тьмы» стала Африка, именно Восток подарил ему больше всего литературных сюжетов: «Таинственный Восток раскинулся передо мной — ароматный, как цветок, молчаливый, как смерть, темный, как могила».

Путешествия в Сингапур и Бангкок, плавание по Малаккскому проливу, в водах индонезийского архипелага и непредсказуемого Южно-Китайского моря, где пираты, торговцы и колониальные державы искали богатства и славы, и, конечно, вылазки в джунгли Борнео подарили Конраду персонажей, экзотический антураж и сюжеты, которые легли в основу шести романов и дюжины рассказов, составивших почти половину его творческого наследия. В Марселе польский автор стал моряком, океанские бури сделали его мужчиной, остров Маврикий научил его ненавидеть, Лондон искушал греховным соблазном. Но именно на Борнео Джозеф Конрад превратился в писателя. Огромный остров Малайского архипелага стал для него источником воспоминаний, которые позже нашли свое отражение в рассказе «Фрейя семи островов», в лучшем, по мнению многих, романе писателя «Лорд Джим» и в его литературном дебюте «Каприз Олмейера», без которого вообще ничего не было бы в принципе.

В книгах «Каприз Олмейера» и «Лорд Джим» Конрад показывает индонезийский Борнео как колониальный анклав, где люди гибнут «в погоне за деньгами и властью». Он пишет о Самбире, расположенном, по его словам, на восточном побережье, в шестидесяти пяти километрах вверх по реке. Сам писатель добрался туда на пароходе «Видар». Именно в этом месте Олмейер влачит свое жалкое существование в надежде обрести сокровища. 

Смертельно опасные земли даяков, где предположительно скрывается предмет его вожделения, сегодня вполне доступны и связаны с внешним миром новыми дорогами, позволяющими перемещаться со скоростью и комфортом, о которых в эпоху Конрада и думать было нечего. Борнео сегодня совсем не тот, каким видели его европейцы в XVIII и XIX веках и японцы во Вторую мировую войну. В то время любой иностранец, осмелившийся углубиться в здешние леса, рисковал закончить жить в пасти дикого зверя, умереть от тропических болезней или просто навечно потеряться в бесконечных джунглях. И даже если ему удавалось избежать всех этих напастей, оставалась еще одна: безжалостные охотники за головами, туземцы, для которых завладеть черепом врага было не только несомненным доказательством мужества, но и способом защитить свое племя, заручившись поддержкой сверхъестественных сил. Статус воина зависел от количества собранных им трофеев, которые к тому же помогали завоевать руку избранницы его сердца. Эмилио Сальгари описывал этот жутковатый обычай в одном из романов о Сандокане: «Живущие в глубине острова даяки — великие охотники за головами. Чтобы жениться, молодой воин должен подарить своей избраннице как минимум пару человеческих черепов».

Голова голландского офицера Джорджа Мюллера, захваченного в плен на берегу реки Капуас в году, стала одним из последних трофеев даяков. Мало-помалу они начали отказываться от этого обычая, чему во многом способствовала деятельность христианских миссионеров, пытавшихся убедить туземцев в том, что они выбрали не лучший способ разрешения споров. И все же по прошествии многих лет по неизвестной никому причине даяки снова взялись за старое. В 1997 году они подняли бунт против иммигрантов с яванского острова Мадура и обезглавили десяток человек. Индонезийское правительство смогло замирить враждующие стороны, и все затихло. Но четыре года спустя даяки решили закончить начатое и практически добились того, чего хотели. На дворе стоял 2001 год, мир переживал начало цифровой революции. Ожидалось, что она изменит очень многое. Оптимисты утверждали, что она изменит вообще все: покончит с невежеством и диктатурами, сделает знания доступными людям всего мира, поможет нам стать более терпимыми и свободными. И хотя причинам, по которым эти пророчества так и не воплотились в жизнь, можно посвятить отдельную книгу, увиденное мною на Борнео, куда я приехал освещать развернувшуюся на острове резню, как мне кажется, вполне отвечает на вопрос «почему»: человек просто не способен справиться со своими первородными инстинктами.

Ссоры между даяками и мадурцами подтолкнули коренное население острова к полному уничтожению новоприбывших. С мужчинами, женщинами и детьми поступили так же, как с первыми европейцами, пытавшимися установить контакт с речными племенами Борнео. Особенно дико эта кровавая оргия ненависти выглядела с учетом того, что происходила она на клочке суши, вполне интегрированном в цивилизованный мир. Даяки на протяжении уже довольно многих лет смотрели по спутниковому телевидению голливудские фильмы и носили футболки с логотипом «Манчестер Юнайтед». Вскоре после моего прибытия на остров, где только-только началась резня, я почувствовал, будто перенесся на машине времени на Борнео XVIII века. На подъездах к столице Центрального Калимантана Паланкарае я видел, как вдали поднимаются столбы черного дыма от горящих жилищ и общественных зданий. Целыми оставались только дома даяков, отмеченные красным бантом. Головы мадурцев плыли вниз по течению реки Сампит и торчали на кольях вдоль дорог. Воины даяков съедали сердца своих жертв, веря, что таким образом станут непобедимыми. Полиция разбежалась, не в силах усмирить восставших. Правительство было слишком далеко, в Джакарте, и занималось другими проблемами.

Охота за головами перенесла назад во времени целое поколение, знавшее об обычаях предков только из дедушкиных легенд, в которых подробно рассказывалось, как черепа жертв хранились в особой комнате, откуда по ночам доносились стоны духов. В центре Паланкараи я натолкнулся на группу молодых продолжателей старых традиций, о которых они слышали в детстве и которыми теперь оправдывали свои каннибальские пиршества.

— Мы хотим, чтобы все было, как раньше, до того, как они появились на острове, — твердил один из них, одетый как раз в футболку «Манчестер Юнайтед».
 — Как раньше! — вторили ему остальные, потрясая мачете.

Любопытно, что даяки, которые гонялись за мадурцами, искренне полагая, что эти несчастные хуже зверей и заслуживают смерти, были невероятно любезны с немногочисленными иностранными журналистами, которые, как и я, приплыли на остров, чтобы рассказать миру о малоизвестном факте геноцида. Они принимали нас у себя дома, делились тем немногим, что у них было, и расстраивались, что мы заехали ненадолго. При попытке поговорить с ними я все время сталкивался с одним и тем же противоречием: они тосковали по туземной жизни, которой на самом деле не знали, и при этом не были готовы отказаться от плодов цивилизации, позволявших им глазеть на моделей в бикини на экране компьютера и лечить детей от малярии в больнице. И над всеми ними, словно туча над джунглями, довлела мрачная уверенность: «как раньше» уже не будет, при новом порядке несомненно лишь одно — они окажутся на стороне проигравших.

Конрадовского Борнео — одного из «затерянных, забытых богом и никому не известных уголков Земли» — больше нет; как бы ни сокрушались об этом даяки, сколько бы людей они ни убили — это ничего не изменит. Назад пути нет. Борнео, как и весь остальной мир, лишился ореола таинственности и был банально разграблен. Прогресс убил остров. 

Первые туристы, оказавшиеся на Борнео в пятидесятых годах прошлого века, на подлете видели бескрайний океан джунглей. Но, по мере того как росло население нашей планеты, а с ним и спрос на мебель — леса, возраст которых насчитывал свыше ста сорока миллионов лет, стали вырубать. И в этом даже нельзя винить белых колонизаторов и их жадность. Лицензии на заготовку леса выдавал своим друзьям генерал Сухарто, правивший Индонезией железной рукой с1967 по 1988 год. Фермеры вырубали деревья, чтобы расчистить угодья под производство пальмового масла, добавляемого в добрую половину тех товаров, которые мы покупаем в супермаркете: шампунь, шоколад, мороженое, масло... Плантации росли, лес исчезал, привычные нам товары оставались невероятно дешевыми, и никто не задавался вопросом: как такое возможно? 

А ответ крылся в лесных пожарах, дым от которых каждый год накрывал Юго-Восточную Азию; после них освобождалось все больше и больше места для пальмовых плантаций. Улицы Сингапура, Джакарты и Бангкока выглядели так, будто там шли съемки фантастических триллеров. Люди брели по своим делам в масках, окутанные густым дымом. Автомобили ездили с включенным светом средь бела дня, больницы были забиты пациентами, страдающими от легочных заболеваний. Лишь в один — тяжелый — год пожары на Борнео уничтожили лес на площади, равной Нью-Йорку. И теперь, когда самолет заходит на посадку на остров и вы смотрите в окно, никакого зеленого океана девственных джунглей нет и в помине. Перед вашим взглядом предстают обширные коричневые проплешины, дороги, рассекающие джунгли, и гигантские столбы дыма, как если бы весь Борнео был усеян вулканами. Власти хотят, чтобы егеря, получающие пятьдесят долларов в месяц, рисковали жизнью, защищая джунгли от лесозаготовительных компаний, — а те нанимают незаконные вооруженные формирования с автоматами или просто подкупают военных, чтобы те делали за них всю грязную работу. Даякам тоже предлагают работать на лесопромышленников, заставляя их предавать свой мир за деньги. Как туземцы могут участвовать в уничтожении места, духи которого оберегают их? А так: другой-то работы, кроме уничтожения собственной земли, нет. И многие в конце концов соглашаются.

К моменту, когда даяки подняли бунт против мадурцев, Борнео лишился половины своих лесов. Населяющие их племена оказались загнаны в угол, а последовавшая за вырубками засуха лишила их значительной части растительности, составлявшей основу рациона. Приезжая сюда раз за разом на протяжении десятилетия, я видел, как редеют джунгли, как царство бетона наступает на живую природу. Пока весь мир следил за Амазонкой, организовывал в ее защиту международные кампании и мобилизовал защитников, Борнео втихую грабили, не привлекая внимания СМИ и других ненужных свидетелей. Через несколько лет после той самой резни я снова приехал на остров и сплавился на каноэ по реке Рунган, что протекает через густые джунгли, не пропускающие солнечного света.

В глубине леса царил вечный сумрак. Меня сопровождали даяки, найти дорогу без которых было бы невозможно. Мы высадились на берег и пошли среди деревьев по следам Кармеле Льяно, молодой женщины-ветеринара из Бильбао, которая занималась на острове спасением орангутанов. Задача отчаянно сложная: за последние десятилетия исчезло порядка ста тысяч особей этих обезьян, а ареал обитания выживших постоянно сокращался. Мы зашли на их территорию в поисках Пони, самки орангутана, возвращенной Кармеле в естественную среду обитания тремя неделями ранее.

Когда мы наконец разыскали Пони, лицо Кармеле просветлело от радости. Обезьяна висела, зацепившись одной рукой за ветку дерева, и держала в другой какую-то еду. Это была десятилетняя самка, которую три года назад спасли из борделя в местечке Керенг-Панги в индонезийской провинции Центральный Калимантан. Обезьяну нашли прикованной к кровати, полностью обритой, с накрашенными губами и кольцами на пальцах. Работники лесозаготовительных компаний и плантаций для производства пальмового масла, которые заняли место лесов Борнео, выстраивались в очередь, чтобы помучить животное. Для того чтобы войти в село и вывезти животное в приют для орангутанов Ньяру-Ментенг, потребовалась поддержка тридцати шести солдат индонезийской армии.

— Люди не понимают, что эти животные чувствуют то же, что и мы, — посетовала Кармеле.

Даяки называют орангутанов «лесными людьми», и Кармеле полагает, что так оно и есть. Кстати, на лбу у испанки красуется шрам с тридцатью семью отметинами — след укуса одной из обезьян. На мой взгляд, отличное подтверждение того, что не так уж сильно мы с ними отличаемся друг от друга. Центр содержания орангутанов Ньяру-Ментенг, в котором работает Кармеле, основан бывшей проводницей датских авиалиний Лоне Дрешер-Нильсен. В нем содержатся около четырех сотен обезьян, за которыми наблюдают порядка ста смотрителей. Все они — даяки. Меня поразил этот удивительный контраст: в мой последний приезд на Борнео туземцы жаждали крови и ходили по деревням с мачете в руках, а здесь они выкармливали из бутылочки новорожденных орангутанов, обнимались с их матерями и сопровождали экологов в джунглях, которые знали как свои пять пальцев.

Встретившись с Пони, мы отправились обратно в лагерь. Когда наше каноэ пересекало Рунган, солнце незаметно закатилось за горизонт и мы внезапно перенеслись на страницы «Каприза Олмейера» Джозефа Конрада: «Луна украдкой всплыла над деревьями и во мгновение ока превратила реку в поток сверкающего серебра».

Кармеле восхищенно вздохнула:
 — Уже ради этого стоило приехать сюда!

В детстве Кармеле каждое лето уезжала в деревню к бабушке в Галисию и с тех самых пор всей душой полюбила животных. Она выучилась на ветеринара, но не собиралась всю жизнь вакцинировать кошек и собак. Подобно конрадовскому Олмейеру, отважная испанка решила последовать за мечтой и уехать в один из самых глухих уголков этой планеты. Но, в отличие от Олмейера, она не искала ни славы, ни богатства. Я безумно обрадовался, когда через пятнадцать лет после нашей встречи внезапно узнал, что Кармеле получила одну из самых значительных испанских премий в области науки. Все это время я ничего не слышал о ней, но, прочитав в новостях, что она остается на Борнео, совершенно этому не удивился. В ее взгляде, полном чистой и неугасимой любви к «людям леса», читалось, что она останется верна им и никогда их не бросит.

Пожалуй, именно этот контраст света и тьмы очаровал и вдохновил Конрада. Борнео — место, где можно встретить безжалостных головорезов и людей, спасающих животных, оказавшихся на грани вымирания, заезжих охотников за сокровищами и волонтеров вроде Кармеле, твердо нацеленных защитить лес от самого развитого и при этом самого бестолкового из всех приматов, Homo sapiens. Это один из немногих уголков нашей планеты, где противоречия человеческой природы обнажаются во всем их великолепии и убожестве. Что может быть лучше для писателя, чем затерянный и дикий остров, удаленность которого от цивилизации никогда не была препятствием для человеческих амбиций?