Кооперативы как форма протеста

Несмотря на робкие завоевания революции 1905 года, жители Российской империи так и не стали равноправными гражданами. Общество оставалось сословным, каждое из сословий было наделено своим набором прав и обязанностей. Свобода слова, собраний и объединений, объявленная в манифесте 17 октября 1905 года, была фактически отменена 3 июня 1907 года после роспуска Второй Думы. Возврат к репрессивной политике в 1908 году снова сузил горизонт возможностей для разных форм объединений, в особенности для профсоюзов и политических партий. По мнению экономиста С. Н. Прокоповича, процитированного выше, эта политическая ситуация мешала развитию кооперативов. Как же объяснить то, что потребительски общества все равно продолжали развиваться? И как в кооперативах сотрудничали выходцы из разных сословий? 

Российские исследователи относят потребительские общества к явлениям гражданского общества, наряду с неправительственными организациями, благотворительными обществами, кружками и издательскими инициативами. Господствующий нарратив противопоставляет государство и общество, представленное в том числе и кооперативами. Моя работа тоже рассматривает городские потребительские общества как институт, с помощью которого жители Российской империи могли участвовать в гражданской деятельности, когда другие пути были для них закрыты. Вместе с тем я хотела бы вписать кооперативы в более широкий контекст, а именно контекст представлений элиты российского общества о Западе и современности и их влияния на практики общественного участия. В царской России, так же как и в других промышленных странах, городские потребительские общества предоставляли своим участникам возможность скрытого политического участия. Вслед за антропологом Джеймсом Скоттом исследователи кооперативных движений относят участие в кооперативах к одной из форм скрытого проявления политического протеста. К ним относятся протест на материальном уровне (мелкое воровство, отлынивание от работы), на уровне статуса (проявление презрения) и в символическом плане (распространение слухов, гетеродоксальных верований). 

Как именно потребительские общества создавали возможность для политического действия? Было ли оно протестным или,  напротив, созидательным? В отличие от сельскохозяйственных кооперативов, потребительские общества выглядели в глазах правительства подозрительными, так что полиция пристально следила за ними. Правительство с опаской смотрело на другие промышленные страны, где рабочее и кооперативное движения выступали заодно. Как люди, которые создавали, развивали и распоряжались кооперативами, приспосабливались к этой неблагоприятной политической ситуации? 

Со времени появления первых потребительских обществ в 1860-х годах их деятельность находилась под наблюдением Министерства внутренних дел, наряду с другими некоммерческими и благотворительными обществами. Устав потребительского общества, разработанный в 1860-х годах Санкт-Петербургским отделением Комитета о сельских ссудо-сберегательных и промышленных товариществ при МОСХ, определял их как особый тип предприятия с переменным капиталом и составом пайщиков, возникающий в результате «объединения нескольких лиц, целью которого было не получение прибыли, а осуществление общей деятельности». 

Положение 1895 года об учреждениях мелкого кредита способствовало развитию не только сельскохозяйственных, но также и других видов кооперативов. Благодаря усилиям членов Комитета, а особенно полковника Н. П. Гибнера, Министерство внутренних дел учредило текст нормального устава потребительских обществ 13 мая 1897 года. Эта законодательная база, ставшая обязательной для всех потребительских обществ, упрощала и ускоряла открытие новых учреждений. Однако одновременно она закрепляла именно за Министерством внутренних дел роль регулирующего органа. 

Важнейшим критерием, согласно которому чиновники Министерства внутренних дел оценивали прошения об открытии новых потребительских обществ, была благонадежность заявителей. Например, ходатайство на имя Московского губернатора 1897 года разрешить деятельность потребительского общества «Бережливость» при Обществе Московско-Ярославской железной дороги содержало не только имена, адреса и места службы 25 учредителей, но и обоснование целей общества. На роль председателя учредители выбрали мещанина Г. Хохлова, контролера сборов, а среди целей указали «пользу». Кроме того, они настаивали на безобидности потребительского общества, создаваемого «по примеру прочих железнодорожных и других промышленных заведений. 

До революции 1905 года городские потребительские общества создавались только в среде служащих. Полицейский надзор препятствовал их появлению среди промышленных рабочих. 

Разгон в июне 1907 года Думы второго созыва совпал с новой волной гонений на общественные организации, профсоюзы и другие связанные с социал-демократией объединения, созданные на волне новых свобод, объявленных манифестом 17 октября 1905 года. Согласно «Временным правилам для объединений» от 4 марта 1906 года потребительские общества открывались решением губернатора, тогда как ранее на это требовалось разрешение министерства. Хотя правила 1906 года должны были облегчить открытие потребительских обществ, они все чаще использовались как репрессивный инструмент в руках губернаторов, так как последние получили право отклонить любое прошение или закрыть уже существующее общество. Для этого было достаточно подозрения, что революционные силы используют потребительское общество как опору для организации на местах. Губернаторы могли запретить открывать лавку вне територии, заявленной в уставе кооператива. Приведу несколько примеров за 1908 и 1909 годы: Санкт-Петербургский губернатор запретил потребительским обществам открывать вторую лавку, а Астраханский обязал изменить текст устава так, чтобы лица, состоявшие под надзором полиции, не могли стать пайщиками. В отличие от профсоюзов, созданных во время революции 1905 года и закрытых в большинстве своем в 1908 году, потребительские общества продолжали работать. Несмотря на все ограничения, число потребительских обществ стремительно росло. Правительственная поддержка, оказываемая сельскохозяйственным кооперативам, косвенным образом облегчила развитие и других кооперативов. В 1912 году кроме Московского союза, созданного в 1898 году, насчитывалось уже несколько региональных союзов потребительских обществ. В их числе были открытые в 1912 году Союз потребительских обществ Северо- Восточного района с правлением в Перми и первый общекооперативный Московский народный банк. 

В рассматриваемый период времени политическая деятельность профсоюзов была открытой, работу же потребительских обществ можно отнести к скрытым политическим практикам инфраполитики. Потребительские общества легко могли предстать перед внешним наблюдателем как общества совместных закупок, занятые сугубо коммерческими вопросами. Политическую опасность полиция видела не в потребительских обществах как таковых, а в том, что они могли стать местом пропаганды социалистических идей. С точки зрения агентов полиции, благонадежные потребительские общества должны объединять представителей одного сословия. В смешении сословий полиция видела опасность общественному порядку.

Так, агент охранного отделения Ворончук, присутствовавший на втором всероссийском кооперативном съезде летом 1913 года в Киеве, утверждал в своем отчете, что кооперативное движение находится «в руках революционных элементов»: «во главе этого движения стоят люди высших слоев общества, революционно направленные и по своему социальному положению ничего общего не имеющие с кооперативным делом». Ворончук делал из этого следующий вывод: «очевидно, что они решили использовать настоящее легальное движение в своих революционных целях». Ворончук преувеличивал роль революционного социализма в кооперативном дискурсе, когда писал в отчете, что кооперативы «воспитывают в народе <…> отрицательный взгляд на право личной собственности», так как кооперативный дискурс, в отличие от социалистического, не содержал призывов к экспроприации собственности, а, напротив, приучал пайщиков расчетливо распоряжаться собственными средствами. Утверждение, что «в настоящем движении кроется колоссальный план переворота», явно преувеличено, что косвенно подтверждал и сам Ворончук, когда писал, что «вследствие избранной тактики подхода, наступить он может далеко не так скоро». Действительно, в отличие от революционных социалистических партий, тактика реформаторов заключалась в том, чтобы добиваться постепенных изменений. 

Пример Ворончука показателен. С одной стороны, агенты охранного отделения признавали пользу потребительских обществ для бедных классов и понимали отличие кооперативизма от революционного социализма. В то же время они переоценивали степень участия революционных социалистов в кооперативном движении. Как и в случае с другими общественными движениями, агенты охранки были склонны видеть в отдельных инициативах результат работы единой подпольной организации, которая их координировала. Было ли это вызвано проявлением рвения или профессиональной деформацией, выяснить сложно, но подобные отчеты полиции способствовали тому, что Министерство внутренних дел рассматривало потребительские кооперативы как потенциальную угрозу. 

Таким образом, в отличие от сельскохозяйственных кооперативов, чье развитие было обязано правительственной поддержке, потребительские общества, наоборот, вызывали подозрение у центральных властей. Как показал историк Джозеф Брэдли, подобная ситуация была широко представленной в Центральной Европе тенденцией. К примеру, немецкая полиция также пристально следила за деятельностью общественных организаций, а ее агенты присутствовали на общих собраниях и требовали от обществ высылать в полицию их протоколы. Абсолютная монархия и сословный строй общества не препятствовали развитию общественных организаций и политическому участию, но меняли их формы. 

Согласно данным Комитета о сельских ссудо-сберегательных и промышленных товариществах, к 1914 году в Российской империи насчитывалось около десяти тысяч потребительских обществ. Темпы роста достигли 59% в 1908 году, вчетверо выше, чем до революции. Этот год оказался поворотным и по другой причине. В 1908 году в Москве состоялся первый всероссийский съезд кооперативов, впервые объединивший представителей разных типов кооперативов, делегатов с мест и пропагандистов из центральных организаций. В то время как в 1908 году правительство вернулось к репрессивной политике в отношении политических партий и профсоюзов, кооперативы не только продолжали существовать, но их количество только росло. Открытое выражение протеста вновь стало слишком рискованным, так что политическое действие приняло скрытые формы выражения, что помогло укреплению кооперативов, так как работа в них была легальной формой участия в общественных делах.

Вопреки господствовавшему в кооперативной пропаганде образу городского потребительского общества, объединяющего рабочих и мелких служащих, большинство потребительских кооперативов были открыты сельскими обывателями. В стране, где только 13,4% проживало в городах, это было естественно. Реальность противоречила ожиданиям таких пропагандистов кооперации, как С. Н. Прокопович, представлявших кооперативы в их городской форме. Кооперативные журналы также были склонны замалчивать преимущественно сельскую географию потребительских обществ и уделяли большее внимание городским кооперативам. 

Городские потребительские общества тоже не всегда соответствовали образу идеального кооператива. Две отдельные группы, а именно общества совместных покупок армейских офицеров и общества для мелких государственных служащих, отличались тем, что объединяли узкий круг пайщиков определенного состояния. Однако их число было стабильным и существенно не увеличилось с 1890-х годов. Потребительские общества, принимавшие в свои члены любого трудящегося, стали появляться только после революции 1905 года. Их число достигло 100 к 1914 году. В кооперативной прессе они назывались независимыми рабочими кооперативами, в отличие от потребительских обществ, созданных при предприятиях с содействия администрации. Именно потребительские общества при фабриках, заводах или железнодорожных станциях составляли большинство среди объединений, не адресованных крестьянскому населению. 

В то время как кооперативные журналы хвалили западные образцовые потребительские общества, которые по примеру общества Рочдейльских пионеров были созданы по собственной инициативе рабочих, российские потребительские общества для рабочих были открыты с помощью работодателей. Кооперативные идеалы и дискурс расходились с действительностью на местах. Иногда видные деятели кооперативного движения выска- зывали свое разочарование тем, что российские кооперативы не соответствуют их ожиданиям. Так, на втором всероссийском съезде кооперативов в 1913 году в Киеве секция, посвященная обсуждению «независимых рабочих» потребительских обществ, сделала следующее заключение: по сравнению со своими западными аналогами, они были «безжизненны и процветание их в будущем представляется невозможным».

Разочарование некоторых видных фигур кооперативного движения, сравнивавших российские кооперативы с их западными образцами, не стоит принимать за объективную оценку. Оно гораздо больше говорит о том, что образ идеального кооператива, беспрекословно следующего рочдейльским принципам, стал для пропагандистов кооперации не просто примером для подражания, но нормативной мерой успеха. Сравнение реальности с воображаемым идеалом легко приводило к разочарованию. Пропагандисты российского кооперативного движения не учитывали того, что и в западных странах кооперативы редко следовали рочдейльским принципам. Напротив, независимые рабочие кооперативы были в меньшинстве почти во всех европейских странах, кроме Англии. 

Таким образом, следует осторожно относиться к заявлениям об успехе или провале кооперативов, даже если они опираются на статистические данные. В зависимости от того, было ли обращено сообщение ко всему обществу или же только к участникам кооперативного движения, успех движения оценивался по-разному. Так, адресованные внешней публике статистические данные говорили о выдающемся успехе кооперативов. Для этого Санкт-Петербургское отделение и кооперативные журналы регулярно публиковали общие цифры всего движения, суммируя данные всех губерний и всех типов кооперативов. В итоге получались действительно впечатляющие цифры: «35 тысяч кооперативов». Если смотреть по отраслям, то они получаются менее внушительными. Сложно выяснить, как статистики кооперации вели подсчеты: по их данным, сельскохозяйственных кооперативов «по Империи» было около 8 тысяч в 1911 году, потребительских обществ на начало 1914 года — около 10 тысяч. Каким бы ни был метод, важным оставался общий посыл — показать силу кооперативного движения. 

Два нарратива о развитии кооперативов преследовали разные цели. Между собой участники кооперативного движения были склонны сетовать на слабость движения в сравнении с западным воображаемым идеалом. Нарратив для внешней аудитории, наоборот, ставил целью представить кооперативное движение сильным, чтобы другие общественные группы и политические движения с ним считались. 

Важной задачей для центральных кооперативных организаций было объединить кооперативных пайщиков сознанием принадлежности к единому и мощному общественному движению. С этой целью МСПО издавал с 1903 года специальный журнал «Союз потребителей», направленный на пропаганду идей кооперативизма, связанных не только с правилами ведения потребительских обществ, называемыми рочдейльскими принципами, но и с идеей о единстве разных ветвей кооперативного движения. В 1906 году благодаря свободам, объявленным революцией, благонадежного Н. П. Гибнера на посту главного редактора сменил тридцатилетний В. Н. Зельгейм, симпатизировавший ассоциативному социализму, проведший год в тюрьме и высланный в 1896 году после освобождения из-под ареста в село Павлово, где он трудился в качестве служащего в артели А. Г. Штанге, пока не был избран в правление МСПО в 1901 году. 

Для того чтобы создать у читателей журнала убеждение в принадлежности к единому кооперативному движению, необходимо было противопоставить его уже существующей группе людей или организаций, против которой участники кооперативного движения должны были объединиться. На эту роль кооператив- ный дискурс выбрал центральные власти, мешавшие развитию кооперативов, и непорядочных частных торговцев, наживавшихся на бедных потребителях. В редакционной статье «Принципы кооперации» в первом номере 1907 года В. Н. Зельгейм настаивал на автономии кооперативного движения от центральных властей: «Кооперация по своему существу демократична. Вся она построена на созидании снизу». Осознание принадлежности к общему кооперативному движению, в основе которого были «самодеятельность и готовность действовать сообща», должно было позволить членам отдельных кооперативов с большей готовностью следовать ряду правил, за которые выступали пропагандисты кооперации, и осознать долю ответственности, лежавшей на каждом пайщике: «нельзя требовать, чтобы кто-то сделал что-то со стороны за них». 

Похожий дискурс об автономии кооперативного движения распространял «Вестник кооперации», журнал, созданный в 1909 году другой центральной организацией — Отделением Комитета в Санкт-Петербурге. В отличие от «Союза потребителей», ориентированного на широкую публику простых пайщиков из рядов рабочих и служащих, «Вестник кооперации» был толстым изданием, выходившим четыре раза в год и публиковавшим теоретические размышления, рецензии на западные работы по кооперации и протоколы общих собраний Комитета. Так же как и «Союз потребителей», «Вестник кооперации» пропагандировал общие идеи кооперативизма, а не только сельско- хозяйственные кооперативы, и выступал за большую автономию от властей. В статье 1909 года А. Е. Кулыжный (1878–1919), агроном по образованию, работавший в уездном земстве Курской губернии и один из будущих членов правления Московского народного банка, обрисовал в общих чертах историю кооперативного движения в России. Он подчеркивал роль, которую играли кооперативные съезды самых разных уровней в процессе создания единства движения после революции 1905 года. Съезды были «целым курсом кооперации», где делегаты от местных учреждений получали «кооперативное воспитание», чувствовали, что они «не одиноки». Укреплению новой идентичности способствовала не только общность практик, но и сходство сложностей, которые встречали все кооперативы: «опека сверху и предписания из центрального бюрократического пункта, стесняющие свободную инициативу и самодеятельность». Так же как и в случае с потребительскими обществами, учреждения мелкого кредита были представлены как часть «народного кооперативного движения <…> снизу», которое крепнет несмотря на отсутствие «минимума гражданских прав». 

Журналы МСПО и Комитета распространяли среди рядовых членов кооперативов убеждение, что кооперативное движение было одним из выражений гражданского общества, противопоставленного царскому правительству. Кооперативы были представлены как один из возможных каналов, с помощью которых рядовые обыватели могут выражать общественное мнение, в том числе влиять на орган представительной власти — Государственную думу, созданную в 1906 году. Одним из основных требований было изменить законодательство, регулирующее кооперативы. Первый всероссийский съезд кооперативов 1908 года в Москве согласовал текст проекта единого кооперативного закона, который предполагалось передать в Думу на рассмотрение. Кооперативное движение выступало, таким образом, не против существующего строя в целом, а против самодержавия, ограничивающего права и свободы граждан. 

Сложно оценить степень влияния кооперативного движе- ния на государственную политику, но все-таки можно видеть отдельные политические победы. В 1911 году Министерство внутренних дел разработало проект нового нормального устава потребительских обществ, усиливавший полицейский контроль за их деятельностью. В ответ на это на страницах журнала «Союз потребителей» В. Н. Зельгейм начал кампанию против законопроекта. В статье он изложил содержание законопроекта, призвав читателей выражать свое несогласие с ним всеми доступными средствами: Долг всех заинтересованных в правильном развитии потребительских обществ лиц и учреждений подать свой голос против отрицательных сторон проекта, как бы мало шансов не было, что голос этот будет ус- лышан и принят во внимание теми, кто в тиши канцелярии сочиняет новые уставы для живого дела. 

При обстоятельствах, которые пока не удалось выяснить, этот законодательный проект был отвергнут. Велико искушение предположить, что голос кооперативного движения в общественных дебатах действительно повлиял на этот исход. 

Даже если кооперативному движению и удавалось влиять на политические решения по защите существующих прав, гораздо сложнее ему давалась борьба за права новые. Летом 1912 года, во время избирательной кампании в четвертую Думу (действовала с 15 ноября 1912 года по 25 февраля 1917 года), В. В. Хижняков, член правления МСПО и заведующий кооперативными мероприятиями в Московском губернском земстве, советовал читателям газеты «Союз потребителей» оказать давление на кандидатов. Хижняков предложил потребовать от них принятия единого кооперативного закона, а именно чтобы он был включен в программу действий новой Думы. Хотя кооперативное движение вплоть до Февральской революции так и не добилось того, чтобы разработанный проект единого законодательства был принят, кооперативные журналы все же смогли участвовать в политической жизни и общественных обсуждениях, пусть и в очень ограниченной степени. 

Несмотря на препятствия, кооперативные центральные ор- ганизации, журналы, районные и всероссийские съезды смогли создать единое общественное пространство, объединившее кооператоров из разных регионов и разных сословий. Дискурс, конструировавший кооперативное движение как единое, не только позволил связать между собой разные учреждения под знаком «кооператив», но и давал право называть так даже те организации, которые были далеки от образа идеального кооператива. Как эта разница между желанием и действительностью отражалась на взаимодействии кураторов кооперации с рядовыми членами?