«Лицензия на безразличие»: как туризм в Непал эпохи «тропы хиппи» стал примером взаимодействия Запада и Востока

Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.

В 2022 году в России в издательстве Европейского университета вышла книга антрополога Марка Лехти «ВДАЛЕКЕ: От контркультурных исканий к индустрии путешествий в Непале». Это исследование, каким видели Непал представителям западной контркультуры и как реагировали непальцы на то, что их страну постоянно «открывали» иностранцы.

Непал до 1950-х годов оставался закрытым для иностранцев, но уже в 1960–1970-х превращается в важнейшую точку бюджетных путешественников того времени, а для кого-то и окончание «Тропы хиппи», у которой было еще одно название, «Дорога в Катманду» (Road to Kathmandu или RTK). Свобода, в том числе и в употреблении запрещенных веществ, вместе с затухающей контркультурной революцией в США задерживала хиппи в Непале на годы. 

К началу 1970-х годов Катманду превратился в «заповедник» образа жизни, который на Западе, видимо, достиг пика в 1968 году и шел на спад. Катманду был магнитом для бегущих с Запада в надежде воссоздать и сохранить атакуемую контркультуру. Он уподобился лагерю беженцев, жертв набиравшей обороты культурной войны — от старых битников и членов ЛСД-коммуны Тимоти Лири в Милбруке до бывших «Веселых проказников» и остатков радикального подполья Нью-Йорка.

Ощутимое вливание контркультурных сил произошло весной 1971 года, когда в Катманду въехало несколько разрисованных в психоделическом стиле автобусов из легендарной калифорнийской коммуны «Хог фарм» («Hog Farm» — «Свиноферма»). Въехало и исторгло из недр своих персонажей вроде Хью Ромни, по прозвищу Уэйви Грейви (Wavy Gravy), который был своеобразным «конферансье» Вудстокского фестиваля.

«Эти парни вывалились из автобусов как полные уроды», — вспоминает очевидец. По свидетельству другого, десятки «свиноводов» «наполнили тусовку взрывной, но утомительной энергией». Не все, но многие из них остались, некоторые — на годы. Подобно немалому числу ветеранов знаковых событий и движений 1960-х, они усилили удивительную притягательность Катманду. Многие мечтали просто быть частью этой тусовки. «Я действительно здесь, — писал Терри Тарнофф, — в окружении самых необычных людей, да, я действительно здесь... и я смотрю в глаза окружающим людям и чувствую себя частью чего-то большого, славного и невероятно безумного».

Хиппи-тусовка Катманду вобрала в себя самые разные типажи — от знаменитостей (Ричарда Альперта [известный как Баба Рам Дасс, — Прим.ред.], Кэта Стивенса, Лоуренса Ферлингетти) до отпрысков «чрезвычайно важных персон» (вроде дочерей видного американского политика Дэниэла Патрика Мойнихэна и израильского министра обороны Моше Даяна) и богатых семейств западной корпоративной элиты, живших на деньги из трастовых фондов, зачастую заодно с целыми группами друзей и знакомых. Среди них попадались ветераны Вьетнамской войны и уклонисты, индуисты и буддисты, люди, изучавшие непальское искусство, и ученые. Примечательно, что почти все были выходцами из западного (или восточноазиатского) среднего класса и пользовались привилегиями и финансовыми ресурсами, позволявшими надолго покидать дом и примерять на себя иной образ жизни. По воспоминаниям одного непальца, иностранцы говорили: «У меня нет работы или чего-то такого. Я начну волноваться об этом позже».

Хотя порой хиппи бывали очень расточительны, как правило, они тщательно планировали свой бюджет, чтобы денег хватило как можно дольше. Для некоторых забота о деньгах становилась настолько навязчивой, что они могли лишь обмениваться жалобами на безденежье и мериться с другими бедностью: у кого здесь карман самый тощий? Один путешественник вспоминает, что его бесили эти постоянные разговоры о том, как сэкономить доллар на том или этом. И ничего больше. Это была какая-то зацикленность на деньгах. Называя себя безденежными, они больше зависели от денег, чем кто-либо!

Как люди проводили время в Катманду? По прибытии большинство отъедалось и отдыхало: хорошая кормежка и непринужденная обстановка позволяли на время отойти от изнурительных азиатских впечатлений. Умяв несколько пирогов или кексов, пару-тройку порций китайской лапши, запив их галлонами фруктового сока и употребив некоторое количество гашиша, кое-кто отправлялся осматривать достопримечательности долины или ехал на джипе к северному ее краю, чтобы полюбоваться панорамой Гималаев. Иные за несколько рупий в день брали напрокат велосипеды, но большинство, имея кучу свободного времени, просто гуляло. «Приходилось много ходить пешком, — вспоминал один из них. — В те дни общественного транспорта практически не было». Даже самые обдолбанные болваны умудрялись добрести до центрального почтамта или офиса «Американ экспресс» (справиться насчет перевода до востребования) или до Нью-роуд (заценить пропагандистские плакаты в китайском книжном магазине или в американской библиотеке).

Многие находили немало занятного в самом городе. Вокруг бурлила местная жизнь, всегда что-то происходило. Вот как это прокомментировал очевидец:

По ночам многих привлекали звуки бхаджанов (религиозных песнопений), исполняемых пожилыми неварами, которые регулярно собирались в храмах на площади Дарбар.

Идешь, бывало, мимо старого храма, где по ночам играют музыку [мимо Кастамандапа], а там трое или четверо длинноволосых западных людей вроде как присоединились к местным. Обычная вещь. Это было замечательно. Они играли на тарелочках или на чем-то еще, а то и просто сидели, погруженные в цвет и звук.

Встречались заядлые книгочеи. Непальский торговец, владевший в 1970-е годы книжным магазином на Фрик-стрит, раскидывает руки на ширину плеч:

Вот столько книг покупали хиппи, которые приходили ко мне в магазин! Они весь день курили гашиш и потому страдали бессонницей. Так что всю ночь они... [Жестами показывает, как листают страницу за страницей.] Научной фантастикой увлекались, всерьез увлекались — курили и читали научную фантастику. Через неделю они возвращали книги, а я возвращал им половину денег, и они снова брали еще больше!

Не обходилось и без покупок. К концу 1960-х годов ориентированная на туристов торговля получила широкое развитие. Начиная с лавок древностей на Басантапуре и кончая старинным базаром на Индрачоуке, Катманду быстро превратился в рай для небогатых покупателей, каким остается до сих пор. Вот перечень того, что можно было встретить на базаре году этак в 1970-м, по свидетельству Мэрилин Стэблин:

Подсвечники из латуни, вырезанные из мыльного камня трубки для гашиша, бронзовые будды любых размеров и форм (двурукие, четырехрукие, шестнадцатирукие); амулеты из кости яка для защиты животных от гибели... обереги от укусов скорпиона, костяные четки, ритуальные трубы из человеческих берцовых костей и чаши из черепов [для отправления обрядов тибетского буддизма], палочки благовоний, ксилографии на рисовой бумаге, ножи гуркхов... тканые одеяла из шерсти яка и тибетские седельные ковры.

Глядя на все это глазами ребенка в 1969 году, я был особенно очарован мягкими игрушечными яками и яркими вязаными куртками из ячьей шерсти, развешенными на уровне второго этажа вдоль узкой базарной улицы у Индрачоука. Тогда, как и сейчас, большинство сувениров были связаны с Тибетом, и можно предположить, что уже в ту пору непальские торговцы поняли: Непал для туристов является суррогатом Тибета.

Утолив голод и заправившись каннабисом, большинство молодых туристов с удовольствием тусовались и наблюдали за текущей вокруг жизнью. Местные жители помнят, как иностранцы часами сидели у реки Бишнумати (сейчас трудно в это поверить, такой она стала грязной), что протекает между старым городом и Сваямбху. Но самым популярным местом тусовки была площадь Дарбар с ее храмами, чьи массивные многоярусные основания представляли собой идеальное место для созерцателей, готовых просто сидеть и наблюдать за шумными толпами занятых своими делами непальцев. Многим непальцам запомнились хиппи на ступенях храмов, которые бренчали на гитарах и курили. Для местных детей это был источник развлечений, для самых смелых — возможность попрактиковаться в английском языке. Немало выискивалось ребят, желающих поиграть на гитаре, и, случалось, иностранцы их учили. В начале 1970-х годов группы иностранной и непальской молодежи устраивали на ступенях храмов импровизированные джем-сейшны.

Продолжая практику, порожденную сухопутными странствиями в Непал, обосновавшиеся в Катманду хиппи часто давали друг другу прозвища. Том Тент, из бывших «свиноводов», своей кличкой был обязан тому, что, женившись на женщине с Тибета, вместе с тибетскими беженцами организовал бизнес по пошиву тентов (палаток). Марк Байк ремонтировал мотоциклы сотрудников Корпуса мира и прочих. Гарри Арахисовое Масло возил в Непал этот американский продукт. Боб Чемодан специализировался на контрабанде гашиша в чемоданах с двойным дном. Еще были Бэд (Скверный) Эд, Энди Инглиш, Уилл Трилл (Дрожь), Тед Гунн, Грибной Джон, Печатник Джеймс, Кислосладкая Сью, Солнечный Джеймс, Ирландец Патрик, Капитан Дэвид, Кислотный Пол, Австралийка Рози и т. д. Возможно, прозвища помогали сохранять некоторую анонимность — вещь немаловажная для тех, кто имел криминальное прошлое, уклонялся от призыва или сталкивался с проблемой просроченной визы (что рано или поздно случалось практически с каждым).

Как и в других частях света, молодежная тусовка Катманду придерживалась собственного стиля в одежде. Некоторые выбирали вариации на тему индуистских или буддийских религиозных одеяний, отдавая дань шафрановому или темно-бордовому цвету соответственно. Некоторые словно бы наряжались для съемок в костюмированной драме. Огромный норвежец Викинг Брут, например, расхаживал в рогатом шлеме, бил себя в грудь и пил пиво. Многие предпочитали «цыганские прикиды» — смесь экзотических вещей:

Такие, знаешь, разноцветные рубашки из Афганистана или других мест, где они побывали, что-то подобранное в Индии, или шляпа из пакистанской долины Сват, или что-то из Стамбула, или афганский жилет, или курта из Гоа либо Лакхнау. Еще был тибетский стиль: люди носили чуббы и ковбойские шляпы.

Я хочу сказать, это было что-то вроде маскарадных костюмов. У каждого был свой костюм. Костюм — это и был ты. Ты просто носил его каждый день. <...> Знаешь, нечто красочное, такое психоделическое, типа цветовых переливов, чувак! Раньше я заплетал волосы и носил чуббу. У меня до сих пор где-то есть чубба.

Описание одежды как «костюма», который фактически олицетворял человека, весьма показательно. Одежда, наверное, всегда является своего рода манифестацией идентичности. В Катманду люди могли свободно отбросить осторожность. Для некоторых индивидуумов вольности в одежде и игра с идентичностью были одними из величайших удовольствий Катманду. Проницательный непалец сказал мне, что вспоминает хиппи как «бродячий театр: их тела как будто становились сценой».

Однако мода хиппи не являлась таким уж безобидным чудачеством. В попытке «стать своими» иностранцы рисковали задеть чувства местных жителей. Выросшая среди хиппи в Бомбее Кирин Нараян, возможно, выразила чувства жителей Южной Азии, когда призналась, что

ошеломленно смотрела на чоли и нижние юбки, но без сари; жилеты с вышивкой, но без рубашек; топы из макраме, но без бюстье; прозрачные юбки без подкладки; хлопковые пижамные штаны со свисающими завязками без нормальной, закрывающей ширинку, курты.

Сознательно или нет, мода хиппи часто нарушала границы приличий, становясь сексуально многозначной и даже непристойной, особенно по азиатским меркам. По крайней мере сначала, из уважения к местной культуре, западные женщины, как правило, носили длинные юбки. Но к середине 1970-х годов, когда все больше иностранцев прибывало в Непал по воздуху (не успев «пообтесаться» в дороге), получила распространение новейшая западная мода, включая мини-юбки, «к неудовольствию непальцев», как заметил некто. Одна из самых впечатляющих историй принадлежит британке, которая в 1975 году добиралась пешком из Нагаркота в Чангу-Нараян по восточной части долины Катманду:

Итак, иду я в этот прекрасный день по полям, и тут передо мной две иностранки в бикини! И, конечно, непальцы таращатся на них со всех сторон. Позже я догнала этих двоих возле Чангу и заметила, что, возможно, им стоило бы одеться, чтобы не задевать чувства местных жителей. Они в ответ только фыркнули: «То, что думают местные, их проблема, не наша». В любом другом уголке Южной или Западной Азии их бы уже изнасиловали.

Хотя подобная культурная «глухота» вряд ли была типична для туристов в Катманду, эти женщины высказали самую крайнюю версию существовавших умонастроений: «Не беспокойте нас, а мы не будем беспокоить вас. Если вам не нравится то, что вы видите, это круто».

Для многих иностранцев тусовка Катманду была продолжением молодежных прогрессивных тусовок по всему миру. Тот факт, что тусовалась молодежь в Непале, делало общение интереснее и, возможно, несколько свободнее, но не требовало особых уступок местным культурным нормам. На каждого из множества молодых людей, которые искренне увлекались непальской культурой, историей и дружбой, приходилось гораздо больше тех, кто отворачивался от Непала. «К тому времени, когда сюда приехало большинство этих хиппи, — вспоминал экспатриант, — они были настолько погружены в собственный мир, что межкультурное взаимодействие и взаимопонимание не входило в их планы». Некоторые выражали озабоченность политическими репрессиями, подавлением профсоюзов и политической пропагандой в Непале, но львиная доля рассматривала свой статус иностранца как лицензию на безразличие. Человек, приехавший в Непал в начале 1970-х годов, объяснил мне: