«Моя гетеросексуальность была одновременно навязанной и навязчивой. Я просто хотела не быть одинокой»

Света Лукьянова — соосновательница издательства No Kidding Press и писательской школы Write Like a Grlll. Рассказы и эссе нескольких выпускниц школы мы публиковали в нашем разделе «Идентичность». В онлайн-издательстве «Папье-маше» вышел дебютный роман Светы «Я ничего плохого не делаю». Это откровенный автофикшн, в котором Лукьянова рассказывает о своем каминг-ауте и жизни до него: детстве в Татарстане, многолетнем браке с мужчиной, открытых отношениях и кризисе трети жизни. Света не только исследует и переосмысляет свой опыт, но и размышляет о гетеронормативности общества, флюидности идентичности и принятии себя.

О квир-идентичности писали люди поумнее меня, но никто, кроме меня самой, не сможет написать о моем опыте. В самолете Стамбул—Казань я читаю комикс Queer: A Graphic History, в котором пересказываются основные идеи разных квир-исследователей. Я думаю, что мне надо насытить свой текст цитатами из них, чтобы было понятно: я изучила вопрос всесторонне, я полагаюсь не только на свой опыт и примеры из поп-культуры, в основе теоретической части моего текста лежит «настоящая» теория. Хотя я терпеть не могу иерархии, особенно те, в которых я не могу быть на вершине. 

Течение постструктурализма привело к пониманию, что не существует одной стабильной идентичности, которая отражает, кто я. «Последние исследования показывают, что сексуальность людей флюидна». Мы путешествуем между идентичностями, занимая их в разные периоды жизни.

Я понимаю, что так и есть. Я была моногамной, затем полиаморной, а потом моногамной вновь. Написала статью о бисексуальности, чтобы спустя несколько лет отвергнуть собственные доводы. Никто из нас не застревает навсегда в одной форме, наша общая фуко-батлерианская цель — обнажать эту различность и изменяемость, — говорят постструктуралисты (не буквально, а в моем вольном пересказе). 

Это всё прекрасно, но я люблю коробки. Я написала об этом текст на лаборатории «Связь» — прообраз текста, который вы читаете сейчас. На «Связи» все наши черновики мы наклеивали на стену, они стали частью итоговой экспозиции, в этом была идея — мы исследовали и превозносили процесс, а не только результат. Но когда на открытие выставки пришла моя мама с подругами, я убрала свой текст со стены. 

Флюидность — это хорошо, но меня не устраивает. В конечном счете это не Грозное Общество и не моя мама, кто задает эти вопросы. Это я сама. Я хочу понять. Как так вышло, что я нахожу следы собственной квирности в самых ранних воспоминаниях, но там же я нахожу и страдания по мальчикам. Почему я радостно замирала, когда мальчик, лежащий на соседней кровати в детском саду, пытался заглянуть под мое одеяло? Почему начиная с 14 лет так много думала о парнях? Как я могла на протяжении лет отрицать, избегать, подавлять, закрывать глаза на то, что мне нравились женщины. Неужели я не знаю саму себя? 

В 1980 году Адриенна Рич опубликовала работу «Обязательная гетеросексуальность и существование лесбиянки», в которой высказала предположение, что гетеросексуальность — это институция и женщин принуждают к гетеросексуальному существованию привилегии и удовольствия, которые они получают (или теряют), совершая этот выбор. 

Моник Виттиг в работе The Straight Mind (на русском издана под названием «Прямое мышление») заметила, что гендерная и сексуальная ориентация так переплетены, что в том, чтобы быть женщиной, есть смысл, только если ты в гетеросексуальном контексте, а лесбиянки, как следствие, не считаются женщинами. 

Во время работы над этим текстом термин compulsory heterosexuality я переводила как «компульсивная гетеросексуальность», пока редакторка Настя Каркачева не заметила, что compulsory и compulsive — это разные слова.

Compulsory. If something is compulsory you must do it because of a rule or law.

Compulsive. Doing something a lot and unable to stop doing it. 

Компу́льсия (англ. compulsive «навязчивый», «принудительный» ← лат. compellō — «принуждаю») — симптом, представляющий собой периодически возникающее навязчивое поведение, ритуалы или ментальные акты. Действия, которые, как человек чувствует, он вынужден выполнять. Невыполнение этих действий повышает тревожность у человека до тех пор, пока он не отказывается от сопротивления позыву.

Настя написала, что, кажется, в гендерной теории на русском языке нет консенсуса о том, каким словом переводить этот термин. Используются слова «принудительная» и «обязательная». Мы решаем использовать «обязательная» как более точное. 

Но я понимаю, почему для меня таким органичным был термин «компульсивная». Моя гетеросексуальность была одновременно навязанной и навязчивой. Я просто хотела не быть одинокой. Я просто хотела счастья. 

После того как я переспала с женщиной в первый раз, о чем написала в «Удушье», я была в ярости. Мне было бесконечно жаль себя-подростка. Я вспоминала, как безуспешно пыталась понравиться мальчикам. Как носила короткие юбки и не понимала, почему мне противно, когда мне свистят вслед, ведь должно нравиться? Как на свидании с душнилами молчала и улыбалась. Как думала, что дело во мне. Дело было не во мне. 

Всё это время можно было не терпеть.

Не превозмогать. 

Можно было разрешить себе не любить мальчиков. 

Но если можно было не любить мальчиков, как я смогла полюбить мужчину и 14 лет быть с ним в отношениях, гораздо более счастливых, чем у многих?

В самолете Стамбул—Казань я решаю писать так, как будто мне нечего бояться. Словно мой текст никого не может обидеть, задеть, ранить, заставить почувствовать себя некомфортно. Писать честно — перед собой. Писать, чтобы разобраться самой.

Я решаю писать о том, в чем не могла признаться даже самой себе. 

Что секс с Айдаром очень быстро перестал зажигать внутри меня желание делать, а не только получать. Слишком быстро. Спустя три месяца, кажется? Что я думала, что сломана. Но делала всё равно — потому что так надо. Потому что мне не сложно. Потому что мне тоже приятно, правда, приятно, просто по-другому, на другом уровне. Во имя любви.

В какой-то момент я поняла, что так нельзя, но было уже поздно — мои отношения с сексом изменились. Я видела себя со стороны. Я не могла захотеть. Я не могла захотеть. Я не могла захотеть.

Так я это себе объясняла. Это вообще легко объяснить. 

Вот еще одно объяснение — у женщин в стабильных отношениях сексуальное желание снижается. Это эволюционный механизм. Об этом говорит психотерапевтка Эстер Перель в одном из своих выступлений, которое я смотрю на ютубе. Причиной потери желания она называет десексуализацию ролей в браке: «Не так уж много сексуального в том, чтобы быть женой и матерью». Вы пукаете друг при друге — как при этом продолжать хотеть секса? В семье нет места эросу. 

Я смотрю ее выступление, потому что пытаюсь узнать, как вернуть сексуальное желание в свой брак. Я не разрешаю себе думать о том, что мне не хочется искать способы сексуализировать роль жены. Работать над этим. Снова превращать удовольствие в работу. Я не разрешаю себе думать, потому что тогда мне придется делать что-то с этим нежеланием сексуализировать роль жены. Я пытаюсь сексуализировать. Вернуть желание. Добавить игры. Когда это не работает, я пытаюсь договориться. Найти компромисс. Обменяться. Ты мне — я тебе. Но всё становится бессмысленным, когда оказывается, что с женщинами работать не нужно. В 11 классе я оказалась права — всё действительно «получается само».

Но я пыталась.

Айдар, я пыталась.

Мне очень жаль. 

Кажется, дело было не в травмах. Не в ролях. Кажется, нам просто нужно было дружить. Наша связь была настолько сильной, что четырнадцать долгих лет я держала эту дверь закрытой, и даже когда она распахнулась, стукнув меня по лицу, я пыталась удержаться. И сделала нас обоих несчастными.

Прости меня.

Вариант 0

Я очень люблю коробки

Я очень люблю коробки. Ячейки. Секции. Когда я родилась, было очень удобно. Я сразу попала в несколько коробок. В коробку социального класса — дочь молодых геологов. В коробку географии — город Бугульма, Татарстан, Россия. В коробку психического и физического здоровья — в рамках нормы. В коробку пола — девочка. В коробку сексуальности — гетеро. Во всех этих коробках я находилась с другими, таким же как я, людьми. В коробке девочек (розовой) с другими девочками. В коробке здоровья — с другими здоровяками. В коробке полной семьи — с детьми, которым посчастливилось иметь обоих родителей. В коробке гетеросексуальности — с людьми, которым нравятся представители противоположного пола: людям из розовой коробки нравятся только люди из голубой, и наоборот. Я чувствовала связь с миром и обществом, которое всё состояло из коробок. Я была на своем месте.

Сложно сказать, в какой момент всё пошло по пизде. Но началось точно с отсутствующей коробки национальности: наполовину русская, наполовину татарка. Это не сразу стало проблемой, бабушки и дедушки от меня не отказывались, а родители были атеистами, поэтому поначалу отсутствия этой коробки я не чувствовала. Меня не крестили и не читали дуа, но государство выдало мне свидетельство о рождении, в котором было написано мое имя — Света. 

Коробки — это очень удобно. С людьми, которые находятся в одной с тобой коробке, можно заводить дружбы. Конечно, эти люди не такие же точно, как ты, но одно то, что вы находитесь в ограниченном пространстве, помогает выстроить отношения. 

Некоторые коробки в современном обществе особенно желанны и привлекательны. Например, мужчины мечтают попасть в коробки богатства и успеха, а женщины — замуж за мужчин из этих коробок — в коробку удачного замужества. Люди в других коробках завидуют счастливчикам, которым это удалось, а сами счастливчики ни в коем случае не хотят потерять свои драгоценные коробки.

Если человек в одной коробке достаточное количество и они платежеспособны, то специально для них начинают делать искусство — им выделяют полку в книжном магазине и раздел на стриминговом сервисе. Если ты не в коробке, то книги тебе приходится искать по всем книжным стеллажам, а это утомительно. Человек вне коробки — один на ветру. Никуда не подходящий, отовсюду гонимый. Никто не захочет с ним дружить, и никто не купит его книгу. 

* * *

Бисексуальная героиня Дезире Акхаван в сериале The Bisexual говорит: «Иногда я думаю, если бы мне вскружил голову какой-нибудь парень так, как это сделала девушка из группы поддержки для тех, кто режет себя, когда мне было 19, возможно, тогда я была бы гетеросексуальной. Меня определенно привлекают женщины… Но, типа, возможно, я пошла бы по пути наименьшего сопротивления». Я понимаю, о чем она. Я шла по тому самому пути наименьшего сопротивления. Я прожила ту самую другую жизнь, которую могла бы прожить она. И эта жизнь не была плохой, вовсе нет. Мне было, что терять. Мне было сложно ее оставить. Но для меня так было правильно. Потому что это была не моя жизнь. 

«Гетеросексуальные отношения — это какой-то бесконечный twelve years a slave», — говорю я Кате. «Мужчины, они же как бы не совсем люди, — продолжаю я, — их моральные устои, их взгляды, их поведение — в среднем, ничто из этого я не поддерживаю». Я думала, это феминизм сделал меня такой, открыл глаза на гендерную несправедливость. Что я не верю в мужчин потому, что никто из них не может не быть сексистом. Но, кажется, дело не в феминизме. Я могу с мужчинами дружить, писать музыку, проводить вместе время и прощать им их безнадежную «мужескость». Но быть в романтических или сексуальных отношениях? Нет. 

Я знаю, какая невероятная сила — сексуальное желание. На что оно способно.

Однажды я была на свидании с девушкой, с которой у меня не было ровным счетом ничего общего. Она рассказывала про ремонт, который делают ее друзья, а я пыталась скрыть зевоту. Она коснулась ворота футболки, и я заметила, что ее цепочка провалилась внутрь, на мгновение меня обдало жаром, я представила, как эта цепочка раскачивается надо мной, как я беру ее в рот. Теперь я понимаю, почему мои школьные подруги спали с парнями, за которых не собирались замуж. 

Это хорошо, знать что-то так твердо.

Я не согласна на флюидность. Я лесбиянка. Я поняла это однажды днем. Я поняла, что я знала это всю свою жизнь. Я была такой всю свою жизнь. Я знаю, что это я. 

Мне удивительно тоже, что это во мне вот так повернуто. Но с тех пор, как я знаю, что оно вот так, я чувствую себя собой.

Я была так несчастна, так одинока, и я не знала почему. Я нашла себя, и теперь я могу быть несчастной в той же мере, что и обычные люди, не больше, не безгранично.

Дело оказалось не в том, что я хочу заниматься сексом также с женщинами. А в том, что я хочу заниматься сексом, любить, жить, делить судьбу только с женщинами*

*со звездочкой

Lesbian is a now-identity. 

Я испытываю громадное облегчение. 

* * *

Мама отпивает чай на моей кухне, на холодильнике висит фотография моей собаки Джинни, нашу с Гузель я сняла и спрятала в книгу «Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной», которую читаю сейчас. Мама говорит:

— А папа знает, что вы с Гузель пара? 

— Не знаю, — говорю я и смотрю, как шерсть на голове Джинни расходится золотыми проволочками — ее надо расчесать. — В этот раз мы ночевали вместе, может быть, догадался. 

— А может, и нет, — говорит мама.

— Может, и нет. 

— В субботу приедете на дачу? — спрашивает мама. 

Вариант 1

Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка. Мама, я лесбиянка.