«Одна шестнадцатая» — рассказ Иры Данильянц о татарской бабушке

Уже несколько месяцев Perito вместе с читателями и авторами исследует тему идентичности. Сегодня совместно со школой писательского мастерства Write like a grrrl мы публикуем рассказ Иры Данильянц о своих татарских корнях.

Когда я звоню, она говорит: «Алло», а потом, как будто спохватившись, бросает трубку. Потому что межгород, потому что это же дорого. Через минуту она перезванивает.

— Оленька, Саша, Аня, — она всегда называет меня именами всех своих внучек одновременно. — Ты что, не знаешь, как зовут твою бабулю?

В начале декабря я отправила ей первую в жизни посылку («Почтой России», потому что она не доверяет курьерским службам): пять коробок чак-чака, пять новогодних открыток из местного книжного, все на татарском, сувенирная карта Татарстана, три пары тапочек из «Икеи» — она называет их «татарскими». Я пыталась объяснить, но она не верит в «Икею».

— Джа-мал Ми-ра-бов-на! — когда нервничает, она начинает говорить по слогам. — Меня зовут Джамал Мирабовна. Я стою на почте с паспортом и не могу получить посылку от внучки из Татарстана, которая не знает, как меня зовут.

Внучка из Татарстана — это я. Прямо сейчас я стою у окна в съемной квартире, оно выходит на один из четырех проспектов чужого города, и перечитываю вывеску на девятиэтажке через дорогу. Там написано «Челны-Мясо».

— И давно тебя так зовут? — говорю я.
— Всегда, Аня. Меня всегда так зовут.

В детстве бабушки делились на «свою» и «вторую». Та, которая стоит на почте в пяти тысячах километров от меня, никогда не была «своей». Мы приходили к ней в гости раз в год первого или второго января, дарили сахарницу и ели странный глубокий пирог с мясом, картошкой и бульоном. Все три бесконечных часа мама напряженно сидела на покрытом тонким ковром диване, а папа суетился и шутил. Шутки повисали в воздухе или сразу тонули в бульоне. Зачем стелить на диваны ковры — вот что я никогда не могла понять.

А потом родители развелись, и вторая бабушка (кстати, она просила звать себя бабулей) совсем куда-то исчезла вместе со странным пирогом, тонким ковром и двенадцатью сахарницами, по одной на каждый год счастливой семейной жизни моих родителей.

Все началось год назад, ближе к моим тридцати. Командировка обещала быть длительной. Помню, как три раза звонили с работы, уточняли, не шучу ли насчет переезда. Как сообщала всем родственникам, а они не верили. Как набирала в поисковике «Набережные Челны», читала про КамАЗ и знаменитую туалетную бумагу.

Вторая бабушка позвонила за три дня до самолета, сказала, что всегда об этом мечтала, а потом заплакала.

— О чем? — спросила я.

Еще она сказала, что упакует мне с собой пару хвостов копченого байкальского омуля, кедровый грильяж и шишки.

— Передашь тете Марьям! — Она стала диктовать чей-то адрес. Так вместе с видом на «Челны-Мясо» у меня появилась историческая родина, татарская пятиюродная тетя, и вторая бабушка вернулась в мою жизнь с чужим именем и неожиданным знанием татарского языка. «Яңа ел белән! Яңа ел бәхетле булсын!» — это она зачитывает мне открытки из той посылки, торжественно и громко, как ребенок на утреннике.

Она говорит, что тогда на почте посылку ей отдали буквально чудом. Я смеюсь: попробовали бы они ей хоть что-нибудь не отдать! Она говорит: «Аня, учи татарский! Как тебя люди понимать будут, когда ты не владеешь языком?» Я смеюсь. Она говорит, что вот уже пять лет раз в месяц созванивается с тетей Марьям, той, для которой были хвосты и шишки. «Поболтать на родном языке» — так она это называет. Только тетя не понимает языка, на котором болтает с ней бабушка, а бабушка не успевает за настоящим тетиным татарским. Поэтому они договорились, что одна будет молчать по-татарски, а вторая говорить что-то очень простое. Тогда дело пошло.

Тамара Михална. Так вообще-то ее зовут. Она говорит, это все из-за соседей. Им, видите ли, было неудобно называть соседскую девчонку Джамал, Тамарой как-то попроще. Ну, и прижилось. А Мираб — мой прадедушка, так его всю жизнь Мишей звали.

— Есть такая поговорка, Аня: «Поскреби русского — найдешь татарина», — говорит она каждый раз в надежде, что я наконец-то хорошенько себя поскребу.

Однажды ей не спалось. Всю ночь она высчитывала, сколько во мне татарскости, потом позвонила сообщить, что одна шестнадцатая.

— Одна шестнадцатая от чего?
— От всего, Аня. Просто знай, сколько в тебе татарки.

Вторая бабушка всегда звонит по субботам. Здесь, в Татарстане, выяснилось, что странный пирог с бульоном называется «бэлеш», а узоры на тонком бабушкином ковре — татарские. У пятиюродной тети Марьям на телевизоре лежит тканевая салфетка с таким узором. Еще у нее есть бархатный альбом с толстыми картонными страницами и черно-белыми фотографиями. На одной стройная строгая девушка с уложенной вокруг головы косой стоит у фонтана. «Джамал, 1959» — написано внизу.

— А карта настоящая? — однажды в субботу спросила вторая бабушка.
— Карта?
— Из твоей посылки. Не могу найти бурундуков.
— Кого? — Я лежу на полу с телефоном на громкой связи.

Вторая бабушка долго молчит. Два ее телевизора — в каждой комнате по одному, плюс радио на кухне — говорят хором. Сувенирная карта Татарстана разложена на журнальном столике и там никаких бурундуков.

— Татарская мамина деревня. Я там никогда не бывала.

Бурундуки часто ей снятся. Она сидит на веранде и смотрит в окошко через белые кружевные занавески. А в следующем кадре уже идет по тропинке от дома к колодцу. В Бурундуках всегда ранний сентябрь и яблоки раскиданы по двору.

Я говорю: «Не клади трубку», гуглю «Бурундуки деревня» и нахожу их четыре. Она смеется, что теперь у нее не только два имени, но и четыре родины. И тогда я спрашиваю, не обидно ли ей. Ну, вот хотя бы насчет имени. Она говорит, что нет. Я предлагаю съездить в Бурундуков. Во все четыре, мне не сложно. Она говорит, не надо.

— А что тогда делать?