«Принять обе идентичности, помирить их внутри себя — это большая и сложная работа»

Perito продолжает публиковать серию материалов, в которых наши читатели размышляют о своей идентичности. Кристина Левченко родилась в Харькове, переехала в Белгород, потом поступила учиться в московский университет и после начала конфликта в Украине уехала в Казахстан. Для Perito Кристина рассказала о дискриминации украинок в Москве, опыте проживания войны в ее семье и о том, как она восстанавливает свою принадлежность к украинской культуре.

Моя жизнь — сплошной оксюморон. Я из Казахстана. Сейчас. У меня два гражданства: самое стыдное сейчас российское и премиальное для многих израильское. А еще я писательница, и мою первую книгу запретили в России за пропаганду ЛГБТ и за то, что я рассказываю там про семью. Моя семья — украинцы. Кстати, я тоже.

Я родилась в Харькове. Когда мне было четыре года, наша семья переехала в Белгород. Это теперь все знают, где находится Белгород, а раньше, если я говорила, что приехала из Белгорода, меня часто спрашивали: «Ты что, сербка?» Сейчас Белград и Белгород не перепутаешь.

В истории уже один раз было, когда все знали про Белгород. Это был первый освобожденный от немецко-фашистских захватчиков город, его даже прозвали «городом первого салюта». Теперь Белгород снова в самой гуще событий, осталось разобраться, с какой стороны фашисты. Мне страшно даже размышлять об этом. Прошло больше года, а происходящее все еще не укладывается в голове. Украина и Россия всегда были для меня чем-то единым и нерушимым, а фашисты — это те, другие, против кого мы все, если что.

С тем, что я украинка, в Белгороде у меня проблем не было, там половина населения — этнические украинцы. Нас всегда было заметно по смягченному звуку «г». Моя украинская фамилия в школе не вызывала ни у кого интереса: половина класса были Ещенко, Охрименко, Стребличенко. Девичья фамилия моей мамы, Салогуб, созвучна с фамилией известного украинского поэта [писатель Фёдор Сологуб родился в Санкт-Петербурге, его отец был крестьянином из Полтавской губернии, — Прим. ред].

Я поступила в московский университет и переехала жить в столицу. Меня поселили в общагу, и я начала составлять в голове новую карту России. Там я узнала про вологодское оканье, о том, что в Казани живут татары, про закрытые военные города на севере. Это было чудное время! Несмотря на тотальную нищету в самые жирные и богатые столичные 2000-е, мы сбивались в стайки понаехавших приключенцев и радостно познавали этот новый дивный мир. Те, кто был поумнее, дружил с москвичами, но тогда мы не замечали сегрегации, потому что у нас, общажных, были какие-то свои дела, в которых нам было так весело и интересно, что все остальное не имело смысла.

Я поняла, что отличаюсь, когда впервые устроилась на настоящую работу и начала искать квартиру. Мне было 19, у меня было две работы. Этого все равно не хватало на аренду, и приходилось просить помощи у родителей. Девяносто процентов заработанного я отдавала за возможность спать под крышей где-то в столичных ебенях.

Если вы никогда не снимали квартиру в Москве, расскажу, как это происходило. Через риелтора, который в случае успеха возьмет с вас сумму, равную оплате за месяц проживания, вы записываетесь на просмотр. В назначенный день и время вы вместе с пятью-шестью другими претендентами приходите по адресу и в неловком молчании стоите на лестничной клетке. Вас вызывают по одному, но не вы смотрите квартиру, а хозяева квартиры смотрят вас. Это такой непередаваемый вайб, в котором смешались прием гинеколога, когда тебе чуть больше двадцати и ты не рожала, приемная комиссия при поступлении в университет, когда столичные преподаватели слегка морщатся от твоего вида, и прием «следака», принявшего заявление мамы твоего «краша»-москвича, у которого ты пару раз оставалась ночевать, а она запереживала, что ушлая хохлушка решила прописаться на ее драгоценных квадратных метрах, поэтому сочинила историю, что у нее пропали украшения.

Я не знаю, почему, но так складывалось, что почти все мои «краши» были москвичами не в первом поколении. Я жутко раздражала их мам. Однажды я ходила на свидание с парнем, который рассказывал, что он «белая кость» и мне очень повезло. Жил он с родителями, как потом выяснилось. В 30+ лет.

Ты заходишь в квартиру, и сразу отдаешь свой паспорт. Украинская фамилия, место рождения — город Харьков и белгородская прописка. В 90 % случаев это значит, что ты проиграла и не сможешь отдать все свои деньги этим прекрасным людям. Каждый второй хозяин жилплощади, мельком посмотрев мой паспорт, отворачивался и говорил риэлтору так, словно меня не было в комнате: «Ну она же устроит тут притон». Именно в тот период я познакомилась с этим стереотипом про украинок. Это надолго заставило меня стесняться фамилии.

Со временем все как-то устроилось. Нашлись люди, которые сдали мне квартиру, нашелся муж, от которого после развода осталась красивая еврейская фамилия, карьера пошла в гору, и я прижилась в Москве. В столице России много всякой дичи, но есть хорошая особенность: она всем дает шанс. Если ты будешь сильным, смелым, ловким и умелым, ты впишешься, и уже будет не так важно, кто ты и откуда.

Если судить по книгам о детской и подростковой психологии, самыми жестокими задирами становятся те, кого сильнее всего обижали. Мы, понаехавшие, предпочитали проводить время друг с другом и очень снисходительно отзывались о москвичах. В каждой такой компании был свой москвич, которого все несильно и по-доброму «почмыривали». Я не горжусь этим, но мне было сложно себя сдерживать.

В 2019 году мы эмигрировали в Израиль. С появлением в моей жизни людей из бывших советских республик и вообще со всего мира географическая карта в голове начала расширяться. А еще я впервые с детских лет встретилась с украинцами из местного сообщества. Кажется, что не было в те моменты человека счастливее меня, потому что я впервые снова заговорила на мове, смело и прямо объявляла, что моя семья — украинцы.

Тем не менее выяснилось, что я снова не вписываюсь. Здесь меня ненавидели за то, что я москвичка. И не просто москвичка, а москвичка успешная, с карьерой и собственным бизнесом в столице, приехавшая запускать его в Израиле. Кстати, именно украинцы приняли участие в афере, чтобы выжать меня из бизнеса. Я осталась на улице без денег и снова проходила все этапы вставания на ноги, начиная с неквалифицированной работы за копейки. Все получилось, но во время пандемии я решила уехать обратно в Россию.

В Москве мне снова пришлось все начать сначала, но это оказалось совсем не сложно. Быстро восстановила карьеру, вернула имя, написала книгу. Я окончательно приняла, что среди моих близких есть люди из разных стран и городов, и их место рождения и жизни не влияет на наши взаимоотношения. Сама я мало куда вписывалась. Для москвичей я всегда была человеком второго сорта, для россиян — зажравшейся москвичкой, для украинцев — клятой москалькой, для израильтян — шиксой (это переводится как «грязная», так называют неевреек, которые вышли замуж за евреев), для граждан других стран — либо русской фашисткой, либо украинской побирушкой, в зависимости от того, как я отвечу на вопрос «откуда ты?».

Последние восемь месяцев я провела в Казахстане. Мой запланированный переезд в Алматы совпал с первой волной мобилизации. Еще весной 2022 года из состояния отрицания («никуда не буду уезжать, здесь моя жизнь, которую я построила») я быстро перешла в состояние принятия и действия. Достаточно было в марте съездить в Белгород и увидеть, как сильно изменился город, в котором я выросла. Не знаю, что больше на меня повлияло: «вертушки» над домом каждые полчаса, глухие звуки разрывающихся где-то снарядов, перекрытые дороги или общее состояние нервозности. А может, встреча с братом и его семьей, которые останавливались у нас по пути из Мариуполя в Норвегию. Мы все как-то бодрились, но брат поседел и осунулся, и за столом с нами сидело общее горе, о котором мы старались не говорить, чтобы не усугубить и без того тяжелое состояние.

В июне я вышла на новую работу в международной компании, которая постепенно перевезла сотрудников в Казахстан. Дальше все было как в тумане. Я давно уже освоила механизм убегания от тревожных состояний в бурную деятельность. Я продолжала карьеру и готовилась к переезду, стараясь не смотреть новости и не обсуждать происходящее. Логика была простой: все, что я могла сделать, я уже сделала, дальше надо было спасти себя от внутреннего разрушения, ведь я единственная дочь своей семьи и должна быть готова экстренно вывозить родителей, если потребуется. Поэтому даже мобилизация не сильно меня тряхнула. Я просто делала то, что запланировала, выезжая из страны, оформляя документы и решая бытовые вопросы вместе с тысячами напуганных мальчиков, которые не хотели брать в руки оружие.

В Казахстане я научилась разворачивать идентичность нужной стороной. Когда суровый пограничник при оформлении посылки за рубеж, рассматривая мой красный паспорт, недовольно бросил мне: «Вы-то чего сюда приперлись? Вас же в армию не забирают?», я посмотрела на него грустными глазами и чуть дрогнувшим голосом сказала: «Я украинка». Он начал оправдываться, быстро сделал мне документы и поспешил ретироваться. Когда меня начинают доставать дурацкими вопросами, я рассказываю, как эвакуировала брата с семьей из Мариуполя в марте 2022 года, и от меня отстают.

Потом это все как-то сошло на нет. Я постаралась занять все свое внимание работой и изучением Казахстана. Начала брать уроки верховой езды, ездила сама и постоянно собирала компанию таких же, как я, растерянных и непонимающих, чтобы смотреть удивительные природные красоты нашей новой временной родины. Для меня было важно не зацикливаться на том, на что я никак не могла повлиять. Как в фильме «Марсианин», я просто решала текущие задачи одну за другой.