Теория подковы: как правые и левые в Европе стали похожи друг на друга

Современная европейская политика — пространство парадоксов. Как вышло, что традиционно левые избиратели теперь поддерживают правых? Или почему и крайне правые, и крайне левые партии в Германии выступают против поддержки Украины? Ответы на эти вопросы может дать теория подковы — мыслительная рамка, рассматривающая сближение правых и левых сил. Социологи Ульяна Иванова и Роман Тюриков объясняют для Perito, как теория подковы накладывается на современную политическую практику и причем тут популизм.

В политической науке существуют разные варианты визуализации политического спектра: диаграмма Нолана или The Political Compass — наиболее известная в интернете модель политических координат. В случае диаграммы Нолана осей у диаграммы две: личная свобода и экономическая свобода. Теория подковы — модель с одной осью, в которой крайние позиции (ультраправые и ультралевые) сближаются, визуально образуя подкову. Согласно этой теории, радикальные взгляды, даже если они расположены на разных концах спектра, идеологически ближе друг другу, чем центристам.

Впервые термин «теория подковы» появился в 2002 году в книге «Век идеологий» французского философа Жан-Пьера Фэя. Но еще в 1944 году австро-британский экономист Фридрих фон Хайек описывал схожесть коммунистов и фашистов. Основой их близости были не политические тезисы, а наличие общего идеологического врага — либерализма. Фактически они боролись за одну электоральную базу: людей, которых не устраивала либеральная доктрина и центризм. Главную роль в этом играла степень радикализма последователей, а не приверженность определенной идеологии.

Наиболее ярко теорию подковы иллюстрируют идеологии, объединяющие в себе как ультраправые, так и ультралевые идеи. Близость коммунизма и фашизма привела к появлению термина «коммунофашизм». В теории он предполагал не просто близость коммунистических и фашистских взглядов, но и возможность создания единого политического движения. Реальный пример подобного движения — национал-большевизм, синтезирующий идеи марксизма и итальянского фашизма. Состоявший в то время в Национал-большевистской партии (запрещена в России) российский писатель Захар Прилепин говорил о ней как об «абсолютно правой и бесконечно левой» одновременно.

Еще один пример совмещения разных концов политического спектра — северокорейская идеология чучхе. Взявшая за основу марксизм-ленинизм, она также продвигает радикальный национализм и идею об исключительности северокорейского народа.

С течением времени теорию подковы становилось все сложнее применять к анализу настоящих политических процессов. Вторая половина ХХ века в странах западной демократии характеризовалась политической умеренностью. После Второй мировой войны радикальные националистические движения лишились электоральной привлекательности. Формирование двухполярного мира холодной войны и распространившийся на Западе антикоммунизм и маккартизм закрепили маргинализацию крайне левых политических идей.

После поражения коммунизма и последующего распада СССР в 1991 году в Европе началось господство либеральной идеологии. О необратимости этого процесса писали многие интеллектуалы того времени.

Итогом этих процессов стало вытеснение радикалов на политическую периферию. Что левые, что правые «ультрас» больше не имели значимой электоральной поддержки и воспринимались как политические маргиналы.

В то же время кризис начали испытывать и традиционные партии. Если во второй половине ХХ века повестка условных социал-демократов сильно отличалась от повестки правых либералов или либеральных консерваторов, то к началу 2000-х годов усилилась тенденция к универсализации партий (такие партии политологи также называют «зонтичными»). Они отходили от «классоцентричной» электоральной базы и стремились охватить как можно больше избирателей, даже если их интересы противоречили друг другу. Сегодня универсальными можно назвать Республиканскую и Демократическую партии в США, «Возрождение» Эмманюэля Макрона во Франции, ХДС/ХСС и СДПГ в Германии.

Деидеологизация собственной повестки позволяет таким партиям быть более маневренными и подстраиваться к текущим запросам избирателей. С другой стороны, без четкой идеологии партии становятся менее понятными и могут потерять активных сторонников. Кроме того, в глазах общества умеренные левые и правые постепенно сливаются и воспринимаются как партии элит или бюрократов, использующих «простой народ».

Современные радикалы позиционируют себя как «нормальных» левых или правых и противопоставляют себя центристам и либеральным элитам. Вместе с этим радикалы используют классическую левую или правую повестку, например защиту прав рабочих или мигрантофобию. Сегодня такие партии и движения в политической науке называются популистскими.

Популизмом называют ситуацию, когда политик (или партия) позиционирует себя в качестве представителя «простого народа» и выразителя его воли, противопоставляя себя элите. Популисты широко применяют в риторике оппозицию мы-они («мы (народ) — хорошие, они (власть) — плохие»).

Популистов часто делят на левых и правых, но их различия обычно незначительны. Правые больше говорят о проблеме мигрантов и провале мультикультурализма, в то время как левые апеллируют к доступному образованию, медицине и другим интересам «народных масс». Это не мешает им синтезировать левую и правую повестку: защита «простого народа» может сочетаться с критикой миграции, а националистические тезисы — с социал-демократическим подходом к экономике.

Часто радикалы выстраивают себе образ «умеренных». Один из самых успешных примеров — французская правопопулистская партия «Национальное объединение», набравшая очки за счет антииммигрантской риторики и внимания к проблемам рабочего класса (например, партия предлагала давать приоритет в предоставлении рабочих мест и пособий французам, а не мигрантам). Акцент на движении рабочих даже привел к появлению термина «левый лепенизм», а левый электорат начал иметь все больший вес среди избирателей «Национального объединения». Оказалось, левые избиратели готовы голосовать за эти обещания, несмотря на ксенофобскую, антиисламистскую и традиционалистскую программу.

Лидер «Национального объединения» Марин Ле Пен заявляет, что стремится стать «президенткой всех французов», и пытается привлечь всех избирателей, которых не устраивает программа Эмманюэля Макрона, действующего президента-финансиста из элит.

Политическое возрождение радикалов происходит и в Германии, где популисты представлены на обеих сторонах спектра. На правом фланге действует «Альтернатива для Германии» (АдГ), которая стремительно набирает популярность и имеет на данный момент третью по численности фракцию в немецком парламенте. Центристские партии и либеральная пресса дистанцируются от сотрудничества с АдГ, ассоциируя ее с нацизмом. Дошло до того, что после скандала в январе 2024 года и массовых протестов партию хотели объявить экстремистской и запретить.

Идеологическая платформа «Альтернативы для Германии» включает в себя евроскептицизм, исламофобию, национал-консерватизм и проблематику социального неравенства (в нем, конечно же, виноваты мигранты).

Левый фланг в Германии представлен недавно созданной партией «Союз Сары Вагенкнехт». Его основательница, Сара Вагенкнехт, раньше была видным функционером немецких «Левых», но в октябре 2023 года с несколькими сторонниками вышла из фракции в бундестаге и объявила о намерении основать собственную политическую силу.

Позицию Вагенкнехт исследователи характеризуют как левопопулистскую, но по факту она сочетает в себе заимствования из целого спектра идеологий. Вагенкнехт придерживается левых взглядов на экономику, поддерживая увеличение экономического участия государства и помощь бедным за счет богатых. Вагенкнехт противопоставляет себя традиционным немецким «Левым», которые, по ее мнению, слишком сосредоточены на местоимениях и восприятии расизма, но забывают о бедности. Она выступает против иммиграции и зеленой политики.

Партия Вагенкнехт, как и АдГ, придерживается евроскептических позиций и считает поддержку Украины в конфликте с Россией ошибкой. Электорат обеих платформ очень сильно пересекается. Аналитики и сама Вагенкхнехт считают, что на грядущих выборах в ландтаги (региональные парламенты) новообразованная партия имеет все шансы забрать часть голосов АдГ на востоке Германии.

На примере Германии видно, как теорию подковы можно приложить к политической реальности. «Союз» и АдГ имеют общий электорат (бедный восток страны) и оперируют рядом общих тезисов (поддержка «простых» немцев, критика миграции и культурный консерватизм). И даже, по сути, противоположные ярлыки, которые дали партиям (АдГ — «нацисты», Вагенкнехт — «сталинистка»), не мешают им бороться за голоса одних и тех же людей.

Многие исследователи полагают, что взлет правого популизма в Европе произошел из-за миграционного кризиса 2015 года. Но, несмотря на рост своей популярности, ни во Франции, ни в Германии популистам пока не удалось прийти к власти.

Однако среди партий такого толка есть примеры электорального успеха: это «Партия свободы» (ПС) в Нидерландах. На досрочных парламентских выборах, прошедших осенью 2023 года, она впервые в своей истории сумела выиграть.

Лидер и ключевая фигура ПС Герт Вилдерс предпочитает дистанцироваться от своих коллег по цеху. На обвинения в правом экстремизме, которые звучат в его адрес с 2000-х годов, политик отвечал так: «Мои союзники не Ле Пен и Хайдер, мы никогда не будем объединяться с фашистами». Вилдерс характеризует свои взгляды как либертарианские, а примером для подражания называет Маргарет Тэтчер. Идеологическая платформа ПС объединяет в себе как правые, так и левые идеи. К проблемам социально-экономической сферы партия подходит с социал-демократических позиций, к культурной сфере — с правых.

Широкой публике Вилдерс известен как последовательный критик ислама и сторонник ограничения иммиграции мусульман в Нидерланды. Ислам он считает тоталитарной идеологией, направленной против свободы, правления закона и разделения церкви и государства, и заявляет, что выгнал бы пророка Мухаммеда из страны, если бы он жил в наше время. Политик даже снял документальный фильм «Фитна», в котором сравнивал ислам с нацизмом, а Коран — с манифестом Гитлера.

Правые популисты выиграли и в Италии. Правительство Джорджи Мелони считается самым правым со времен Второй мировой войны. Партия Мелони «Братья Италии» изначально считалась ультраправой и даже фашистской, но со временем начала продвигать более умеренную политику. Классический для современных правых евроскептицизм переродился в готовность сотрудничать с ЕС ради получения финансирования.

Ситуативные кризисы тоже демонстрируют размытие политического спектра. Если до действий России в Украине антииммигрантская позиция «Братьев Италии» и Мелони была непоколебима, то военный конфликт поспособствовал «дифференциации» мигрантов. Правительство Италии все еще считает экономических мигрантов нежелательными, но готово принимать беженцев, спасающихся от войны.

Исследования электората ультраправых показывают, что в разных странах их политические симпатии имеют схожую природу. Для своих избирателей эти политики прежде всего «говорят правду». Например, 90 % сторонников «Альтернативы для Германии» полагают, что только представители этой партии называют вещи своими именами и замечают проблемы «простых людей». Так же считают избиратели Марин Ле Пен: «Она говорит искренне. Она говорит то, что думает». По данным опроса агентства Viavoice, 41 % респондентов считает, что лидер «Национального объединения» близка к народу.

Прямолинейность и «честность» подкупают электорат. Избиратели АдГ отмечают, что не согласны со многими тезисами партии (евроскептицизм или политика в отношении России), но готовы поддерживать ее, потому что она предлагает альтернативный взгляд на будущее Германии. Кроме того, немцы голосуют за правых в качестве протеста: «Конечно, много тезисов АдГ идиотские, но кого это волнует. Я голосую за них не для того, чтобы они пришли к власти, а для того, чтобы правящие партии отреагировали».