Подчинение территории: как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой
После Второй мировой войны союзники разделили Германию на четыре зоны оккупации. В 1949 году на территории Германии были образованы Федеративная Республика Германия под управлением и влиянием западных союзников и Германская Демократическая Республика под управлением СССР. Объединилась страна только в 1990 году. Сорок лет социалистической диктатуры на территории ГДР наложили серьезный отпечаток на немецкое общество. При этом в Германии, как ни в одной другой стране мира, есть понимание: неосмысленное прошлое неизбежно ведет к новым страшным последствиям. ГДР исчезла больше 30 лет назад, но можно ли говорить о единой Германии и проработанном коммунистическом прошлом? Разбирается авторка Perito Алена Пантюхина.
Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.
Вечер 9 ноября 1989 года в ГДР. По телевидению выступает член политбюро Гюнтер Шабовски. Неожиданно он заявляет (как потом выяснилось, по ошибке) о немедленном упрощении пропускного режима с ФРГ. Через несколько часов тысячи берлинцев, восточных и западных, штурмуют стену. Несколько дней город ликует. Событие становится символом окончания холодной войны.
Это вышло почти случайно. Изначально планировалось, что упрощение пропускного режима будет происходить постепенно, а жителям ГДР все равно потребуется виза для пересечения границы. Через год, в 1990-м, Германия объединилась официально. За этим последовали суды над преступниками, люстрации, обнародование архивов Штази. Перед обществом стояла задача оценить историческое и юридическое наследие ГДР и интегрировать новые земли.
После Второй мировой войны союзники разделили Германию на четыре зоны оккупации: советскую, британскую, американскую и французскую. В 1949 году на территории Германии были образованы Федеративная Республика Германия (ФРГ) под влиянием западных союзников и Германская Демократическая республика (ГДР) под влиянием СССР. Государства официально не признавали друг друга. Страна была поделена практически пополам — и отдельно пополам была поделена столица. Западный Берлин оказался на территории ГДР.
Две Германии сильно отличались. После войны экономики обеих стран быстро росли, но в ГДР это происходило во многом за счет тяжелой промышленности. Плановая экономика приводила к снижению количества и качества повседневных товаров. Жители ГДР скептически относились к пропаганде. Например, в ответ на новости об очередном космическом прорыве СССР в народе разошлась частушка: «Ohne Butter, ohne Sahne, auf dem Mond die rote Fahne» («Нет ни сметаны, ни масла — на Луне развевается красный флаг»).
Молодежь и образованные специалисты Восточной Германии стремились переехать на Запад из‑за низкого уровня жизни и политических репрессий. В 1958 году во время одного из вечерних застолий Хрущев прямо говорил генсеку ГДР: «Ты пойми одно: с открытыми границами мы с капитализмом соревноваться не можем». Спустя три года лидер ГДР скажет: «Мы должны законопатить все дыры, через которые бегут в Западный Берлин, поставить часовых, соорудить барьеры, возможно и заграждения из колючей проволоки».
13 августа 1961 года власти ГДР начали возводить Берлинскую стену. Бетонные заграждения, земляные рвы, колючая проволока и электрический ток на десятилетия разлучили друзей, семьи. Восточногерманское правительство называло стену антифашисткой, а западногерманское — позорной. Государства не признавали друг друга и не обозначали на географических картах соседние территории как суверенные.
ГДР была «витриной социализма», продуктовые полки местных магазинов сильно отличались от советских: можно было найти три-пять сортов сыра и колбасы, консервы из Венгрии и Болгарии, несколько видов конфет. Но люди с запада отмечали скудность выбора. Восточные немцы не всегда могли купить кофе, какао, бананы и кетчуп. На западе люди жили в трехэтажных домах европейского образца, на востоке возводили микрорайоны с типовыми советскими многоэтажками. Пока на западе производили Volkswagen и спорткары, немцы на востоке стояли в очередях за малолитражками Trabant. В ФРГ быстро распространялось все, что было популярно в европейских странах и США: джинсы Levi’s, кока-кола, «Нутелла». В ГДР производили собственные аналоги известных западных продуктов — джинсы Wisent и Shanty, напитки Club Cola и Vita Cola, ореховую пасту Nudossi, — но их качество было заметно ниже. Восточные немцы ездили отдыхать в дружественные социалистические страны, западные — во Францию или Швейцарию.
Министерство государственной безопасности ГДР, оно же Штази, прославилось на весь мир своими методами слежения. Население ГДР перед объединением составляло около 17 миллионов человек. Органы госбезопасности вели досье более чем на шесть миллионов жителей страны, то есть на каждого третьего. В 1989 году на Штази работало 189 тысяч информаторов. Неблагонадежные граждане (те, кто пытались бежать на запад и другие инакомыслящие) попадали в тюрьму «Берлин-Хоэншёнхаузен». К тем, кого пока не задержали, Штази применяло методы психологического давления. Сотрудники управления, например, проникали в жилища людей и переставляли там предметы, пока у обитателей квартиры не начиналась серьезная мания преследования.
В таких условиях выросло не одно поколение немцев, поэтому разрушение Стены и исчезновение целой страны для многих стало шоком и потребовало огромных усилий, чтобы сориентироваться в новой реальности. Немецкий философ Юрген Хабермас не одобрял объединение Германии на основе конституции ФРГ: «Отказ от осознанного акта принятия новой конституции препятствовал тому, чтобы объединение стало общим проектом. Вместо этого был принят вариант будущего в форме прошлого».
За считанные годы после объединения жизнь восточных немцев полностью изменилась, причем по модели ФРГ. Валюта и экономика, политическая система и органы управления — все было оттуда. Государственные предприятия были приватизированы, возраст выхода на пенсию увеличен, на всей территории Германии вводилась правовая система ФРГ.
После объединения Германии начались суды над функционерами ГДР, но они носили символический характер: из 75 тысяч рассматриваемых дел всего 46 человек получили реальные сроки. Суд стремился в первую очередь обвинить режим, а не его представителей. Для одной части населения это был «суд победителей», а для другой, например диссидентов ГДР, наоборот, отсутствием правосудия и попустительством преступлениям.
Люстрации привели к тому, что лидирующие позиции во всех сферах управления перешли к представителям западногерманской элиты. Это касалось всех сфер занятости населения. Имущество ГДР перешло в руки западногерманских предпринимателей, в научно-исследовательских институтах и учебных заведениях почти весь состав штатных работников был заменен на кадры из Западной Германии.
Власти ФРГ приняли решение сделать архивы Штази публичными. По новому закону каждый мог сделать запрос, было ли на него заведено дело в ГДР, и в случае положительного ответа ознакомиться с его содержимым. Открытие архивов повлекло за собой масштабные последствия: информатором мог оказаться кто угодно, в том числе друзья и родственники — брат, супруг, ребенок, родитель. Рушились карьеры и человеческие отношения.
Для многих немцев этот процесс выглядел не как воссоединение, а как колонизация, поглощение востока западом. В сложившейся ситуации от восточных немцев требовались постоянные сверхусилия по адаптации к новым законам, системам управления, социального страхования и образования. Исследовательница Хитер Стэк из Университета Дьюка отмечала, что приватизация государственной собственности в Восточной Германии прошла в очень сжатые сроки, и на фоне мировых игроков у инвесторов из ГДР не было шансов приобрести предприятия в своем регионе. Если даже им хватало средств, управляющий процессом приватизации государственный траст Treuhand выбирал западногерманские и зарубежные компании. Многие предприятия были закрыты, и люди остались без работы.
Эти внутренние противоречия — очевидное неравенство интеграции, опыт старшего поколения, которое не смогло адаптироваться к новым реалиям — заложили фундамент нынешних разломов в немецком обществе.
В 1990-е годы в Германии произошел мемориальный бум (Memorial turn). Появилось представление, что память — это основа идентичности, в том числе и коллективной, и вместе с тем инструмент политической легитимации в объяснении настоящего прошлым и наоборот. Память стала институтом и индустрией, шло создание исследовательских центров, новых музеев и памятников. Благодаря этому почти сразу после объединения, уже в 1992 году, была организована комиссия по «Проработке истории и последствий диктатуры Социалистической единой партии Германии (СЕПГ)». В первом докладе комиссия признала режим СЕПГ диктаторским, в конце 1990-х сформулировала концепцию государственного содействия местам памяти (Gedenkstätten) и практически приравняла коммунистический режим к национал-социалистическому режиму Гитлера.
Восточногерманские диссиденты выступали за активное осуждение режима ГДР. Но бывшая номенклатура ГДР и чиновники ФРГ считали, что проработка прошлого может привести к массовому сведению счетов, затруднить процесс воссоединения и примирения. Часть общества раздражало сравнение ГДР и национал-социализма — это нивелировало преступления гитлеровского режима.
Конфликт был разрешен в концепции развития мемориалов 2007–2008 года. В документе были четко обозначены различия между национал-социализмом и диктатурой СЕПГ. Места памяти ГДР сгруппировали в четыре основные категории: разделение и границы, надзор и преследование, повседневность ГДР, противостояние диктатуре СЕПГ. Чтобы не романтизировать режим, при изображении быта ГДР было решено делать акцент на том, что люди жили в условиях постоянного государственного контроля.
С архитектурным наследием ГДР расправились без церемоний. Большинство построек ГДР незаметно сносили, и это не вызывало никаких протестов и сожалений. Восточные немцы с радостью покидали панельные дома. В 1990-х лишь горстка специалистов и энтузиастов говорила о художественной или по крайней мере исторической ценности модернистской архитектуры ГДР. Со временем все больше людей увидели в ней эстетику и следование традиции баухауса или других авангардных направлений. В защиту архитектуры Восточной Германии нередко выступали художники и фотографы.
Одним из первых зданий, за которое заступилась широкая общественность, был знаменитый ресторан Ahornblatt («Кленовый лист») в форме параболической чаши. Здание числилось в списке памятников архитектуры, но его все равно снесли. Та же судьба постигла Дворец республики в Берлине, хотя люди выходили на многочисленные акции протеста против принятого решения о сносе.
Спасти удалось немногое. Старый универмаг «Брюль» в центре Лейпцига был частично уничтожен, несмотря на протесты. Сохранился только алюминиевый фасад без окон, который в первоначальном и отреставрированном виде присоединили к постройке на месте старого универмага. Здание ресторана «Минск» в Потсдаме тоже собирались разобрать, но в итоге устроили в нем музей искусства ГДР.
Со временем тренд на забвение сменился более внимательным и взвешенным отношением, а эстетика восточного модернизма стала модной и неплохо продавалась. И всегда была категория зданий или даже районов, ценность которых признают все: берлинская телебашня или аллея Карла Маркса в Берлине, круглый кинотеатр в Дрездене.
Не все осуждали коммунистический режим. Появилась остальгия — тоска по ГДР. Восточные немцы вспоминали об утраченной родине, скучали по чувству защищенности, доступной медицине и шампанскому «Красная шапочка». Новая капиталистическая реальность фрустрировала жителей объединенной Германии.
Остальгию резко критиковали политики, выступали против попыток «обелить диктатуру СЕПГ». Но люди не стремились идеализировать ГДР, скорее пытались сохранить в памяти важные моменты, воспоминания о будничной жизни. Остальгия хорошо показана в фильме «Гудбай, Ленин!»: преданная партии немолодая женщина оказывается в коме накануне падения Стены. Когда героиня возвращается в сознание, ее страны больше нет. Сын, пытаясь уберечь хрупкое здоровье матери, решает ничего ей не рассказывать. Он по деталям воссоздает ускользающий мир, ищет гэдээровские продукты или хотя бы упаковки от них: огурцы «Spreewälder Gurken», шампанское «Красная шапочка». Вместе с другом он придумывает и снимает новости ГДР для матери.
Лакуну в государственной памяти, где остальгии нет места, заполняют частные музеи. Их содержимое создает приятную атмосферу воспоминаний о повседневности. Так память и особенно эстетика ГДР, освобождаясь или даже отделяясь от тяжести истории, начали становиться все более популярным товаром — от мебели до экскурсий.
Память о Восточной Германии стала частью поп-культуры. Остальгический маршрут в Берлине — это «перформанс истории». Во всех крупных и средних городах бывшего ГДР есть музеи, посвященные социалистическому времени и отдельно работе Штази.
Самый важный символ эпохи — это Стена, символизирующая память о несвободе, холодной войне, но и одновременно она символ мира, объединения и свободы. Фрагменты Стены в разных частях Берлина превращены в мемориалы, на Фридрихштрассе сохранился КПП «Чарли», у которого в 1961 году стояли американские и советские танки, а напротив — Музей Берлинской стены. Истсайдская галерея с граффити художников со всего мира неизменно привлекает туристов, особенно знаменитый «Братский поцелуй» художника Дмитрия Врубеля. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев целует в губы руководителя ГДР Эриха Хонеккера, рядом надпись: «Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви». Фрагменты Стены можно встретить и в других городах Германии, а осколки продаются в сувенирных лавках.
Памятные места ГДР
В памяти о ГДР почти нет истории мирного сопротивления, хотя его было много, а одним из центров движения был Лейпциг. Намного больше внимания досталось беглецам из ГДР. Люди покидали Восточную Германию самыми разными способами: улетали на дельтаплане или воздушном шаре, строили самолеты и парапланы, таранили стены бульдозером, лезли по веревкам между окнами соседних домов, переходили по выкопанным под Стеной тоннелям, выдавали себя за военных с помощью поддельной советской военной формы.
Беглецы в массовой культуре
С 1961 по 1989 год только у Берлинской стены погибло минимум 140 человек. Памятники жертвам диктатуры и пострадавшим во время бегства стали частью общего рассказа о жертвах коммунизма и национал-социализма.
Память о беглецах
Во множестве музеев можно увидеть, как была организована работа Штази, что могло стать поводом для преследования, как действовали осведомители, на выставках представлены подслушивающие устройства, комнаты допроса и тюремные камеры политических заключенных.
Деятельность Штази
Каждый год власти Германии публикуют отчет о состоянии германского единства. Составители отчета отмечают, что страна «срослась не только экономически, но и с точки зрения отношений и субъективных чувств». Но даже они не могут игнорировать обратных тенденций. В последнее время в СМИ появляется все больше материалов о том, что между западными и восточными немцами вновь возводится стена.
До сих пор сохраняется экономическое неравенство между востоком и западом. В 2021 году средняя зарплата до вычета налогов в Западной Германии составляла 3 750 евро, а в Восточной — 3 026 евро. Не исчезли идентичности осси (от Ost — восток) и весси (West — запад). Опросы показывают, что 57 % восточных немцев чувствуют себя гражданами второго сорта. По их словам, «бессервесси» (каламбур, составленный из Besserwisser — «умник» и Wessi) приписывали своим новым соотечественникам менталитет жертв и стереотип вечно жалующихся осси. Немцы часто могут уточнить в общении: «Откуда вы, с востока или запада?»
Среди восточных немцев набирает популярность правая партия «Альтернатива для Германии». На западе страны она получает порядка 10 % голосов избирателей, а на востоке — около 25 %. Исследователи признают связь между правыми взглядами, поддержкой авторитаризма и позитивным отношением к ГДР. Возможно, дело именно в политике памяти и отрицании «нежелательного» опыта людей, чье детство и юность прошли в ГДР.
