Влияние одного несогласного: как избежать слепого подчинения злу

Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.

Марта Нуссбаум — заслуженная профессор философии Чикагского университета, авторка нескольких десятков книг, посвященных эмоциям, этике и социальной справедливости. В 2023 году ее книгу «Политические эмоции» перевели и выпустили в издательстве «Новое литературное обозрение». Марта Нуссбаум стремится доказать, что любые политические принципы нуждаются в эмоциональной поддержке. Она приводит в пример лидеров — Авраама Линкольна, Джавахарлала Неру, Мартина Лютера Кинга, — которые сумели связать политические эмоции со стремлением к миру и справедливости. Мы публикуем главу «Авторитет и общественное давление: подпорки для зла», в которой авторка обращается и к результатам исследований. Они показывают, что склонность к дискриминации и выстраиванию пагубных иерархий коренится в человеческой природе. Марта Нуссбаум предлагает противопоставить этим склонностям культивирование любви и сострадания — сначала к своим согражданам, а затем и к представителям других наций.

Наша рабочая модель «радикального зла» еще не завершена. Теперь нам нужно сказать еще о двух склонностях, которые, судя по всему, также глубоко укоренены в человеческой природе и представляют серьезную угрозу стабильности демократических институтов: склонность поддаваться общественному давлению, даже ценой правды, и склонность подчиняться авторитету, даже ценой моральных соображений. Скорее всего, обе эти склонности коренятся в нашем эволюционном наследии: в жизни приматов как иерархия, так и групповая солидарность довольно полезны. И до определенной степени они продолжают быть полезными в человеческих обществах: как правило, повиновение законной власти — это хорошо, и в отсутствие собственной компетентности подчинение мнениям других имеет важное значение. Однако и то и другое угрожает демократической общественной культуре.

В серии тщательно продуманных экспериментов, проведенных в течение длительного периода, психолог Соломон Аш показал высокую степень покорности испытуемых в отношении общественного мнения. В эксперименте были задействованы несколько участников: один испытуемый и группа людей, работающих на Аша, о чем испытуемому известно не было (численность этой группы могла варьироваться, но было обнаружено, что для эффекта требовалось минимум три человека, и обычно их было больше). Испытуемому говорят, что эксперимент — это тест на восприятие. Ему предлагают довольно простые вопросы на восприятие: как правило, определить, какая из трех линий на одной карточке имеет такую же длину, что и линия, изображенная на другой карточке. Обычно испытуемый начинает давать правильные ответы, но подставные участники постоянно дают неправильные ответы. (Время от времени они дают правильные ответы, чтобы уменьшить вероятность того, что испытуемый что-то заподозрит.) Испытуемому становится все более и более некомфортно, и через некоторое время он или она реагирует на групповое давление, уступая и соглашаясь с большинством.

В обычных обстоятельствах испытуемый будет ошибаться менее чем в 1% случаев. Учитывая групповое давление, испытуемые уступают примерно в 36,8% случаев. (Около четверти испытуемых оставались полностью независимыми на протяжении всех испытаний и никогда не соглашались с большинством. Некоторые почти всегда следовали за большинством. Многие уступали лишь после продолжительного давления со стороны большинства). Важно отметить, что на самом делe процент испытуемых, поддавшихся давлению, не очень высок, но тем не менее выше, чем можно было бы пожелать в ситуации, когда истина очевидна. (Обобщенные выводы из работы Аша иногда (ложно) указывают на то, что большинство людей склонны поддаваться групповому давлению).

Аша интересовали причины, по которым люди поддавались давлению со стороны большинства. Некоторые из испытуемых быстро приходили к выводу, что их ответы ошибочны. Другие уступали большинству, не желая «портить статистику». Многие подозревали, что большинство стали жертвами оптической иллюзии, но тем не менее соглашались с ними. «Более тревожными были реакции испытуемых, которые объясняли свое отличие от большинства как признак того, что в них есть какой-то общий недостаток, который они любой ценой должны скрыть. И поэтому они отчаянно пытались слиться с большинством, не осознавая долгосрочных последствий для себя». Между тем испытуемые, которые не поддались давлению большинства, продемонстрировали «способность оправляться от сомнений и вернуть себе уравновешенное состояние». Были и те, кто думал, что, возможно, большинство и право, но считали своим долгом «ответить так, как они считают».

Иногда Аш предоставлял испытуемому подставного партнера, которому было поручено давать правильные ответы. Эффект от присутствия всего лишь одного участника, говорящего правду, был невероятный: «Присутствие единомышленника лишило большинство его силы». Испытуемые в четыре раза реже давали неправильные ответы, чем в отсутствие партнера. Даже самые слабые люди не сдавались так легко, как они делали это в одиночку. Другие вариации эксперимента показали, что испытуемые почувствовали облегчение от давления большинства не столько благодаря правильным ответам партнера, сколько благодаря его инакомыслию. Когда партнер делал ошибок даже еще больше, чем большинство, это «оказывало удивительный эффект на испытуемых; их количество ошибок сократилось до 9%», и все ошибки были некритичными. Более того, эффект от присутствия инакомыслящего продолжался даже после того, как партнер уходил. Этот эксперимент представляет для нас большой интерес. 

Хотя эффект от группового давления, по-видимому, не зависит от динамики нарциссизма и проецируемого отвращения, мы можем предсказать пагубные взаимодействия между ними, поскольку под влиянием группового давления люди соглашаются с ошибочными суждениями о физических характеристиках евреев, геев или афроамериканцев. Давление со стороны большинства опасно при любых обстоятельствах, поскольку оно мешает говорить правду. Это тем более пагубно, когда проявляется в ситуациях, уже характеризующихся стигматизацией и иерархичностью отношений. Из результатов эксперимента Аша было бы ошибочно сделать крайне пессимистичный вывод, поскольку эффект от наблюдаемого группового давления был невелик. Но тем не менее таких показателей достаточно, чтобы вызывать беспокойство. Особенно интересно влияние всего одного несогласного на поведение других. Как заключил сам Аш, у всех достойных обществ есть веские основания поощрять инакомыслие и критическое мышление как за их важность саму по себе, так и за влияние на других.

Еще более тревожными представляются знаменитые исследования Стэнли Милгрэма в Йельском университете. Милгрэм сказал испытуемым, что они будут участвовать в исследовании памяти и обучения. Участники не были студентами, их набрали по объявлению в газете из окрестностей Нью-Хейвена, Коннектикут. Он искал людей самых разных возрастов и происхождения. Испытуемым заплатили за участие в эксперименте (четыре доллара в час, что было неплохо для 1960-х), а также возместили расходы на дорогу. На объявление откликнулось недостаточно добровольцев, поэтому Милгрэм, выбрав имена из телефонной книги Нью-Хейвена, направил почтовые приглашения потенциальным участникам, из которых откликнулось 12%. (Мы должны отметить, что люди часто добровольно соглашаются на что-то, когда деньги для них более значимы, чем потраченное время. Этот фактор, возможно, был не совсем учтен при анализе того, почему участники подчинились ученому: они хотели остаться в исследовании и получить за это деньги. Оплата участия также создавала классовую иерархию между исследователями из Йеля и испытуемыми, укрепив престиж и авторитет ученых в глазах последних.) Исследование проводилось в «шикарной» лаборатории, которая входила в состав Йельского университета, — Милгрэм считал этот фактор важным для создания ощущения престижа и легитимности проводимого эксперимента. 

Когда испытуемые прибыли, их разбили на пары: одному доставалась роль «учителя», другому — «ученика» (которым на самом деле был актер, нанятый для этого эксперимента). Обоим было сказано, что исследование будет сосредоточено на влиянии наказания на обучение. Ученика отводили в комнату, «усаживали на стул, привязывали руки, чтобы предотвратить чрезмерное движение и крепили электрод к запястьям. Ему говорят, что он должен выучить список из пар слов; всякий раз, когда он будет ошибаться, он будет получать удары электрическим током возрастающей интенсивности». Учитель наблюдает за всем этим, а затем его отводят в главную экспериментальную комнату и «усаживают перед впечатляющим генератором». Его главной особенностью была панель из тридцати переключателей в диапазоне от 15 вольт до 450 вольт с шагом в 15 вольт. Также на панели есть поясняющие таблички, варьирующиеся от «Cлабый удар» до «Опасно: труднопереносимый удар». Теперь учителю предлагают провести экзамен для ученика. Если ученик дает правильный ответ, то он должен продолжать; если ученик ошибается, учитель должен ударить его током, начиная с самого слабого, повышая уровень напряжения каждый раз, когда ученик совершает ошибку. На самом деле ученик не испытывает никаких ударов током, но он симулирует нарастающий дискомфорт и в конечном счете боль. «При напряжении в 75 вольт „ученик“ стонет… При напряжении в 285 вольт его реакцию можно описать только как мучительный крик».

Если учитель проявлял нежелание продолжать, экспериментатор пользовался одной из заготовленных фраз в возрастающей последовательности:

1. Пожалуйста, продолжайте.
2. Эксперимент требует того, чтобы вы продолжили.
3. Абсолютно необходимо, чтобы вы продолжили.
4. У вас нет другого выбора, вы должны продолжить.

Если испытуемый спрашивал, может ли ученик получить непоправимый вред, экспериментатор отвечал: «Хотя удары тока могут быть болезненными, необратимого повреждения тканей нет, поэтому, пожалуйста, продолжайте». В базовой версии эксперимента испытуемый и ученик могли видеть друг друга через «посеребренное стекло», но не могли касаться друг друга», и в этом случае более 60% испытуемых продолжали эксперимент до максимального уровня напряжения. Когда двое находились в одной комнате, показатель снижался до 40%. Когда испытуемому требовалось прикоснуться к ученику и прижать его или ее руку к электроду, показатель снижался до 30%. Однако у испытуемых наблюдался различный уровень стресса. Некоторые пытались помочь жертве, произнося губами правильный ответ. В отдельных исследованиях Милгрэм обнаружил, что предсказания людей о том, что покажет эксперимент, были далеки от истины: большинство людей считали, что испытуемые не будут следовать за экспериментатором до конца, и этот разрыв сохранялся на протяжении многих лет, несмотря на возрастающую славу эксперимента.

Сам Милгрэм всегда недвусмысленно высказывался о том, что, по его мнению, показали эти эксперименты, а именно что «обычные люди, просто делающие свою работу, без какой-либо враждебности с их стороны, могут стать участниками ужасного разрушительного процесса». Он сравнивал свои выводы с работой Ханны Арендт, посвященной Эйхману, и согласился с ней в том, что зло таится не в «садистах-извращенцах», а в нормальных людях, оказавшихся в условиях, в которых они отказываются от личной ответственности и просто подчиняются чужим указаниям, часто занятые техническими мелочами, вместо того чтобы брать на себя ответственность за общие последствия своих действий.

Под «агентным» состоянием человека Милгрэм понимает такое состояние, в котором люди отказываются от личной свободы воли и становятся проводниками чужого замысла. Он признал, что наблюдаемые им склонности имели значение не только в эволюционной истории, но и в современном обществе. Его беспокоила степень, в какой эти проблемы угрожают функционированию справедливого общества, и вывод его был пессимистичным, хотя он подчеркивал, что ситуации, в которых испытуемый и «ученик» сталкивались лицом к лицу, что с обоих сторон акцентировало их индивидуальность, облегчают плохое поведение.

Одна из причин, по которой выводы были столь пессимистичными, заключается в том, что Милгрэм просто предполагает, что «фоновые условия» подчинения одинаковы для всех испытуемых. Он не изучал воспитание и характер отдельных испытуемых, а поэтому не мог провести корреляцию между инакомыслием (или даже стрессом) и любыми другими фоновыми признаками. Более того, он, похоже, считает, что такие различия не имеют значения. Хотя он никогда не изучал развитие семьи или ребенка, он пишет, что все испытуемые выросли в условиях иерархической структуры семьи и что ни одна семья не может обучать моральным ценностям, не обучая в то же время повиновению авторитету. Дети, утверждал он, никогда не смогут разделить эти два понятия, и требования послушания являются «единственным неизменным элементом во множестве конкретных команд». Аналогичным образом в школе моральная составляющая и подчинение авторитету снова смешиваются — утверждает он, опять же, не изучая школы разных типов. Короче говоря: «первые двадцать лет жизни молодой человек проводит в качестве подчиненного элемента в авторитарной системе власти». Такие радикальные заявления полностью игнорируют огромные различия в семьях и системах образования, которые были тщательно изучены, начиная как минимум с «Исследования авторитарной личности» Теодора Адорно, где покорное поведение немцев приписывается стилю семейного воспитания, распространенному в Германии того времени. Школы, конечно, различаются между собой по крайней мере так же сильно, как семьи.

Не зная, в какой степени склонность к инакомыслию была связана с различным предыдущим опытом, мы не можем знать, сохранятся ли эти тенденции, которые обнаруживает Милгрэм, при социализации в условиях критического мышления и инакомыслия. Исследования Аша определенно указывают на то, что наличие инакомыслия сильно влияет на поведение. На протяжении многих лет эксперименты повторялись в различных местах. Основные выводы были подтверждены, и к ним добавилось еще несколько новых открытий. Во многих исследованиях был рассмотрен вопрос гендера, и суть заключалась в том, что гендер не является существенным фактором в прогнозировании степени послушания испытуемого.

Другие исследования показывают, что повиновение было ответом как на общую идею законной власти, так и на идею научной экспертизы. (Это открытие ограничивает степень, в которой мы можем обобщить выводы Милгрэма на социальную жизнь в целом.) Если мы берем во внимание тот факт, что испытуемые были выбраны из добровольцев (категория людей, чья экономическая нужда и низкий уровень дохода, возможно, сыграли свою роль), а затем их доставили в «шикарную» лабораторию в Йеле, дали им какие-то цифровые обозначения в вольтах (которые они, возможно, не поняли), а ученые в белых халатах развеяли их сомнения, то этот фактор приобретает большее значение. В-третьих, хотя Милгрэм отметил большой разрыв между ожидаемым и фактическим повиновением, в следующих исследованиях разрыв оказался гораздо меньше.

Исследования Милгрэма важны, и мы можем почерпнуть из них ценные знания. Иерархия и склонность к послушанию действительно являются глубокой частью нашего человеческого наследия, корнями уходящего, очевидно, в эволюционную предысторию. Они могут во многом взаимодействовать с другими психологическими склонностями, которые мы изучали. Историк Кристофер Браунинг, изучавший полицейский батальон, убивший большое количество евреев во времена Третьего рейха, опирался на исследования Милгрэма и Аша, чтобы убедительно объяснить, почему эти молодые люди подчинялись. Согласно Браунингу, те, кто не мог заставить себя стрелять в евреев, говорили о том, что чувствуют стыд. Разного рода военные организации прекрасно умеют использовать как повиновение, так и групповое давление (которое часто перекрывает личную мораль) для создания солидарности и чувства стыда за отклоняющееся поведение.

Они должны это делать, но в этом насаждении есть свойственные ему опасности. Однако ничто в работе Милгрэма не показывает, что здоровое упражнение в самостоятельном мышлении, личной ответственности и критическом диалоге не может контролировать и даже преодолевать эти тенденции. Несмотря на его мрачные предсказания о том, что любая нация в мире могла бы заполнить десятки нацистских лагерей смерти, на самом деле не все нации сделали это. И никто не делал этого в здоровых условиях демократической свободы. 

Большое значение имеет активная критическая культура. Работа Аша фактически показывает, что в культуре инакомыслия люди становятся готовыми противостоять «стаду». Исследование Милгрэма ничего не говорит нам о том, как различные стили воспитания или образования могут повлиять на политическую культуру. Однако работа Аша дает нам веские основания полагать, что школы, обучающие обоснованному инакомыслию и критическому мышлению, помогут предотвратить ужасные поступки. И даже Милгрэм показывает, как можно смягчить опасные последствия повиновения: через близость, позволяя людям видеть друг друга как личностей. В работе Бэтсона предполагается, что эту тенденцию можно развить, слушая рассказы о личном переживании трудных ситуаций. Другие исследования также подтверждают, что люди ведут себя хуже, если те, над которыми они имеют власть, представляются им как обезличенные единицы (например, с номером, а не с именем), и лучше, когда их поощряют видеть в другом человеке личность с именем и конкретной историей жизни. А еще люди ведут себя хуже, когда они могут избежать личной подотчетности и ответственности, и лучше, когда их поощряют чувствовать личную ответственность и видят в них личность, а не часть безликой массы.

В дополнение к поощрению сохраняющейся тенденции к независимости и критическому мышлению через образовательную и политическую культуру наши общества могут выстраивать ситуации таким образом, чтобы максимизировать личную ответственность и восприятие других как полноценных автономных человеческих существ. Интеграция детей с различными физическими и психологическими ограничениями в государственные школы как индивидов с именами, личными предпочтениями и историями, а не как «монголоидных идиотов» или «калек», является лишь одним примером социальной революции, которая в значительной степени может быть осуществлена благодаря ситуационному подходу, а затем поддержана повествовательными видами искусства.