Война, которой нет: портрет французского общества после поражения

Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.

Что находится по ту сторону проигранной войны? Чаще всего перелом старой жизни в новых обстоятельствах. Сегодня Егор Сенников рассказывает о документальном фильме, создатели которого решили пристально изучить общество, пережившее поражение. На календаре май 1962 года, мы отправляемся в Париж, столицу страны, проигравшей войну со своей бывшей колонией.

— Можно ли быть счастливым при диктатуре?
— Конечно.
— С ней можно смириться?
— Конечно, диктатуру стерпеть можно. Если это интеллигентная диктатура.
— А если не интеллигентная?
— Тогда она в любом случае рухнет, и беспокоиться не о чем.

Этот разговор — часть фильма великого французского режиссера Криса Маркера и его соавтора Пьера Ломма «Прекрасный май» (Le joli mai). Маркер — один из ключевых документалистов XX века. Соавторы снимали свой фильм в Париже в мае 1962 года — в первом мирном французском мае за восемь лет. Почти десятилетие шла Алжирская война, которую, впрочем, во Франции войной не называли: с юридической точки зрения французы считали, что речь идет об операции по поддержанию общественного порядка.

Но война разрасталась. Начавшись как быстрая спецоперация, которая должна была положить конец выступлениям повстанцев, она лишь затягивалась. За восемь лет Франция мобилизовала более двух миллионов человек. Для Алжира война стала национально-освободительной, для Франции — практически гражданской. К боевым действиям в Алжире добавилось постоянное напряжение в тылу: протесты, конфликты, теракты, политические кризисы. И над всеми событиями той войны довлела тень бесчисленных военных преступлений.

Присоединенный к Франции в 1834 году Алжир был одним из важных центров мелкой и средней промышленности, поставщиком продовольствия и ресурсов. В ночь с 31 октября на 1 ноября 1954 года французские спецназовцы и десантники начали атаку на представителей Фронта национального освобождения Алжира после того, как те опубликовали декларацию о начале алжирской революции и борьбы за независимость.

В парижских утренних газетах о происходящем сообщали, но без энтузиазма. Позиция правительства сводилась к тому, что не стоит привлекать к конфликту много внимания, так как он быстро закончится и быстро вернется статус-кво.

Чем в политическом плане была для Франции война в Алжире? Противостояние выявило множество внутренних конфликтов французского общества: между левыми и правыми, богатыми и бедными, профсоюзами и предпринимателями, христианами и мусульманами — всех линий раскола и не счесть. Во Франции фактически шла необъявленная гражданская война (это было правдой и юридически, так как Алжир считался таким же департаментом страны, как Прованс или Бретань). Кровавая бойня в Париже в октябре 1961 года, когда полицейские предельно жестоко разогнали митинг алжирцев, протестовавших против войны (было убито 40 человек), стала ключевым событием финальных месяцев конфликта.

Еще одной политической проблемой стало широкое распространение информации о пытках, к которым регулярно прибегали французские войска. Инструмент пыток окрестили словом «жежен» (Gégène) из-за тех звуков, которые он издавал, вырабатывая электричество. В 1958 году алжирский и французский журналист Анри Аллег написал книгу «Допрос», в которой подробно рассказал, что ему пришлось пережить во время содержания во французских лагерях. Книжка и газеты с рецензиями были изъяты полицией из продажи, редакции обвинили в попытке деморализовать армию с целью воспрепятствовать национальной обороне. Новый тираж был отпечатан в Швейцарии и ввозился во Францию полулегально.

Алжирская война показала, что французский политический класс неадекватно воспринимал свои взаимоотношения с колониями и не был в состоянии их контролировать каким-то другим способом, кроме силового принуждения, но и этот путь никуда не вел. Ситуация не выправилась и после того, как в 1958 году в стране фактически произошел переворот: была изменена конституция, что дало президенту больше полномочий. Этим президентом стал Шарль де Голль. Правые круги надеялись, что с новыми возможностями де Голль начнет жестко разбираться с Алжиром. Но он решил постепенно гасить конфликт. В 1961 году он провел референдум о независимости Алжира. За выход африканского государства из состава Франции высказались 75 % участников голосования.

Картина Маркера и Ломма балансирует на грани между документальным cinema verite и очень личным эссе. Искренний портрет города был превращен в политический манифест, но явная, откровенная политизированность фильма не противоречит его интимности. Тактичное, но глубокое, манифестирующее, но не пропагандистское — Маркер и Ломм смогли соблюсти баланс. Голос Ива Монтана за кадром, музыка Мишеля Леграна, множество парижан — вместе все это, вопреки ожиданиям, превращается не в открыточное кино о прекрасной Франции, а становится честным портретом общества в момент кризиса.

Удивительный факт из фильма: в Париже в мае 1962 года в каждом двенадцатом доме нет электричества, а в каждом двадцатом — водопровода. Пожилой мужчина в кадре иронично отзывается об обещаниях французского правительства платить пенсию в 15 тысяч франков, задавленный жизнью продавец ковров жалуется, что его игнорирует жена, а сам он чувствует себя свободным и счастливым лишь в кино и во время танцев. При этом фильм Маркера и Ломма вовсе не череда социальных типов, жалующихся на жизнь. «Прекрасный май» — наблюдение за тем, как из разных обломков, из былых представлений о том, что важно, а что нет, из газетных заголовков о войне и мире, из неудовлетворенности жизнью рождается новое общество. И Маркер, вооружившись ручной камерой, словно пытается уловить, из чего же состоит общество, пробуждающееся от войны и колониализма.

Прежде всего в этом обществе нет войны. Эта тема почти не звучит: либо люди о ней не упоминают вовсе, либо, отвечая на прямой вопрос, стараются уклониться от ответа или говорят, что не думают о ней и не хотят думать. Молодая пара, солдат и его невеста, стоит на берегу Сены и рассказывает о своих планах на жизнь, о том, как они шли к браку с 15 лет и как любят проводить время. Когда Маркер задает вопрос о том, что солдату вскоре предстоит отправиться в Алжир, тот тушуется и говорит, что не хочет об этом думать, потому что ему страшно, хотя он и знает, что там происходит. Еще подумав, он говорит, что его не волнует ничего, кроме собственного счастья.

Это умолчание не случайность, и не совпадение, и даже не результат изощренного монтажа. Это настроение времени. Война наконец закончилась, перед людьми замаячила реальная перспектива мирной жизни, и всем хочется поскорее перестать думать о неприятном, грязном или страшном. Кто-то говорит: «Ко мне это не имеет никакого отношения». Другой кричит: «Я вообще об этом стараюсь не думать, да и думать вообще не люблю». И в этом едины почти все. За кадром Монтан досадует: неужели французы, которые так любят поспорить, решили теперь молчать?

Ближе к концу картины звучит тема постколониализма и взаимоотношений бывшей метрополии с жителями колоний. В кадре появляется студент-африканец, переехавший на учебу в Париж. Он вспоминает, что всегда не любил французов, но относился к ним с долей уважения. Переехав, он меняет свое отношение, размышляя, как французы завоевали его страну, заменили своей историей историю его народа и били его самого за участие в шаманских танцах (или показывали пальцами из-за его цвета кожи). Студент усмехается: «Поначалу я рассуждал так: от французов все наши беды. А сейчас думаю: вот теперь мы им отомстим».

Другой герой — молодой рабочий из Алжира. Он откликнулся на поиск квалифицированных рабочих в Париже и оставил родину. Он еще не вполне избавился от идеалистических представлений о Франции: «У нас все говорят: „Франция как мать“, а вот отца, который бы нами правил, у нас нет». На родину он возвращаться тоже не хочет, да и некуда: родственников убили французские солдаты, родной город почти уничтожен. Все, что у него есть, — несколько работ в Париже и жизнь в трущобах, а еще столкновения с расистами.

Париж — город, оторванный от остальной Франции и в то же время вобравший все ее проблемы. Таким его показывает Маркер в мае 1962 года. Режиссер выдерживает баланс между описанием и декларацией взглядов. Он не дает себе и своим героям уходить в пафос, например взволнованная речь интеллигентов о социальной несправедливости разбавляется кадрами двух котов. Серьезное и легкое, глубокое и поверхностное — так Маркер и его камера скользят по Парижу, навсегда запечатлевая его на пленку.

Париж в мае 1962 года — это город, который еще не знает своего будущего, но которому нравится о нем мечтать. И почти всем это будущее видится хорошим, пусть и формы этого будущего счастья у всех разнятся. Расколы, принесенные войной, еще неочевидны жителям, но они очевидны зрителям. Да и Маркер их видел, хотя был современником и участником всех событий. Военное поражение, к которому пришло французское общество, удивительным образом стало не началом пути из горечи и печали, а движением к новому.

Пройдет всего 6 лет и парижские улицы ощетинятся баррикадами, закипят студенческими протестами, а миллионы рабочих по всей стране начнут многодневные забастовки. Стычки с полицией, захваты полицейских участков и университетов, срыв Каннского фестиваля. Протестующая Франция, ставшая одним из символов и 1968 года, и послевоенного мира, родилась тогда, в первом мирном весеннем месяце весной 1962 года.

Париж в 1962 году — это город на грани. Один из героев Маркера говорит: “Все, что происходит прямо сейчас, не может не кончиться революцией”.

Так и вышло.