«Я буду тебя ждать»: рассказ о попытках уехать из репрессивной страны

«Я буду тебя ждать» — рассказ беларуского автора и выпускника писательской школы «Мне есть что сказать», пишущего под псевдонимом Веспер. Личная история отъезда из репрессивной страны превращается в мрачную фантасмагорию. В центре сюжета пара, в которой рассказчик планирует эмиграцию, а его партнерка хочется остаться в родном доме.

История вошла в сборник «Верю/ не верю» издательства «Папье-маше». В нем собраны произведения, в которых магическое мышление переплетается с повседневностью, а реальность открывается с другой стороны. Среди авторов «Верю/ не верю» — Евгения Некрасова, Алексей Сальников, Егана Джаббарова и другие.

Книга выйдет в начале февраля. Приобрести сборник можно на сайте издательства.

Саша вернулась только под вечер. Бросила ключи на комод, не расшнуровывая, стянула кроссовки и, на ходу снимая куртку, зашла в спальню.

— Собирай вещи. В пять утра парень подъедет, Вова, подберет нас, я обо всем договорилась. Он знает маршрут.

Открыв первый попавшийся шкаф, Саша принялась перебирать вещи, скидывая на пол те, которые нужно взять с собой. С каждой упавшей вещью дышать становилось легче. Саша ненавидела эту квартиру. Эту квартиру, эту улицу, этот город, эту сраную страну. Под ногтями жгло от желания вцепиться в краешек обоев и дернуть что есть силы, оставить после себя только бумажное месиво на полу. Она обернулась на Лилю; та неподвижно сидела на кровати, обхватив руками колени и наблюдая за Сашей.

— Ну, чего ты? Собирайся давай.

Лиля промолчала и послушно пошла в гостиную. Обвела взглядом книжный шкаф, зеркало, украшенное гирляндой, коробки с настолками на журнальном столике. Заглянула на кухню, пересчитала накопленные за годы смешные кружки, подаренные наборы фужеров, вилки, ложки. Лиля попыталась представить себе квартиру голой и пустой, но, как ни старалась, в середине комнаты всегда стояла она сама. От мысли, что в этой квартире ей остались считанные часы, щипало в глазах. В детстве, когда Лиля плакала, бабушка прижимала ее к себе и шептала, что нужно просить помощи у бога, он-то обязательно сделает всё, как надо, если только попросить. Бабушки уже давно не было, бога тоже, но Лиля всё равно прислонилась лбом к стене и зашептала:

— Господь милостивый, заклинаю тебя всем, что имею, позволь мне остаться здесь. Как угодно, хоть плесенью на этой стене, лишь бы остаться.

Лиля постояла у стены, затем вздохнула, обернулась. Нужно было начинать собираться, но как понять, с чего начать? Где пролегает этот край жизни, подцепив который можно скрутить ее, как коврик, и уложить аккуратно в чемодан, чтобы потом, на новом месте, развернуть и продолжить как ни в чем не бывало? Нет, что-то всегда остается позади, как ни набивай свои сумки, какая-то мелочь всё равно спрячется в ящике стола. И даже если все вещи уложены, позади всё равно остается что-то такое, без чего жизнь теряет свою целостность, отсутствие чего ощущается, может быть, не остро, но постоянно.

Лиля думала о своих вещах, скользя взглядом по граням стоявшего на столе стакана и машинально расчесывая ладонь, которая зачесалась словно от укуса комара, как вдруг почувствовала под ногтями что-то чужеродное. Она перевела взгляд и увидела, что у основания указательного пальца проросла розочка. Лиля моргнула, но розочка не исчезла, а будто наоборот, укоренилась на коже. Бледно-розовая, миниатюрная, с коротким вьющимся стеблем, унизанным шипами; такая же, как на обоях этой кухни, осознала Лиля. Она коснулась розы и почувствовала гладкую выпуклость виниловых обоев. Лиля приложила ладонь к стене — стена отозвалась теплом. От неожиданности Лиля рассмеялась.

— Как там у тебя дела? Собрала что-нибудь? — когда Лиля вернулась в комнату, чемодан Саши был уже наполовину забит вещами; сама она сидела на полу, перебирая оставшиеся. — Берем только самое важное и нужное на первое время, остальное уже докупим на месте.

— Давай не будем торопиться.

 Саша замерла, только в руках вертела брелок, оказавшийся в куче вещей.

— И что ты предлагаешь?

— Поедем через неделю. А пока спокойно вещи соберем, документы, со всеми попрощаемся.

Саша отбросила брелок в сторону и шумно выдохнула.

— Это опасно, понимаешь?

— Давай не будем спешить. Так быстро за нами никто не придет.

— Все так думают.

Лиля опустилась на пол рядом с Сашей и положила голову ей на плечо.

— Пожалуйста?

Саша окинула взглядом комнату: за годы жизни вместе вещей накопилось много, хорошо, если к утру удастся перебрать хотя бы часть. Забыть что-то важное не хотелось бы — Саша вряд ли успеет передать кому-то из друзей ключи от квартиры, а без них привезти им забытые вещи никто не сможет.

— Ладно. Я поговорю с Вовой. Но только неделю, больше ждать не будем.

«Неделя. У меня есть целая неделя», — подумала Лиля и улыбнулась. Саша молчала и смотрела на свой чемодан, прикусив губу в раздумьях.

Ночью Лиля гладила Сашин горячий живот, пока та не проворчала: «У тебя мозоль на руке, что ли?» — и не отвернулась к стене. Лиля провела пальцем по ладони, очертила края своей розочки, убедилась, что она еще там. Она сжала ладонь в кулак и приложила его к сердцу.

*** 

Утром, пока Лиля еще спала, Саша начала составлять список вещей, которые можно выставить на продажу — раз время еще есть, лишние деньги не помешают. Телевизор, принтер, микроволновка и пылесос были внесены в список безжалостно и без особых раздумий. Если покупатели не будут слишком торговаться, то за их счет как раз можно будет оплатить услуги Вовы — ночью тот ответил «Ок» на ее сообщение о переносе. Главное, чтобы за неделю ими не успели заинтересоваться, и тогда они смогут прошмыгнуть.

Реакция Лили не стала для Саши неожиданностью — прошедшие месяцы они без конца обсуждали, что будут делать, если случится худшее, и, хоть Лиля никогда не отказывалась от идеи переезда, ее колебание в этот момент повисало в воздухе и еле уловимо дрожало. Это было объяснимо, всё-таки эта квартира досталась ей от бабушки, и даже после ремонта здесь уютно и дурманяще веяло детством, но Саша надеялась, что окружающая их действительность послужит достаточным аргументом. Представить, что она уезжает без Лили, Саша не могла, но и оставаться с каждым часом было всё немыслимее. Саша задумалась о том, как в свое время эта квартира казалась убежищем — наконец-то им не нужно было ездить по десяткам объявлений и уклоняться от вопросов, зачем двум девушкам однокомнатная квартира и точно ли им не нужна вторая кровать. У них появилось место, откуда их никто не мог выгнать, оно принадлежало только им и существовало на их условиях. Но проблема места, которое принадлежит тебе, в том, что вскоре ты тоже начинаешь принадлежать ему. Со съемной квартиры можно съехать на другую, и она исчезнет из твоей жизни. Своя квартира висит грузом ответственности. Как бы Саша ни мечтала уехать еще с университетских лет, в тот момент, когда они затеяли в квартире ремонт, она вдруг почувствовала, что пускает корни.

«Ох», — мысли прервались, когда Саша с размаху ударилась мизинцем ноги о журнальный столик. Она сдавленно выматерилась — палец пульсировал болью — и опустилась на пол, смаргивая слезы. Всё тело словно сконцентрировалось в точке боли, и выхода за ее границы не было, хотелось выть и скулить, но Саша боялась разбудить Лилю, поэтому она просто сидела на полу и раскачивалась вперед-назад.

После этого утро к Саше не стало добрее, и за то время, пока спала Лиля, она успела обжечь палец о сковороду, налить в кофе неожиданно скисшее молоко и зацепиться футболкой за торчащую в дверном проеме шляпку гвоздя. Когда Лиля встала, Саша буркнула ей, что уходит по делам — нужно было съездить к родителям за свидетельством о рождении, — и хлопнула дверью.

Как только Саша ушла, Лиля разделась догола и внимательно осмотрела свое тело в зеркале: розочка появилась еще и на бедре, еще одна на лопатке, а под левой грудью виднелось маленькое бежевое пятно. После осмотра Лиля, не одеваясь, вернулась на кухню, прильнула к стене и горячо зашептала:

— Пожалуйста, кто бы ни услышал меня, кто бы ни помог, пожалуйста, дай мне остаться, дай стать частью этого дома. Дай же и Саше тоже стать его частью, молю тебя.

Тут же по правой руке поползли мурашки, а за ними прошла волна острого покалывания, которое становилось всё сильнее и сильнее. То тут, то там на руке прорастали розы, раскрывались их бутоны, а затем расправлялись и шипы, на кончиках которых проступали бусинки крови. Розами трансформация не ограничилась: кожа приобрела тот самый оттенок, который был у Лили перед глазами, когда она готовила или пила на кухне чай. В ванной Лиля подставила руку под воду, чтобы смыть кровь, и зашипела от резкой боли. Но кровь идти перестала, и от шипов не осталось ни ранок, ни раздражения. Только рука была холодной и будто бы стала тверже.

Лиля натянула любимую домашнюю футболку и задумалась: выдавать себя раньше времени не хотелось. Покопавшись в шкафу, она достала старую байку и пижамные штаны — так получится скрыть свое тело до поры до времени. Одевшись, Лиля села работать, нужно было закончить перевод, который она взялась делать неделю назад. Но сосредоточиться не удавалось — все мысли были о розах. Лиля заметила, что наступил вечер, только когда вернулась Саша. Ее вывел из ступора грохот в прихожей: Саша споткнулась на пороге и растянулась на коврике. Когда Лиля подошла, та не дала помочь себе подняться, вскользь сказала, что задержалась в городе по делам, потому так поздно, и сразу пошла спать. Лиля захлопнула ноутбук и, не раздеваясь, тоже легла. Саша повернулась пожелать спокойной ночи и удивилась:

— А чего ты в одежде?

— Мерзну весь день сегодня.

Саша помолчала, а потом приложила ладонь к Лилиному лбу и нахмурилась:

— Холодный совсем… Ты нормально себя чувствуешь?

— Да, лучше некуда, — ответила Лиля и убрала Сашину ладонь со своего лба. Саша тут же перевела взгляд на ее руку, сощурила в темноте глаза, но промолчала и отвернулась обратно к стене.

Лиля лежала без сна. Она не чувствовала ни бодрости, ни усталости; в какой-то момент она вспомнила, что с утра ничего не ела, но голода не чувствовала тоже. Лиля смотрела в белый потолок над собой и ощущала, как ее ребра обнимают пустоту, как тело изнывает по принадлежности. Закрывая глаза, на внутренней стороне век она видела розы, а в уголках глаз начинало щипать. Лиля представляла, как переступает порог квартиры, и в висках от этого ныло и стреляло. Что бы ни случилось, она уже никуда отсюда не уйдет; скорее всего, не сможет, даже если попытается. Мысль ее радовала. По крайней мере, теперь можно было не стараться подобрать слова, чтобы объяснить свое нежелание уезжать. Каждый раз, когда они с Сашей обсуждали переезд, Лиля говорила, что пока не представляет себя в другом месте. Больше ничего в голову не приходило. Это не было ложью, но в этой фразе терялась суть того, что она чувствовала: вне этого места Лиля просто не существовала. Теперь слова были уже не важны. Утром Лиля продолжит свой ритуал, и так она сможет остаться. Они смогут остаться здесь вместе.

Саша тоже не могла заснуть. Она лежала и думала о прошедшем дне, стараясь не обращать внимание на ноющие после падения коленки. Никаких дел в городе не было; как Саша и планировала, она съездила к родителям, рассказала им о готовящемся отъезде и забрала свидетельство. Родители очень распереживались, сначала из-за того, что Саша уезжает, потом из-за того, что уезжает недостаточно быстро, потом переживания обрели совсем уже абстрактные формы. Когда они немного успокоились, мама вдруг вздохнула и сказала:

— Ну, когда ты уедешь, мы с папой будем тебе фото города присылать, чтобы ты не скучала.

Саша тогда рассмеялась. Скучать? По этому городу? Она представить себе не могла, по чему тут можно скучать. Серый и унылый город, который никогда не был к ней добр, а только давил, вжимал ее лицом в асфальт, заставлял прятаться и молчать. Это даже не город, это бетонное кладбище. В нем сложно было чувствовать себя живой. Как бы ужасны ни были обстоятельства, от мыслей об отъезде Сашей овладевала искрящаяся, почти безумная радость, которую не с кем было разделить.

Выйдя от родителей, Саша обвела взглядом двор и зацепилась за качели: учебный день еще не закончился и сейчас они пустовали. Она даже не успела подумать об этом, как уже направилась в их сторону. В детстве Саша редко на них каталась — хватило одного падения, чтобы отбить всякое желание. Но в памяти они остались не поэтому. Саша отвела сиденье чуть назад и услышала тот самый знакомый металлический скрип. Как только на дворе начинало теплеть, качели превращались для нее в метроном, мерно отбивающий свой скрипучий ритм, пока Саша сидела в кресле с книгой в руках. Она села на качели, оттолкнулась и взлетела. Старый страх на секунду сжал ребра подобием корсета, но Саша рассмеялась, вопреки ему ощутив собственную легкость. Хотелось качаться всё быстрее и быстрее, видеть перед собой только небо и думать только о небе.

Сашин смех прервал окрик со стороны соседнего дома. Саша повернулась на звук и увидела бабку в окне третьего этажа, глядевшую прямо на нее. Бабка заорала:

— Ты чего имущество портишь?! А ну слезай!

— Что? — Саша не смогла сдержать смешок, но прозвучал он нервно.

— Для тебя, что ли, тут качели ставили?! А ну иди, иди отсюда давай!

Саше хотелось проорать в ответ, что когда-то эти качели были и для нее, но задумалась: а были ли? И когда перестали? Пока Саша молчала, бабка прокричала:

— Иди давай, а то милицию вызову!

Лишнее внимание милиции привлекать не хотелось, поэтому, вздохнув, Саша спрыгнула с качелей и ушла со двора. Бабка кричала ей вслед что-то про хулиганов, но разобрать уже было сложно. Саша пыталась не думать об этом как о позорном отступлении. Получалось плохо.

Домой идти не хотелось. Саша напялила наушники и, включив свой прогулочный плейлист, в котором тягучая грусть Тома Йорка плавно перетекала в точеную грусть Мэтта Бернингера, проследовала хорошо знакомым, но так давно не хоженым маршрутом: сначала к школе, от нее — к бывшему зданию универсама, сейчас приютившему стандартный сетевой магазин. В этом универсаме после школы Саша с друзьями покупали чипсы и жвачку, а иногда в конце мая, когда вся программа пройдена и оценки выставлены, учителя разрешали сбегать туда за мороженым прямо во время урока. После, дворами, дорога вела к городскому стадиону. На лавочке рядом с ним школьница Саша впервые поцеловалась с парнем. А во дворе неподалеку несколько лет спустя — с девушкой. Обычно тут она разворачивалась и возвращалась домой, но останавливаться не хотелось, и Саша пошла дальше. Вот здесь она впервые попробовала закурить сигарету и закашлялась так, что пошли слезы. Здесь упала с велосипеда и ободрала коленку. Вот в том доме жила ее школьная подруга, с которой они ужасно рассорились в десятом классе и больше не общались. Саша шла, а в голове всплывали забытые эпизоды из детства, из школьной жизни, всплывали лица и имена. Дойдя до парка, Саша присела на лавочку у входа и закурила. Саша думала о том, что, когда она уедет, она снова всё это забудет, и эта мысль царапала горло рыбной костью. Саша докурила, не чувствуя вкуса своих кофейных сигарет, и отправилась бродить по городу дальше, пока не зажглись фонари и не заныли ноги.

Пытаясь заснуть, Саша подумала о качелях. Несколько минут абсолютной свободы, стремительного движения, которое несет тебя в небо, вот-вот — и ты коснешься его подошвой своих ботинок. Саша улыбнулась. Во сне она слышала размеренный металлический скрип. Это был хороший сон.

*** 

День за днем проходил у Лили одинаково: проснувшись, она тотчас шла на кухню, просила за себя и за Сашу, а затем запиралась в ванной комнате — с каждым утром прораставшие розы расцарапывали ее всё сильнее, и ей приходилось залезать в ванну, чтобы не заляпать кровью пол. Она включала душ и, стиснув зубы, ждала, пока вода перестанет окрашиваться в розовый. Голова начинала кружиться, но Лиля терпела. Придя в себя и полюбовавшись новыми розами, она одевалась и садилась работать. По крайней мере, так это должно было выглядеть со стороны; на деле же Лиля невидящим взглядом утыкалась в ноутбук, стуча по случайным клавишам. Саша в это время всегда чем-то занималась: фотографировала технику, складывала книги в коробки, перебирала документы в тумбах. Лиля с трудом понимала, что та делает — для нее это уже не имело никакого смысла.

Ночью, когда Саша засыпала, Лиля распахивала шторы, аккуратно откидывала одеяло и рассматривала ее тело в лунном свете, но никаких признаков трансформации не замечала. Где-то за солнечным сплетением вспыхивала тревога. Времени было мало, и нужно было действовать. Когда оставалась всего пара дней, Лиля, придя на кухню, опустилась перед стеной на колени, приложила к ней ладонь и проговорила:

— Сегодня я прошу за Сашу, не за себя. Позволь ей остаться здесь тоже, пускай она тоже станет частью тебя.

Лиля провела рукой по стене, та осталась холодна и безмолвна. Лиля закрыла глаза и представила себе Сашу с розами, обвивающими ее предплечья и ползущими вверх, к шее. Но даже в ее фантазии Саша качала головой, а цветы бледнели и увядали. «Упрямая», — улыбнулась Лиля. Она прижалась к стене лбом, думая о том, как выглядят Сашины руки с выступающими венами и шрамами от сигаретных ожогов, когда она обнимает Лилю со спины. Лиля прошептала стене, словно на ухо:

— Я хочу остаться с ней вместе.

Слова повисли в тишине. Время будто замерло вместе с ними, а через мгновение тело Лили закололо. Она опустила взгляд: розы исчезали с ее кожи, оставляя после себя еле заметный светлый след.

— Нет-нет-нет, стойте!— Лиля впивалась ногтями в свои плечи, словно пытаясь зацепиться за цветки и удержать их. — Стойте!

Побледневшие розы замерли. Лиля прикоснулась к одной из них, приютившейся на сгибе локтя. Роза не выступала на коже, но на ощупь это место было горячим и болезненным.

— Так нечестно, — пробормотала Лиля, прекрасно понимая, что дело здесь не в честности. Саша не останется. Через несколько дней она будет стоять на пороге этой квартиры и обернется, чтоб взять Лилю за руку, а Лиля будет смотреть на лестничную клетку за ней, но ничего не увидит.

— Я остаюсь здесь, — глухо произнесла Лиля.

Розы проросли вновь.

***

Саша старалась не выдавать своего раздражения, но оно переполняло все подставляемые сосуды и проливалось в моменты, когда какая-то бумажка вдруг рассекала кожу между пальцев или под ноги бросалась очередная коробка. Саша громко материлась и думала о том, что Лиля всю неделю не делает ничего, кроме работы. Ни одной собранной сумки или чемодана, Лиля не притронулась к своим вещам вовсе, она даже не выходила из дома. На Сашины вопросы Лиля отвечала неопределенно или просто молча смотрела на нее. Саша, приготовившись уже ругаться, от такого стеклянного взгляда осекалась. Однажды она заметила, что Лиля, сев перед ноутбуком, не включила его. За волосами, падавшими на ее лицо, Саша не видела, открыты ее глаза или нет. Лиля сидела неподвижно, казалось, что она вовсе не дышала. Саша тогда ничего не сказала, но ночью придвинулась к ней и обняла со спины. Лиля в ее руках была холодной и твердой, будто статуя, но она лишь прижалась к ней крепче.

Когда Саша заснула, Лиля выпуталась из ее рук и встала. Она бесшумно бродила из комнаты в комнату, не находя себе места, но остро ощущая необходимость его найти. Лиля изнывала от ломоты в теле. Она началась под вечер, и потребовались усилия, чтобы не начать корчиться на виду у Саши. Но сейчас Лиля давала свободу движению, она шагала, размахивая руками, и ей казалось, что ее конечности сгибаются под неестественными углами. Каждый шаг давался с болью, каждый вдох обжигал глотку. Когда ее тело начало ощущаться как сплошное пламя, Лиля опустилась на пол, не в силах двигаться дальше. Она вжалась щекой в пол и еле слышно застонала. Спустя несколько мгновений она ощутила вибрацию, исходящую от пола. Лиля закрыла глаза и сконцентрировалась на ощущении. Вибрация непрерывно дрожала, окутывая Лилю, а затем в ней начали проскакивать удары, еще и еще, раз-два, раз-два, и Лиля распахнула глаза, пораженная тем, что нашла его — сердце ее дома. Оно билось прямо у нее под щекой. Лиля пролежала на полу до рассвета, прикованная к источнику бесконечного ритма. Когда она встала, ее тело было легким и пустым, а боли больше не было. Под ногами Лиля продолжала ощущать сердцебиение. Своего Лиля не чувствовала.

***

Утром Лиля вновь сидела за столом, не включая ноутбук. В этот раз Саша видела, что глаза ее открыты, но они ни на что не смотрели, даже на стену напротив — взгляд будто останавливался где-то в пространстве перед ней. От тишины в доме Саше становилось неуютно, и она вполголоса проговаривала их план на завтра — приедет Вова, нужно будет быстро спуститься к нему и погрузиться, чтобы любопытные соседи не успели запомнить номера. Он уже не первый раз так ездит, осечек быть не должно, все говорят, что парень надежный. Пока Саша говорила, она посматривала на Лилю, но та даже не шевельнулась; Саша не была уверена, что Лиля вообще ее слышит, и ей хотелось то ли плакать, то ли встряхнуть ее за плечи, то ли просто уйти. В своем раздражении Саша не увидела, как стоявшая рядом коробка с книгами качнулась, будто на ветру, и опрокинулась, приземлившись прямо на ее ногу.

— БЛЯТЬ!

Саша бухнулась на пол и заскулила.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Саша схватила первую попавшуюся книгу из коробки и со всей силы швырнула ее в сторону. Тут же раздался звон, и зеркало в углу пролилось фонтаном осколков. Саша уронила лицо в ладони и простонала.

— Эта квартира хочет меня убить! Надо уезжать скорее, пока… — Саша посмотрела на Лилю и увидела, как та завороженно смотрит на свою ладонь, с которой капает кровь. — Черт, неужели осколок долетел?

Она быстро встала, подошла к Лиле осмотреть ладонь. Длинный порез сочился кровью, но осколка нигде не было видно. Нахмурившись, Саша аккуратно взялась за ее ладонь, и взгляд ее зацепился за что-то, выглядывающее из-под Лилиного рукава.

— А что у тебя?..

Саша приподняла рукав до того, как Лиля успела отреагировать, и замерла. Потом закатала рукав до локтя. Она смотрела на Лилину руку и не могла понять, на что она смотрит. 

— Лиля, что это?

Лиля подняла голову и посмотрела ей в глаза. Из-под ворота по шее поползли новые розы, начали прорастать на ее скулах, на лбу.

— Лиля, я… Давай, может, скорую вызову? Я не знаю даже, или поехали к врачу сейчас?

— Не нужно, — Лиля улыбнулась. — Всё хорошо. Я сама этого хотела.

Лицо Лили становилось светло-бежевым, кожа теряла свою текстуру. Саша взяла ее лицо в свои ладони и почувствовала холодную гладкость кухонной стены.

— Лиля…

— Я молилась и просила всю неделю. Но теперь я могу остаться. Я за тебя тоже просила, но…

— За меня?

— Я просила, чтобы мы остались тут вместе.

Саша отдернула ладони и отступила на шаг.

— Я не хотела тут оставаться. Я не хочу тут оставаться! Как ты… Да как ты! — Саша закрыла глаза и выдохнула, но это не помогло, волна злости захлестнула ее полностью. — Я ненавижу эту квартиру, понимаешь? Ненавижу эту квартиру и ненавижу этот… Я не останусь здесь ни при каких обстоятельствах!

Саше казалось, что она задыхается.

— Эта квартира тоже меня ненавидит, ты же видела, видела? — Лиля молчала, и это злило Сашу еще больше. — Если так хочешь, оставайся, как угодно, но я уезжаю!

Не в силах продолжать, она схватила с тумбочки сигареты и вышла из квартиры, хлопнув дверью. Лиля дернулась от пощечины.

*** 

Саша дрожала и не могла перестать. Она ходила перед подъездом, будто боялась, что, если она остановится, все мысли и чувства нагонят ее и она не сможет справиться с их напором. Саша пыталась глубоко дышать и фокусироваться на ощущениях тела и в этот момент почувствовала, как ноет нога. Подумав о коробке с книгами, Саша разозлилась еще больше: за что квартира ей так мстит? Пускай она не хочет остаться, но разве это повод ее наказывать? Разве не жила она здесь всё это время, разве не занималась ремонтом, не убиралась, не обустраивала, не приглашала в гости друзей? Разве она не часть этой квартиры тоже? Подступили слезы, и Саша не стала их сдерживать. Она заплакала, сама не зная, что оплакивает.

*** 

Когда Саша поднялась и зашла обратно в квартиру, Лиля уже не сидела за столом. Саша заглянула в спальню, но там ее тоже не было. Не было ее в ванной и в туалете. Зайдя на кухню, Саша не увидела ее и там и хотела уже вернуться в комнату, но на периферии зрения вдруг мелькнуло лицо Лили. Саша повернулась к стене, замерла и присмотрелась, и Лиля на миг показалась вновь, будто рябь на водной глади.

— Лиля…

Саша подошла ближе и приложила ладонь к стене. Стена ответила ласковым теплом. Саша чуть наклонилась к стене и зашептала, словно на ухо:

— Лиля, я люблю тебя. Но я не останусь здесь. Я уезжаю, и я никогда не вернусь, — Саша окинула взглядом кухню и прихожую. Возможно, они были счастливы здесь когда-то. Что-то кольнуло — воспоминание о первом дне, когда они въехали сюда. Их лица, такие неуверенные и уставшие, но воодушевленные. Воспоминание помаячило, а потом начало рассеиваться, как дымка. Саша вжалась лбом в стену и заговорила вновь. — Однажды в эту квартиру заселятся новые жильцы, они снимут обои и поклеят новые, они переставят всю мебель, выкинут твои вещи, и эта квартира никогда не будет той, что прежде, и нас тут уже не будет, и памяти о нас тут уже не останется. А может быть, никто сюда не заселится. Может быть, эта квартира будет пустовать. Она запылится, покроется паутиной. В ней нельзя будет жить. Однажды все квартиры в этом доме опустеют, этот дом снесут и квартиры не станет, ничего не останется. А я не вернусь. Я уеду и никогда, никогда не вернусь.

Саша выдохнула, отвернулась от стены и больше не оборачивалась на нее. В спальне она взяла свой чемодан, засунула туда остатки вещей и документов и вышла из квартиры, прикрыв за собой дверь.

В квартире повисла тишина. Стало остро слышно, как в комнате тикают часы. От малейшего сквозняка раздавался гул, а пол скрипел, будто по старой памяти. Квартира чуть потянулась, расправив стены и дверные перегородки, прикрыла дверцы книжного шкафа, задвинула до упора все ящики в тумбах. После она прислушалась к себе и почувствовала, как в углу кухни копошится в своей паутине паук, а под ванной чешется и щекочет пятно плесени, грозившее разрастись на всю комнату.

Да, возможно однажды придут чужие люди и сдерут с нее обои как кожу, переделают ее до неузнаваемости, подстроят под себя. Может быть, никто никогда здесь больше не появится, а тот паук сплетет для нее покрывало. Она будет стоять, пока существует этот дом, пока еще существует этот город. Пускай Саша никогда не вернется. Но она всё равно будет ждать. Я всё равно буду тебя ждать.