Подчинение территории: как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой
Современные городские жители привыкли к ботаническим садам — красивые парки и оранжереи с разнообразными растениями. В них есть теплицы и стенды с информацией о разных видах и подвидах с указанием региона, откуда растение было привезено. Но, кроме развлекательной, ботанические сады исторически выполняли и другие функции. Антропологиня Дарья Холодова рассказывает, как красивые ботсады связаны с историей европейского колониализма.
Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и инстаграм.
Ботанические сады в современном европейском варианте впервые появились в XVI веке на юге Франции и севере Италии. Это были грядки с медицинскими растениями при университетах эпохи Возрождения. В XVIII веке сады развивались в основном как коллекции диковинных растений при королевских дворах. Например, важнейшие для мировой ботаники британские Королевские ботанические сады Кью начинались как хобби короля Георга III. С 1841 года Ботанические сады Кью были преобразованы в государственную институцию, которая управляла всеми ботаническими садами Британской империи. Похожие, но менее масштабные ботсады были также в Голландии и в Испании.
В период европейской экономической экспансии задачей ботанического сада был поиск растений, выгодных империи, и их изучение. Воспроизводством таких видов занимались сады в Калькутте, Бомбее, Сахаранпуре, Сиднее, Тринидаде и на Маврикии. Все они были подчинены британской короне.
Сеть имперских ботанических садов позволяла производить трансфер растений между разными континентами и изменять конфигурацию мировой торговли. Американская антропологиня Сесилия Брокуэй описала, как Британская империя смогла получить монополию на торговлю чаем, корой хинного дерева (лекарство от малярии) и каучуком. Растения забирали на одних территориях и высаживали на других — имперских плантациях с рабским трудом в Индии, Цейлоне (сейчас Шри-Ланка) и Малайзии. Так из одних стран изымались естественные ресурсы, а из других — трудовые.
Впервые Британия опробовала эту модель в Китае. Во время опиумной войны 1839–1842 годов удалось прорвать торговые ограничения и завладеть чайными растениями, которые потом высаживались на плантациях в Цейлоне. Семена плодовитого хинного дерева были выкрадены из Боливии в 1865 году с помощью подкупа слуги из народа аймара.
Народы амазонских джунглей первыми обнаружили эластические свойства сока дерева гевея бразильская (Hēvea brasiliēnsis). До 1909 года резина была естественной монополией Бразилии. С изобретением автомобилей спрос на резину в Европе и США резко вырос, и она стала очень прибыльным товаром. В 1876 году Королевские сады Кью проспонсировали операцию по контрабанде 70 тысяч семян гевеи, и к 1919 году бразильский каучук был окончательно вытеснен с мирового рынка.
Сахар, кофе, чай, какао, цинхона [хинное дерево] и резина имеют схожие истории трудовой эксплуатации. Изъятие энергии с колониальных территорий мира и ее перенос на счет метрополии был одним из источников богатства, необходимого для финансирования западных научных институций.
Сесилия БрокуэйСтатья «Наука и колониальная экспансия: роль Британских королевских ботанических садов» (1979)
В колониальной истории ботанических садов важную роль играет связь науки и экономики. Естественная история и природа не являются чем-то существующим независимо от человеческого восприятия, а конструируются самими учеными, писала американская исследовательница науки и технологий Донна Харауэй. Логика, которую ученые определенной нации и эпохи принимают за здравый смысл, играет огромную роль в том, что они видят перед собой, когда смотрят на «природу».
Ученые-ботаники XIX века ориентировались на рентабельность. Такая логика приводила к сокращению локального разнообразия видов, потому что приоритет отдавался только растениям с высокой меновой стоимостью.
Социолог Гавайского университета Франц Бросвиммер использует термин «ботанический империализм», чтобы описать эпоху, когда народы мира начали переходить от коммунитарной логики и так называемой экономики выживания к рыночной экономике. До нее люди добывали еду в основном охотой и собирательством, и не для продажи, а для собственного пропитания. Растения, не приносящие выгоды, постепенно перестали выращивать — их вытеснили виды для продажи. Количество растений, используемых в пищу, стало резко сокращаться, и сейчас 95 % нашего рациона состоит из вариантов не более чем 30 растений.
Важным инструментом в такой селекции и администрировании растений была Линнеевская система классификации растительного мира. Она позволяла разделять на классы и отряды согласно универсальным принципам, без учета контекста и знаний местного населения о конкретном растении.
Линнеевская система давала возможность не принимать во внимание местные условия, такие как климат и почву, и позволяла укладывать сложные миры колонизируемых территорий в стройную книгу учета. Названия открытых растений записывались на латыни и становились частью европейской системы знаний, теряя какую-либо связь с оригинальными антропологическим и биологическим контекстом. Так растение с конкретными способами использования превращалось в абстрактный товар с абстрактной меновой стоимостью.
В исследовании «Ботанический империализм: управление генетическими ресурсами растений в третьем мире» американский ученый Франц Бросвиммер писал: «Принцип меновой стоимости произвел революцию в мире и имел огромный эффект на учет, конституцию и глобальное распределение генного материала растений. С одной стороны, он обогатил мир, в смысле стоимости и разнообразия, произведенных с помощью технических и научных манипуляций (гибридные формы, генная инженерия, „улучшенные“ виды и прочее). С другой стороны, он его обеднил, уничтожив большую часть генетического разнообразия растительных ресурсов».
К 2024 году вопросы о том, кому принадлежат объекты в этнографических музеях Европы, появляются все чаще. Во многих дискуссиях объектом критики становится Британский музей и способы, с помощью которых экспонаты попадали в его коллекции. В то же время ботанические сады не привлекают такого же внимания, хотя растения в них тоже могут быть объектами контрабанды, кражи или насильного изъятия — распространенных практик европейских колонизаторов.
Исследовательница музейных практик Университета Оксфорда Вибе Нильсен обращает внимание, что колониальное видение мира сохраняется в самом способе организации и презентации коллекции растений в ботанических садах. Чаще всего они остаются коллекциями экзотических диковин для европейской публики. В ботсадах остается разделение на континенты, однажды призванное показать охват и мощь империи. Посетителям дают ограниченную информацию о растениях: названия на латыни и место в европейской системе классификации. О местном контексте и практиках, в которые это растение могло быть включено на родном континенте, умалчивается. Как пишет Нильсен, колониальные практики сбора и организации растений принесли с собой единообразие мысли, которое редко отдавало должное локально произведенному знанию.
«Добро пожаловать в Африку», — скажет гид на входе в теплицу ботанического сада, а посетители будут с восхищением любоваться мясистыми листьями бананов, пальм и лиан, думая, что Африка действительно состоит из набора странных растений, вырванных из контекста.
