«Это не сюжет антиутопии, это мир, в котором мы живем»

Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.

В феврале 2022 года Илья Бондарев и режиссер Михаил Пархоменко начали съемки документального проекта о пассажирах поезда La Bestia в Мексике — мигрантах из стран Центральной Америки, которые едут в США в поисках работы. Илья Бондарев уже несколько лет ведет на Ютубе блог о путешествиях. Он стал известен своими экстремальными путешествиями на товарных поездах. Илья пересек на них Россию, США и Мексику.

В Центральной Америке грузовой поезд, на котором мигранты из Центральной и Южной Америки добираются до границы с США, называют La Bestia («Зверь» в переводе с испанского), в Мексике — El Tren de la Muertе («Поезд смерти»). Это не один состав, а много разных поездов на маршруте, которые нужно менять, чтобы добраться до США. 

Большинство мигрантов, которых мы встречали в поездах, — молодые мужчины из Гондураса. Женщин совсем немного, чаще всего это жены, но бывают и одиночки. Мы видели 17-летнюю девушку, которая отправилась в этот путь одна. Семьи часто едут с детьми, а женщины — беременными.

Героями нашего фильма стали члены семьи из Гондураса, которые вместе решили отправиться в США: муж, жена, ребенок, дядя и еще несколько родственников. Девятнадцатилетняя Эрика с двухлетней дочерью Гретель, ее муж Уилл, тоже совсем молодой парень. Когда я спросил: «Почему вы решили поехать в это путешествие?», они ответили, что «просто решили». Говорили мало, думаю, им было очень тяжело. В поезде Эрика садилась в одну и ту же позу, обнимала ребенка, и мы могли ехать сутки и больше. Иногда попадались вагоны удобнее, и она немного расслаблялась. Когда поезд останавливался, женщина могла положить ребенка и лечь рядом. Но в основном на маршруте встречались вагоны без пола, где рядом с тобой колесная пара. Одно неверное движение, ребенок дернулся — и все, он на рельсах. А еще Эрика была беременна и ловила поезда на ходу: поезд едет, она бежит за ним, чтобы запрыгнуть. При нас она несколько раз упала.

Самое жуткое — как люди запрыгивают в поезд. Я очень много путешествовал на грузовых поездах, у меня движения отработаны, я понимаю максимальную скорость, на которой могу запрыгнуть, сколько мне нужно секунд. Но такого я не видел никогда в жизни. Тут люди, которые никогда прежде не запрыгивали на поезд, и их сотни. У них нет человека, который им скажет, что и как делать. Лучше было бы распределиться вдоль всего состава, но они этого не делают и кучкуются в одном месте, где максимально светло. С приходом поезда начинается хаос, люди сбивают друг друга с ног, бегут в разных направлениях, кто-то может упасть и легко попасть под состав.

Люди боятся быть пойманными и депортированными. У них и так один шанс на миллион, и они уже потратили много сил, чтобы добраться сюда. Поэтому, когда поезд останавливает миграционная служба, они паникуют и в попытке убежать от облавы спрыгивают на скорости, не умея этого делать.

Следующий фактор риска — это, конечно, усталость. Людей много, негде прилечь, иногда даже присесть. Порой в вагоне совсем нет пола, только колесная пара, там можно лишь стоять или сидеть, сжавшись. А ночью начинаешь засыпать. Можно пойти поспать на крышу вагона, но в пустыне большие перепады температуры, и на крыше очень холодно. Если поезд останавливается посреди пустыни, например на разъезде, то люди спрыгивают и первое, что делают, — поджигают вокруг поезда сухую траву, чтобы согреться. У многих нет одеял или теплых вещей. Недавно рядом с Пьедрас-Неграсом несколько мужчин залезли в хоппер — вагон для перевозки зерна. Ночью там было тепло, но днем начало жарить солнце, и они умерли внутри от обезвоживания.

А еще есть картель. Он однажды похитил моего знакомого американца, который путешествовал на поездах по Штатам и Мексике. Этот парень написал текст о похищении, нигде не публиковал, прислал мне, чтобы я понимал, чего бояться. Американца похитили, потому что он оказался на «мигрантском» поезде из Монтеррея в Нуэво-Ларедо.

В Америках уже несколько десятков лет длится миграционный кризис, люди едут из Центральной Америки, из Южной Америки через Мексику в Соединенные Штаты «в поисках лучшей жизни». Как правило, в поисках работы. У нас в Восточном полушарии мигрантов в США обычно считают мексиканцами, но чаще всего это люди из стран Центральной и Южной Америки: Гондураса, Гватемалы, Никарагуа, Венесуэлы. Я даже встретил одного парня из Чили [хотя Чили регулярно возглавляет рейтинги благополучия среди стран Южной Америки. — Прим. ред.].

Чтобы попасть в Мексику, мигрантам нужно провести еще несколько недель в дороге и проехать Центральную Америку. Переход Дарьена пешком — нелегальный способ попасть в страну, и чаще всего остальные границы приходится пересекать тоже нелегально. Это требует времени и денег. Там к венесуэльцам присоединяются мигранты из Центральной Америки. Границу Мексики они часто также пересекают нелегально.

О поезде La Bestia прекрасно знают и гвардия, и миграционная служба, они иногда устанавливают посты на железной дороге. Эти места обойти сложнее. Посты на автобане часто отмечены на картах, или мигранты сообщают о них друг другу. Это позволяет объехать опасность. А вот железная дорога проходит там, где больше ничего нет, только пустыня да горы. Но все же этот путь кажется мигрантам более перспективным.

Границу США также пересекает много других людей: из Гаити, России, Центральной Азии. На поездах их не встретить: они добираются в страну самолетами, то есть попадают в Мексику, как правило, легально. Но есть случаи, когда мигранты из Центральной Азии прилетают в Гватемалу, нелегально переходят в Мексику, а потом просят статус беженца. Получают документ, который дает право находиться в стране, и на автобусе доезжают до границы с США. Мигранты из Мексики тоже приезжают к границе на автобусе.

Перемещение по Мексике на автобусе не гарантирует комфорт и безопасность. Автобусы останавливают на постах полицейские. Это даже указано в билете в виде длительности поездки: из Монтеррея в Пьедрас-Неграс автобус идет восемь-девять часов, а обратно — шесть.

Те, кто находится в Мексике легально, чаще всего пересекают границу в районе Тихуаны, город рядом с Калифорнией на самом западе континента. Недавно между Тихуаной и Мехикали, городом в 175 километрах на восток, нашли буквально дырку в заборе, теперь там проходят пешком. Это недостроенный фрагмент стены между Мексикой и США, где-то за городом недостает нескольких пролетов. Я видел фотографии, там стоят толпы мигрантов, и их встречают офицеры пограничной службы США.

К востоку от Сьюдад-Хуареса, следующего большого города, через границу чаще всего перебираются вброд по Рио-Гранде. Это происходит потому, что пересекать границу пешком по дорогам нельзя. В законодательстве США до сих пор действует «ковидная поправка», Title 42, которая допускает пересечение наземной границы только на машине. Те, кто едет на грузовых поездах через Монтеррей, направляются в города Акунья, Пьедрас-Неграс или Нуэво-Ларедо, они граничат со штатом Техас.

Когда людей задерживает национальная гвардия и миграционная служба, их бросают в автозак и отправляют в ближайший «миграционный центр» — в реальности это миграционная тюрьма. Людей сажают за решетку, и неясно, сколько они там будут находиться, неделю, месяц или больше. Это нарушение базовых прав человека: права на свободу, права на справедливый суд. Даже если человек находится в Мексике легально и с документами все в порядке, могут забрать в такой центр и держать «до выяснения ситуации».

В один из дней мы потеряли наших героев и поехали с Мишей на станцию рядом с Монтерреем. Мы подозревали, что они могут быть там. Не успели мы зайти на станцию, как подъехали охранники, которые вызвали миграционную службу и национальную гвардию. Ни о чем нас не спрашивая, они грубо закинули нас в автозак, где уже сидели мигранты, родители с дочкой. Дальше мы ехали автозаке по тропкам, по кустам так, что ветки терлись о машину. На месте сбора вокруг нас оказались десятки автомобилей. Тех, кого поймали, сажали в один автозак, и тот отправлялся в Монтеррей в миграционную тюрьму. У нас же забрали паспорта. В паспортах были миграционные карты — доказательство, что мы легально находимся в стране. Но нас все равно бросили в тюрьму.

Во дворе тюрьмы, огороженном бетонными стенами с колючей проволокой, стояла большая палатка. В палатке были набросаны матрасы, на матрасах лежали люди, в основном мужчины. Женщин уводили в здание, там клетки-камеры. Через несколько часов нас попросили сдать вещи. Телефоном можно было пользоваться один раз в день пять минут. Забрали шнурки из ботинок. На территории было два биотуалета и умывальник. Привозят еду, но она очень хуевая, я ничего хуже в своей жизни не ел, даже в российской армии. Но, возможно, ощущения от российской армии забылись.

С собой у нас была видеокамера, мы ее спрятали при обыске, и ее не забрали. Миша стоял на шухере, а я пошел в палатку снимать. Когда люди увидели, что мы делаем, они начали подыгрывать, а Мише помогали караулить. Ко мне подошел гаитянец: подумал, что я смогу как-то помочь. Он рассказал свою историю. В тюрьме он уже несколько недель, там же сидела его семья, хотя у них было все в порядке с документами. Было видно, что ему очень тяжело. Я не знал, когда нас выпустят, и они не знали, когда их выпустят.

На территории было очень холодно, никаких одеял не выдали. Мне удалось только получить такую фольгу, спасательное одеяло. Потом с нами поделился одеялом один из мигрантов. Мы вдвоем с Мишей легли на матрас, прижались друг к другу, накрылись этой фольгой, другой матрас попробовали на себя закинуть, но не получилось. Так мы провели ночь. Ночью было около нуля. Некоторые люди были только в футболках. Как можно держать людей в таких условиях? Миша после этого холода очень тяжело заболел, у него долго была высокая температура. Люди там, очевидно, болели, мы видели много кашляющих.

Еще у Миши был запасной телефон, его тоже удалось спрятать. Так мы и дали знать миру, что находимся в тюрьме. «Мы журналисты, здесь по ошибке, снимаем проект», — с самого начала объясняли мы охранникам. Но они смеялись: «Вы все тут либо журналисты, либо туристы, либо еще кто-то, знаем мы эту хуйню». Если бы друзья и подписчики не подняли шум, мы надолго бы остались в заключении. Благодаря связям моей девушки Карины Башаровой, соосновательницы организации Health&Help, к нам пришли из помогающей беженцам Habesha Project. В тюрьме все охуели, что кто-то пришел, а я думал, что так положено, по умолчанию положено, каждому, кого поймали.

Мы вышли не через неделю, не через две, а на следующий день. А остальные остались.

В конце февраля мы были на юге Мексики, искали, откуда начинается путь мигрантов после пересечения границы с Гватемалой. В одном из городов мы сняли отель и пошли ужинать, фоном по телевизору шли новости о том, что Россия готовит вторжение в Украину. Я не верил и думал, что войска походят вдоль границы и уйдут, потому что такое уже было раньше. Вечером мы вернулись в номер. Многие люди в России узнали о войне утром, когда проснулись, мы — в момент, когда она началась. Я включил GoPro и снял, как мы с Мишей смотрим выступление Путина.

Даже на этапе планирования съемок фильма было понятно, что это пиздецовый проект. Очень сложный. Так и оказалось. Угрюмые герои в сложной жизненной ситуации, опасности пути, тюрьма. И тут начинается война. И я в тот момент понял, что мы можем дальше не снимать, что сейчас будет полный пиздец, который отразится на всем мире.

В марте я вернулся в Мехико. К тому моменту миллионы украинцев покинули свою страну, некоторые оказалась в Мексике. Двадцать пятого февраля Джо Байден разрешил украинцам переходить границу с Соединенными Штатами, первые дни войны пропускали без документов, в порядке очереди. В начале апреля появилась программа Uniting for Ukraine, по которой украинцам требовалось найти спонсора, чтобы пересечь границу. Так в Мексике остались сотни людей, у которых не было знакомых в США, и они не могли быстро найти спонсора. Люди из религиозных организаций в Штатах, дети украинцев и других выходцев из стран бывшего СССР организовали для украинцев лагерь, который со временем решили перенести подальше от границы, в столицу Мехико.

В лагере разместили около тысячи человек. Поставили палатки, положили матрасы, пледы, одеяла, постельное белье. Кормили три раза в день, готовили повара из мексиканской морской пехоты. Они развернули полевую кухню, старались готовить что-то привычное украинцам, например драники. Волонтеры организовали второй буфет, где в любое время можно было попить чаю со сладким. В лагере делали тесты на ковид, оформляли документы, искали спонсоров, помогали покупать билеты в США максимально дешево, раздавали одежду и косметику.

Люди в лагере в основном говорили на русском и украинском языках, многие говорили на украинском, но многие и на русском, и со мной общались на русском. В основном это были люди, которые никогда никуда не выезжали, из разных городов: Мелитополь, Мариуполь, Херсон, Харьков, Одесса. Многие даже не знали, как покупать билеты.

Как только появилась программа Uniting for Ukraine, люди начали подавать документы удаленно, перестали ехать через Мексику по земле, и лагерь расформировали.

Мы с режиссером Михаилом Пархоменко отправились снимать кино о путешествии людей через Мексику на этом поезде. Мы хотели снять ситуацию изнутри. Основная миссия этого проекта — вызвать у зрителя эмпатию, сопереживание людям в дороге, чтобы зрители поняли, что там не какие-то особенные люди, а такие же, как мы, у них такие же чаяния и точно такие же страхи.

Люди едут не потому, что ехать легко, а потому, что им у себя хуево. Нет работы, много опасностей и криминала. Украинцам было страшно, но как будто у них была надежда, что их жизнь в Штатах станет лучше, несмотря на очень тяжелую ситуацию, несмотря на войну. У мигрантов из Латинской Америки этой надежды нет. Только безэмоциональное «еду работать» или «хочу работать». Хорошо, если удастся поработать три-четыре года до почти неизбежной депортации.

Я сравниваю их с украинскими беженцами. В лагере украинцев я встречал разных людей, даже людей в возрасте, в них как будто было больше надежды. Может, дело в том, что я вижу эти две миграции на разных этапах: латиноамериканцы все еще находятся в опасности, украинцы уже нет. В лагере украинских беженцев была спокойная атмосфера, там о людях заботились, возили на экскурсии, они находили себе новых друзей. А здесь…

Когда мы снимали в Коацакоалькосе (это один из крупных транспортных узлов на железной дороге), я как будто оказался в «Нижнем городе» из «Аркейна». Там люди спали на земле, ходили в туалет в канаву, дети мучили кота — подпаливали ему усы.

Но это не сюжет антиутопии, это мир, в котором мы живем. Есть стены, и есть люди, которые хотят за них попасть. Есть те, кому повезло родиться за стеной, в правильном месте, а есть те, кто родился по другую сторону. Им просто повезло меньше. Нужно быть очень смелым человеком или отчаявшимся, чтобы решиться на такое путешествие. Как в фильме «Дитя человеческое». Мигранты так же едут, и их так же ловят, сажают в клетки, депортируют или расстреливают. Люди проходят испытание, чтобы попасть в один процент жителей, которые живут хорошо. Да, там, за стеной, тоже есть те, кто живет плохо. Но их стартовые позиции лучше, по крайней мере в плане документов, устройства общественных институтов.