Газель смерти: путешествие через пространство, панк-музыку и границы сознания

От редакции. Главный герой этого материала — знаменитый в узких кругах Денис Алексеев. Он уже много лет возит музыкальные группы в тур на списанной «газели», у которой есть и название — «Газель смерти». По мотивам путешествий с Денисом в США выходил комикс известного художника Митча Клемма (Nothing Nice to Say), а ещё несколько лет надад Денис с художником Петром Psymuline издал собственный комикс о похождениях «Газели смерти».

Всю свою жизнь я имел дело с пространством. Я учился в физмат-лицее, где мне преподавали геометрию — науку об евклидовом пространстве. Потом поступил в МГТУ имени Баумана, где к классической геометрии прибавились нелинейные — Римана и Лобачевского. Затем я работал маркшейдером на строительстве Московского метрополитена — физическое пространство измерял. Иногда с точностью до десятых долей миллиметра. Потом я стал просто пропускать его через свое тело.

Интересно, сколько тысяч кубометров пространства проходит через меня ежедневно? Мне кажется, что оно чуть материально, просто так незначительно, что нужно действительно проезжать пару десятков тысяч километров в месяц, чтобы заметить это свойство. Пространство как будто вымывает из меня что-то, плотность моей личности понижается настолько, что сам я как будто убываю в материи. Я бы хотел довести это до конца. Размазаться по пространству так, чтобы мое тело начало пропускать свет.

Меня никогда не спрашивают об этом в интервью. Всех интересует, какой был самый угарный тур, или «расскажи смешную историю». А я даже слова «тур» и «поездка» употребляю со стыдом, а слово «путешествие» — вообще никогда. Ведь мое «путешествие» происходит из себя в ничто. И как побочный продукт по пути следования выделяется красота, она буквально вытекает из предметов материального мира. Но никто не спрашивает о красоте, всех интересуют рокерские угарчики.

Я вижу наступление весны десятки раз в год и вряд ли испытываю то же, что чувствуют люди, которые ждут ее на месте. Весна разворачивается у меня перед глазами за день, потом сворачивается обратно. Я въезжаю в нее и выезжаю то в зиму, то в лето. Вижу, как весна проецируется на пространство: встает вода в дельте Волги, а через два месяца расцветает тундра за полярным кругом. Ломается лед на северных реках и в священной Онеге, в среднерусской полосе распускаются простые полевые цветы, цветут каштаны в Киеве и подорожные маки в Европе.

Время перестает восприниматься как что-то реальное. Оно кажется конструктом, в который все поверили, потому что так удобнее. Для меня время — это просто понимание того, что, когда астрономические тела займут определенное положение, в какой-то географической точке сотня человек соберется в условленном месте и будет ждать концерта, поэтому мне надо туда приехать и привезти группу, ведь так договорились. Время — самая большая ложь в истории человечества.

В 2010 году я купил старую «газель», списанную с баланса одной подмосковной воинской части. Ею почти не пользовались, а стоила она чрезвычайно дешево. В деле был небольшой подвох: оно не было совсем законным. Я оставил посреднику деньги, а он исчез.

Когда я уже забыл о случившемся мошенничестве, он вдруг позвонил, сказал, что документы оформлены, машину можно забирать, а еще на выбор есть грузовики, танк без башни и карета скорой помощи. Пока я ехал за своей «газелью», карету продали в сельскую больницу Тверской области, наверняка оформив как новую.

Я долго не решался выехать на «газели» даже за забор. А однажды выехал, и она сразу поломалась. Потом мне написали ребята из одной новгородской группы, что у них тур на 7000 километров и они срочно ищут машину с водителем. Я подумал, что если не поеду с ними сейчас, то вообще никогда никуда не поеду, и согласился. Я был точно уверен, что машина не доедет даже до Санкт-Петербурга. Но она прошла весь маршрут и ни разу не поломалась.

Время действительно ощущается иначе, когда у тебя нет запасного плана Б. Прошлое (пройденные точки маршрута) не имеют значения. Будущее (следующие города) так далеко, что думать о них тоже нет никакого смысла. Настоящее — это просто картинка перед глазами и ряд проблем, которые требуют решения в данную минуту. Если долго находиться в таком состоянии, психика деформируется. Погружаешься в какое-то огромное спокойствие, а все, что хочется сказать людям и миру, легко умещается в два-три слова, которые можно написать пальцем на грязном стекле автомобиля. Обычно эти слова тоже не имеют никакого смысла: «Kocham!», «Крокодил, играй!» или «Почему не работает радио?». Но они хотя бы честные.

Таким туром без плана Б была недавняя поездка во Францию. Пришлось отправлять из Парижа фотки, чтобы друзья поверили, что туда действительно можно доехать на раздолбанной «газели». А мы ведь еще и обратно планировали вернуться. Под Сент-Этьеном накрылась коробка передач, но мы дотянули до России.

В другой раз мы объехали вокруг Черного моря в то время, когда дипломатические отношения с Турцией были практически разорваны, а на юге страны шла война. Там тоже было такое ощущение, что ехать можно только вперед — если с нами что-то случится, никто за нами не приедет, чтобы помочь. То же чувство нарушения пространственно-временного континуума, и, как вспышка в темной комнате, концерт в Анкаре.

В городе только что прошла волна терактов, и мы были единственной иностранной рок-группой, не отменившей концертов. К тому же… из России! Это настолько не укладывалось ни в какие схемы, предлагаемые массовому сознанию, что, когда на следующий день (у нас был выходной) мы предложили турецким рокерам пойти погулять по совершенно пустой Анкаре, они не стали нас отговаривать, а пошли с нами. Мы купили вино и пили его в парке. Думаю, мы немножко победили, потому что вообще ничего не боялись. Все понимали (даже больше, чем нужно), но все равно не боялись. А на следующий день нас позвали в турецкую школу, чтобы мы рассказали детям, каково это — быть рокерами из России — и почему мы оказались в Турции.

Отличный тур случился по Украине в 2015 году. Русско-украинский замес был в самом разгаре, перспективы противостояния неясные, а мы отправились туда на русской машине. Я хотел, чтобы люди Украины увидели, что мы не враги. После этого я больше десяти раз гонял на Украину, проехал ее вдоль и поперек: у меня появилось понимание, что именно в это русло я бы хотел направить свое газельное дело.

В Ивано-Франковске музыканты попросили меня порулить звуком на грайндкор-концерте, но сделали это совершенно зря: я уснул за пультом сразу, как только группы начали играть. Так и попал в местную прессу — журналисты сфотографировали спящим. Там было уютно. Когда концерт кончился, меня разбудили, и мы поехали в Одессу.

Наверное, меня немного напрягло бы, если кто-то рядом решил бы обоссаться во сне. Но в таком случае всегда можно пойти в машину, даже зимой. Теплый спальник — вот самое дорогое и ценное, что есть в «Газели смерти». Это мой минимум комфорта.

Однажды я заснул под дождем и проснулся совершенно мокрым. В другой раз я лег спать при температуре около ноля, а проснулся при –7 °С. За ночь температура опустилась, а я был в летнем спальнике. Ощущение такое, будто организм целиком состоит из замороженных куриных окорочков.

На заправках не бывает лучшей еды, это тот случай, когда любая еда хуже. Наши поездки осуществляются на таком минимальном бюджете, что регулярное одноразовое питание воспринимается как манна небесная.

Помню, как в Греции я нашел завалявшийся еще с России пакет лапши «Доширак». Мы разделили его на пятерых: тот случай, когда ты понимаешь всю ненужность и бесполезность своего предприятия, но и остановиться уже не можешь. Самое унизительное в этой ситуации — то, что ты не можешь отказаться от своей ⅕ порции лапши, тебе действительно хочется есть, хотя ты отлично понимаешь, что этим не наешься.

Овощи мы покупаем в дешевых странах, и в Европе над нами смеются: приехали русские с мешком лука! А мы отвечаем: лук из Польши, русский лук мы не можем себе позволить. А вот морковка — она из Македонии. Картошку мы купили на Украине, а тыкву нам просто подарили.

Я встречал в дороге лис, ежей, лосей, зайцев, оленей, кабанов, бобров, барсуков и даже питона. Однажды на меня напали макаки.

Я ночевал в парке в одном захолустном тайском городке, куда попал случайно, а обезьяны обступили меня спящего полукругом и подняли такой срач, какого я даже в интернете не слышал. Спросонья я решил, что приехала полиция, потому что ночевать на траве в Таиланде незаконно, но быстро сообразил, что вторгся на территорию предков человека.

Накануне я упал с верхней полки в хостеле и здорово расшиб колено, поэтому просто встать и уйти не мог — пришлось тянуться за палкой и пытаться достать самого главного и наглого. Обезьяны смекнули, что может влететь по мордам, запрыгнули на столбы, расселись там, будто птицы, и стали бросаться мусором. Пришлось уносить ноги (вернее, ногу — одну, больную, уносить, а другой, здоровой, уноситься). Впрочем, в поведении макак не было ничего необычного. Это ведь был их парк.

Две любимые истории про комбинацию «панки, животные и дорога» мне рассказал приятель из белорусской группы. В туре по Австралии одна европейская (или американская) группа насмерть сбила кенгуру. Остановились, убедились, что помочь животному уже нельзя, и решили сфотографироваться. Ради шутки надели на кенгуру чью-то косуху… но кенгуру вдруг ожил и ускакал. Представляю, как несчастные идиоты потом объясняли полиции, при каких обстоятельствах кенгуру похитил у них ключи, деньги и документы.

Другая история случилась на строительстве моста под Щучиным в Гродненской области. Бригада строителей собралась было на обед, как вдруг из леса вышел огромный кабан, оценил обстановку и решил атаковать самого достойного неприятеля — экскаватор. Сдал назад, разбежался и со всей силы ударил лбом в ковш. Лоб разбил и сразу умер. Но строитель, сидевший в экскаваторе, утверждал потом, что, почувствовал удар, экскаватор пошатнулся, а на ковше осталась ощутимая вмятина. Достойный пример всем нам!

Не знаю, что убивает меня больше — поломки или государственные границы. Когда в сознании границ нет, то те, что проведены на карте, воспринимаются как мелкое недоразумение, с которым, к несчастью, приходится считаться.

Теперь я не могу позволить себе провести месяц в каталажке, а потом еще столько же в лагере в ожидании депортации, поэтому приходится тратить время и деньги на визовые центры.

Но все равно у меня остался неотвеченным главный вопрос: граница между вымыслом и реальностью — вымышленная или реальная? А между возможным и невозможным? Невозможным принято называть то, что никогда не происходило в прошлом, и факт небытия этого в прошлом мы осознанно или нет распространяем на будущее. Вообще говоря, «невозможное» — это глобальная фикция и еще одна лапша на раскидистых ушах человечества.

«Газель смерти» никогда не была просто неудачным бизнесом, это всегда было «предприятие по любви». Странно, но у меня никогда не было несерьезных отношений.

С тех пор как у меня выпали зубы, я вообще перестал воспринимать себя как гипотетический сексуальный объект. Тем не менее почему-то до сих пор встречаются женщины, которые хотят провести со мной жизнь. И вот это, наверное, самый удивительный и невероятный факт о «Газели смерти». Я не могу найти ему ни одного объяснения, поэтому просто принимаю как данность.

Без совершенно самозабвенной поддержки тех женщин, а также моего желания быть достойным их, соответствовать их любви и сделать жизнь рядом с собой чуточку интереснее, не получилось бы ни рок-повозки, ни международного фестиваля нойзкора Optimalinija (мы придумали проводить его на разных континентах, и он уже состоялся в России, Малайзии, Индонезии и Сербии, а на очереди Япония и Бразилия), ни других классных штук, которые достались мне в наследство от рухнувших отношений и распавшихся браков, когда эти женщины вдруг понимали, что я не тот парень, с которым стоит иметь дело. Но я всегда благодарен им за то, что они просто были, и за то, что есть где-то до сих пор.
Человек — это то, что видят в нем люди, которые его любят.

Всем иногда надо побыть в одиночестве, и для меня единственная возможность это сделать — отправиться бродить по чужому городу в те несколько часов, которые идет концерт. Обычно я вижу города ночью. Ночь — особое время, которого напрочь лишены работники, вынужденные подчиняться трудовому графику, то есть спать. Из тех, кто встречается мне по пути, я мог бы составить антологию городского безумия, но именно среди них я чувствую себя максимально уместным, мне комфортно. Иногда они хотят со мной поговорить, и я не прочь.

После концерта в Котласе владелец клуба «Пила» Коля Люцифер, старый архангелогородский металлист, закрыл двери заведения и закатил такую вечеринку, что со стены сверзся огромный диск циркулярный пилы, помещенный туда для декорации. Повод имелся: только что состоялся первый в истории города концерт зарубежной рок-группы — финских панков Flags of Unity.

Водку и закуску никто не считал, а зрители, прибывшие из Коряжмы, Великого Устюга и более отдаленных мест (один даже утверждал, что приехал из тундры — врал, поди), остались ночевать в клубе. Утром в сознании находился только гитарист Сами, да и то потому, что всю ночь простоял возле туалета. Ему было нужно, но он не решался туда зайти, потому что в туалете засел Муссолини («Ну, тот парень, который в войну укокошил несколько миллионов человек. У него еще совковая лопата вместо носа»).

Мы положили музыкантов в «газель», как груз, и отправились в Архангельск. По дороге машина налетела на ледяную кочку, потеряла управление и отправилась в кювет, завершив свой полет в сугробе. Пассажиры ссыпались в кучу, но никто не проснулся. Они копошились, как личинки, и выглядели в целом жалко. А вечером, когда мы уже выруливали на твердую асфальтированную дорогу, все пришли в себя и более-менее протрезвели, но страдали от похмелья, вокалист Саарела произнес:

— Подожди. Вчера я сделал что-то ужасное. Я не могу сказать что, но мне очень-очень стыдно. Вы можете высадить меня прямо здесь, в зимнем лесу, я это заслужил.
Я ответил, что мы не можем оставить его здесь, потому что даже не знаем, что он сделал, а стыд — нормальная человеческая реакция, и всем нам бывает стыдно, и это хорошо.
— Нет, ты не понял, — сказал Саарела. — Я сделал нечто ПО-НАСТОЯЩЕМУ ужасное.

На следующей санитарной остановке он признался: на вечеринке была очень милая молодая девушка. И у них был секс. Он повел себя как гребаная рок-звезда, и теперь, когда мы все знаем, какое он чмо, мы можем оставить его в лесу, не обязательно ехать с таким ничтожеством дальше.

Во время поездок раскрываются не только люди, но и группы. Уверен, нужно посмотреть минимум 15 концертов одной группы, увидеть ее лучшее и худшее выступление, понять, как музыканты реагируют на собственные успехи и неудачи, как общаются с публикой и между собой, чтобы разобрать, к чему она вообще и зачем ее музыка. В этом, наверное, и состоит моя главная привилегия — у меня есть такая возможность. К сожалению, обычно у меня просто не хватает сил ею воспользоваться.

Думаю, «Газель смерти» — это просто сублимация отсутствия в моей жизни моря. Надеюсь, когда-нибудь его построят в Москве. Снесут пятиэтажки и девятиэтажки, церквей сорок сороков, Красную площадь, Кремль, Политехнический музей и построят большое море с маяком на Воробьевых горах.

«Я вернусь к ней тогда, рухну в пыль ее верный навеки» (Хвостенко). Устроюсь работать багермейстером на земснаряд, буду разрабатывать кварцевый песок, который потом превратят в стекло. Оператор землесосной машины — это всего лишь один из сценариев альтернативной жизни, которую я никогда не проживу. Другой сценарий: я летчик полярной авиации, доставляю грузы в отдаленные районы тундры. Третий: я провожу альтернативную жизнь в лесной избушке среди книг — читаю чужие и пишу свои. Четвертый: я вожу каботажный буксир в Белом или Балтийском море. Мне так нравятся буксиры, они похожи на больших печальных рыб — черных налимов или ночных сомов.

«Газель смерти» — это просто один из вариантов той жизни, которую я бы хотел прожить. Я проживу ту жизнь, которую проживу только я (которую не проживет никто, кто проживет только ту жизнь (которую не проживет никто, кто проживет только ту жизнь (которую не проживет никто, кто проживет только ту жизнь (которую не проживет никто, кто проживет только ту жизнь, которую… и так 7 500 000 000 раз). Если написать это предложение целиком, получится схема или даже структура всего человечества. Я придумал его во время снегопада под Теребовлей в Западной Украине, когда не мог спуститься с гор. Вот для этого мне и нужна «Газель смерти».