Приобрести книгу «Камчатка, которую я люблю» можно на сайте издательства «МИФ».
«Мое любимое место на озере— мыс Травяной на южном берегу— настоящий рай для натуралистов и фотографов. В прошлые века этот мыс носил название Сиюшк и на нем селились коренные жители Камчатки. Об их древних земляных жилищах до сих пор напоминают многочисленные ямы и частые археологические находки. C мыса открываются грандиозные виды на соседние вулканы Дикий Гребень, Ильинский, Камбальный. Но главное здесь — медведи. Прямо с крыльца кордона видны устья Этамынка и Хакицына — двух самых крупных речек, впадающих в озеро. Именно устья — самые привлекательные места для медведей, поскольку возле них в озере скапливается идущая в реки на нерест рыба. Человеческое поселение на Травяном— это рубленные из карандашного бруса домик инспектора и гостиница для гостей Южно-Камчатского заказника на шестнадцать мест со спартанскими условиями. Экотуристы прилетают сюда вертолетами. Дорогое удовольствие, но в сезон нереста нерки каждому гарантированы незабываемые встречи с медведями. Местные косолапые привыкли к людям и вертолетам и мало обращают на них внимание. Многие медведи Курильского озера, не избегающие людей и многократно снятые фотографами и кинооператорами, получили имена собственные: Сумоист, Водолаз, Алкаш, Блондинка…
Возле устья реки Хакицын (это метров семьсот от дома) для визитеров построено металлическое сооружение, напоминающее клетку, из которого можно в полной безопасности наблюдать жизнь косолапых с расстояния всего в несколько метров. Раньше на этом месте была деревянная вышка для наблюдений, но медведи изгрызли толстые лиственничные столбы, на которых она стояла, и ее пришлось разобрать на дрова.»
«Погожее утро в конце июля. Я сижу в резиновой лодке, причаленной к узкому песчаному пляжу бухты Северная. Слоистый туман стелется над водой, из него то появляются, то исчезают вершины Ильинского вулкана и Дикого Гребня. Вдоль берега расселись сотни крикливых чаек. Пляж проглядывается километра на три-четыре— до устья реки Вычинкия. Ширина пляжа до восьми метров, дальше— стена высокой травы и деревьев. На этой полосе песка я насчитываю шестнадцать спящих медведей, и еще пяток бродит вдоль воды между устьями маленьких речек. Сколько их в ольхово-ивовых джунглях, подступающих к пляжу,— никто не знает. Рядом со мной, буквально в десяти шагах, упитанная молодая светлая медведица стоит в мелководном устье переполненной неркой речки Первая Северная и лениво смотрит на переползающие через песчаный перекат красные рыбьи спины. Вода бурлит и кипит: рыба просто не помещается в тесном русле и порой выталкивает друг дружку на берег. По внешнему виду лососей нетрудно догадаться, какие тяжелейшие испытания пришлось им перенести: тела покрыты старыми рубцами и свежими рваными ранами, у многих нет плавников, встречаются даже нерки без глаз, но все они стремятся зайти в реку и добраться до нерестилища. Останавливает их только смерть. Сотни мертвых рыб с уже побледневшей окраской лежат на песке. В озерных волнах качается многотысячная рыбья очередь на вход вречку. Рыба, конечно, видит медведя, но она не может не идти в реку, она не может действовать вопреки могучему инстинкту размножения. Очередь в медвежьи когти… Время от времени медведица опытным глазом выбирает жертву— это всегда икряная самка. Рыбе некуда спасаться от медведя— она со всех сторон подперта телами своих соседей, как люди вочереди на эскалатор московского метро в час пик. Медведица не спеша наступает одной лапой рыбине на голову и прямо в мелкой воде когтем второй лапы, словно скальпелем, аккуратно вскрывает брюхо, не повредив икряного ястыка. Зверь-гурман высасывает только икру и равнодушно отталкивает агонизирующую рыбину. Свободное место в реке тут же занимает следующая нерка. Процедура повторяется десятки раз до полного пресыщения медведицы икрой, после чего она выходит на пляж, роет круглую яму, аккуратно укладывает в нее отвисший живот и забывается в пищевой коме часа на три-четыре. Непростое это дело— переварить несколько килограммов высококалорийной красной икры.»