В первой половине XX века в Иране, по примеру соседней Турции, началась активная вестернизация и секуляризация: от введения светской судебной системы и разрешения западным странам добывать нефть до запрета никабов и этнической одежды. Слово «гарбзадеги» переводится с фарси как «поражение Западом» — так эти изменения назвал публицист Джалал Але-Ахмад в одноименном эссе начала 1960-х годов. В нем писатель подчеркивает, что гарбзадеги — это форма колониализма, и объясняет, как Иран стал зависим от западных технологий.
Книгу «Гарбзадеги» на русском языке выпустило издательство Ad Marginem. Приобрести книгу можно на сайте Ad Marginem.
Обмен с Западом естественен для народа, который хотел каждый день жить лучше прежнего, знать больше и умирать спокойнее. В этом нет ничего удивительного. Общение с ближними и дальними соседями удовлетворяет человеческое стремление к поиску нового и направляет его в другие сферы бытия. Удивительно другое: примерно триста лет назад наше отношение к Западу изменилось. Прежние злоба, зависть и соперничество постепенно превратились в горестную покорность и зависимость!
Да, когда-то мы испытывали по отношению к Западу ревность и ненависть. Мы соперничали с ним. Боролись за благодатные земли и шумные порты, за спокойные города и обильные дожди. Мы считали себя вправе владеть этими богатствами, а собственные традиции и убеждения полагали истинными. Мы называли западных людей «неверными» и считали заблудшими. Но и в самые фанатичные зороастрийские времена Сасанидов мы давали приют их ученым, бежавшим из Александрии и Константинополя, и, что важно, мы судили их по нашим собственным критериям. Доходило до того, что мы объявляли их души и собственность законной добычей и воевали до победного конца.
Это злое соперничество имело целью расширение пределов Ассирийской империи без ассирийской жестокости. Мы ввозили кедр из Ливана и золото из Лидии.
В европейские темные века мы переводили и распространяли Аристотеля. Мы переняли военный строй легионов и римскую архитектуру. Что бы ни говорили о двух тысячелетиях обмена с Западом, о попеременных взаимных разгромах, которые сами по себе символизируют жизнь, в выигрыше были обе стороны. Проигравших не было.
Да, мы не дружили, но соперничали. Что может быть лучше? Мы давали шелк и нефть, мы были мостом для прохода в Индию, к Зороастру и Митре. В колчане ислама мы достигли Андалусии. Мы надели тюрбаны из Индии и Хорасана на головы исламских вождей, мы преобразовали божественный фарр в нимбы христианских и мусульманских святых. Этот список можно продолжать. Но в последние двести — триста лет мы узнали другую сторону монеты — зависть и скорбь.
Дух борьбы позабыт, его заменил дух беспомощности и подчиненности. Мы не чувствуем себя правыми и достойными. (Они берут нефть по своему праву и потому, что мы не можем их остановить; они управляют нашей политикой потому, что наши руки связаны; они отняли нашу свободу потому, что мы ее недостойны.) Мы оцениваем нашу жизнь по их критериям, это предписано их советниками и консультантами. Так мы учимся, так собираем статистику, так ведем научную работу. Последнее оправдано — научные методы стали всемирными и не имеют национальной специфики.
Но, удивительно, мы и женимся по западному образцу. По их же образцу мы изображаем свободу. Мы различаем в мире добро и зло, одеваемся и пишем, определяем время дня и ночи сообразно их установлениям. Можно подумать, что наши собственные ценности отменены. Мы даже гордимся тем, что стали их одноглазыми отпрысками. Один из двух старинных соперничавших бойцов низведен до уровня уборщика ринга; второй владеет рингом — ареной похоти, глупости, хвастовства и тщеславия. Так что же произошло за последние несколько веков? Почему все перевернулось вверх дном? Снова обратимся к истории.
Последние три века мир Запада загустевал в котле промышленной революции, феодализм сменился урбанизацией, а мы в нашей части Востока прятались в коконе правительства «народного единства» на основе шиизма и с каждым днем все больше замыкались в себе. Если мы поднимали восстания, то в одежде батинитов, нуктавитов, хуруфитов, бахаитов. На каждую школу и лабораторию, открытую на Западе, мы отвечали новой сектой и более глубоким погружением в Семь Внутренних Смыслов и в Высшее Имя. За эти три столетия Запад вырос в индустриального колосса, нуждающегося в мировых рынках для получения дешевого сырья и сбыта своей продукции. Мы те же два-три столетия проспали за частоколом, которым отгородились от турок. Запад меж тем не только пожрал турок, но и каждую их кость превратил в палицу для усмирения народов Ирака, Египта, Сирии и Ливана; и явился по нашу душу.
Корни гарбзадеги я вижу в сильном воздействии западной индустрии, с одной стороны, и в бессилии национальных правительств, державшихся у власти благодаря избиению суннитов, — с другой. Когда наше духовенство стало агентом властей и пособником угнетения, когда Мир Дамад и Маджлиси стали прислуживать при дворе Сефевидов и молчаливо поддерживать их политику в обмен на позволение пропагандировать шиизм, тогда общеисламский караван превратился в хранителей гробниц, нищих, подбирающих крохи на поминках по мученикам. В тот самый день, когда мы променяли возможность мученичества на почитание мучеников, мы сделались кладбищенскими сторожами. Я писал об этой проблеме в романе «Буква „нун“ и калам».
У рассматриваемого явления два полюса, или две стороны, я затрону обе, хотя и не пишу эссе по философии истории. Я не буду останавливаться подробно на истоках промышленной революции: на Западе о ней сказано очень много. Мы сами, в лихорадке гарбзадеги, годами трубим эти глупости в школах, по радио и в прессе. Ренессанс, изобретение компаса, открытие Америки и плавание вокруг мыса Доброй Надежды, создание парового двигателя, покорение Индии, открытие электричества и так далее. Эти темы проходят в пятом классе на уроках географии.
Когда Запад — мир средневекового христианства — был почти окружен исламом, то есть когда исламские государства с двух или трех сторон (с востока, юга и юго-запада) угрожали ему полным уничтожением и вынудили Запад уйти в глухую оборону в нескольких северных средиземноморских королевствах, тогда Европа была грубо разбужена и начала действовать с отчаянием загнанной в угол кошки. Это случилось в VI (XII христианском) веке — исламский мир простирался тогда от Университета Кордовы до медресе в Балхе и Бухаре. Иерусалим и его окрестности, все восточные, западные и южные берега Средиземноморья находились в руках мусульман. Даже Сицилия была мусульманской базой. Тогда мирные христиане, браня исламский джихад, превратились в крестоносцев и отправились в долгие походы, из которых принесли в Европу дух исламской науки. Через пять-шесть веков эти заимствования превратили христианский Запад в центр науки и капитала, а через семь-восемь веков — в центр промышленности и технологии. Таким образом, христианский Запад, столкнувшись с опасностью поражения и гибели от рук ислама, пробудился, занял оборону и нанес спасительный контрудар. Не пора ли теперь и нам, почувствовав угрозу уничтожения, подняться, занять оборону и оказать сопротивление Западу?
Но мы апатичны и погружены в сон, поэтому я должен сделать несколько замечаний о том, что вам, возможно, мало известно. Обратимся к истории цивилизаций, чтобы увидеть общую картину.
До открытия морских маршрутов главный, если не единственный торговый путь — Шелковый путь, по нему на Запад доставляли пряности, бумаги и другие товары —
с дальнего Востока на дальний Запад, из Китая и Индии к берегам Средиземноморья, проходил через Иранское нагорье. Наши ключевые города возникали вдоль маршрутов этих караванов, несущих богатства с двух концов света. Тень от их стен и башен давала приют караванщикам. Отсюда круги активности расходились по городам и селам. Дорога шла через Кандагар, Герат, Тус, Нишапур и «Сто ворот», Рей, Казвин, Тебриз, Хой и Эрзерум и заканчивалась в Трабзоне или в Диярбакыре и Триполи (Северный шелковый путь). Другой маршрут соединял морем реку Инд с Ормузским проливом и островом Кешм, сушей вел на Керман, Йезд, Исфахан, Саве, Хамадан, Керманшах, Мосул к восточным портам Средиземноморья. Упомянем еще прибрежную равнину Мазендерана и равнину Хузестана. Остатки древнейших цивилизаций Иранского нагорья сохранились в этих городах или похоронены в окрестных холмах.
Однако, когда открылись морские пути и моряки нашли в себе смелость бороздить моря и океаны вдали от безопасных берегов, Запад покорил новый континент, Америку (которая сама по себе была мостом к дальнему Востоку), и торговля покинула наши земли. Города опустели, а наша цивилизация превратилась в пустую сброшенную змеиную кожу, оболочку от караван-сараев, городов, обычаев и культуры, веры и убеждений, экономических устоев. Тогда мы узнали нищету в прямом смысле слова. Мы оказались потеряны для мира живых и стали кладбищем сладких воспоминаний о нагруженных товарами караванах 77. Когда богатство отвернулось от наших городов и прямиком по морю начало переносить Китай и Индию в Европу, о нас забыли, и мы укрылись в коконе суфизма в сефевидском изводе и правительства национального единства, опирающегося на шиизм. Мир отвернулся от нас, и мы отвернулись от мира. Мы объявили Запад нечистым. Когда две стороны света соединили пути, делающие ненужным гостеприимство наших караван-сараев, мы стали всего лишь нейтральной областью рядом с Индией, от которой требовалось жить спокойно и не совершать глупостей, не создавать проблем для Ост-Индской компании. Так продолжалось до тех пор, пока в Хузестане не забил мощный нефтяной фонтан, благодаря чему мы снова оказались в центре внимания и стали предметом раздора между Западом и Востоком, Британией и Америкой.