Ртутная лихорадка: как два советских комбината превратили беднейшую область Кыргызстана в свалку токсичных отходов

На юго-востоке Республики Кыргызстан доживали свой век два гиганта советской металлургической промышленности: Кадамжайский сурьмяный комбинат и Хайдарканский ртутный комбинат. В СССР они производили 80 % ртути и сурьмы и выпускали необходимое для военной промышленности и медицины сырье. Но сегодня ртутный комбинат дает лишь 7 % от запланированной продукции, а сурьмяной и вовсе стоит практически заброшенным. Вспоминают про них в основном, когда говорят о нелегальной добыче золота или военных конфликтах. В 2022 году у комбинатов появился иностранный инвестор, и они снова ожили.

Вокруг Кадамжая и Хайдаркана накапливаются миллионы тонн токсичных отходов, но власти отказываются это признавать. Perito рассказывает, почему жители беднейшей области Кыргызстана не думают о своем здоровье, а надеются на возрождение комбинатов, хоть это и может привести к экологической катастрофе.

Промышленные города Кадамжай и Айдаркен находятся на южном конце Ферганской долины в предгорье Баткенской области. Там, у самой границы Кыргызстана с Узбекистаном, до XV века пролегал Шелковый путь, по которому шли караваны из Индии и Китая в Европу. Месторождения рядом с поселениями Кадамжай и Хайдаркан известны с I века нашей эры и хранят следы горных работ многих поколений местных жителей.

Ртутные и сурьмяные месторождения в Кыргызстане начали изучать в Российской империи, к составу которой регион с боем присоединили в конце XIX века. Первое время новую власть интересовала добыча угля, обнаруженного во время строительства Среднеазиатской железной дороги. Но все стало меняться, когда Пьер и Мария Кюри в 1898-м открыли полоний и радий. Уже через год исследователи из Российской империи нашли урановые минералы в северных предгорьях Алайского хребта Кыргызстана.

Очень быстро регион — и всю Российскую империю — окутала сеть радиевых экспедиций, которые организовал Владимир Вернадский. На юго-востоке Кыргызстана, где исследовали радиоактивную руду, нашлись и сурьмяно-ртутные месторождения. В 1914 году одно из них случайно обнаружили участники Московской радиевой экспедиции. Трое молодых геологов открыли крупное месторождение сурьмяного блеска (минерала сурьмы). Именно тут десятилетие спустя построили Кадамжайский сурьмяный комбинат.

Ровно через 10 лет в Хайдаркане открыли сурьмяное месторождение, где ртуть уже искали целенаправленно. В начале 1920-х студент Владимир Поярков учился на геологическом факультете Среднеазиатского университета в Ташкенте. На его курс не набралось и 10 человек, практически все перевелись в Москву или Петербург. Владимир же не уезжал, потому что только в Центральной Азии мог проводить по восемь месяцев в поле.

А еще здесь часто бывал наездами его любимый преподаватель, который когда-то пробудил в нем интерес к геологии и стал брать в экспедиции. Им был молодой ученый Дмитрий Щербаков, один из тех самых студентов, нашедших сурьмяный блеск в Кадамжае. Поярков будет вспоминать об их первом совместном выезде: «Рано утром мы в старом Ходженте. Нанимаем шикарный пароконный фаэтон и за несколько часов добираемся до устья Уткем-Су. Расплачиваемся с извозчиком, который подозрительно смотрит на чудаков, прощающихся с ним в совершенно безлюдном месте. „Он принимает нас за беглых преступников“, — шепчет мне на ухо Дмитрий Иванович».

Тридцатилетний Дмитрий Щербаков работал научным руководителем Ферганской поисково-разведочной партии. Однажды он развернул карту и, как обычно, стал изучать топонимы западной части Тянь-Шаня. И вдруг заметил два слова, которые натолкнули его на догадку: название кыргызского поселения Хайдаркан переводится с тюркского как «Великий рудник», а перевал Сымап в 35 километрах от него — как «Ртутный». Со времен радиевых экспедиций он помнил в тех местах пещеры, которые вполне могли быть древними выработками.

Примерно в то же время начальник поисковой партии и горный инженер Александр Соседко пришел к похожим выводам: «Получив задание от треста „Редкие элементы“ отыскать в Средней Азии месторождения ртути, сурьмы и других редких металлов, я прежде всего ознакомился с сообщениями о древних рудниках по литературе и от местных жителей. О добыче ртути упоминает старая книга Истахри, относящаяся к X веку. <…> Я направился в кишлак Сох, оттуда — на перевал Симабель и, наконец, в Хайдаркан».

Все указывало на то, что среди хребтов могут быть ртутные месторождения. Проверить это Дмитрий Щербаков во время летней практики снарядил двух студентов, Владимира Пояркова и Владимира Попова. Определил их поисковиками в трест «Редкие элементы», выделил ишака, дал карту и отправил в Хайдаркан. В августе 1926 года на отвалах древних выработок в ущелье Кара-Арчи молодые геологи действительно нашли киноварь и открыли ртутные месторождения. Владимиру Пояркову тогда было 20 лет, столько же, сколько и Щербакову, когда он обнаружил кадамжайскую сурьму.

«Мы нанимаем две празднично украшенные арбы и со скоростью два-три километра в час, изнывая от жары и пыли, пробираемся в горы, на недавно открытые месторождения Кадамжай и Хайдаркан, где еще практически ничего не сделано… Хайдаркан достается мне: я должен его изучить и дать первое, возможно более обоснованное заключение о его промышленной ценности. Это нелегко. Ассигнований хватает лишь на мою скромную коллекторскую зарплату да на наем одного рабочего», — вспоминал в 1927 году другой студент Щербакова, Александр Сауков.

Второй же раз в жизни Владимира Пояркова ртуть появилась тоже благодаря наставнику, которого местные геологи нарекли «крестным отцом Хайдаркана». В 1932 году Дмитрий Щербаков отправил бывшего студента работать старшим геологом Ферганской разведочной базы — просчитывать запасы руды и выяснять, смогут ли местные залежи обеспечить ртутью советскую оборонную промышленность. Теперь все было по-взрослому: предстояло бить штольни, заказывать технику, управлять полсотней рабочих, которых приходилось не только распределять по участкам, но и содержать, строить бараки и обеспечивать продуктами. А еще защищать от набегов «басмачей» — местных мусульман, которые продолжали отстаивать право на свои земли.

Жизнь геологов была похожа на вестерн. Однажды Владимир Поярков ждал приезда на базу своего напарника геолога Морковина. Но вечером по телефону ему сообщили, что геолог исчез. Стараясь миновать бандитские засады, Поярков сразу же стал по темноте пробираться через предгорья в город Канибадам, откуда должен был выйти напарник и где располагался районный комитет партии. В городе один из рабочих сбивчиво рассказал, что Морковин «ушел в маршрут» и не вернулся. Поблизости видели басмачей, так что предположили, что бандиты и похитили геолога. Не откладывая, Поярков решил идти в разведку вместе с этим рабочим.

Владимир так потом рассказывал о событиях той ночи: «Совсем недалеко от лагеря, в пяти-шести километрах, увидели зловещее пятно костра, вооруженных людей у огня, стреноженных лошадей. Повернули тотчас назад, в Канибадам, к уполномоченному ОГПУ, сознавая, что, возможно, Морковина уже нет в живых. Так оно и было, банда встретила геолога еще накануне, под перевалом Сары-Камыш. Там с ним и расправились. Но пережили его не намного. Басмачей настигли под Хайдарканом, и дальше уходить стало некому».

Месторождения в ущелье Кара-Арчи очень запутанные, так что молодому геологу никак не удавалось провести точные расчеты. Один за другим сыпались отрицательные прогнозы от самых разных ученых, приезжавших в Хайдаркан для консультаций. Энтузиазм Пояркова постепенно угасал. Ферганская поисково-разведочная партия посчитала Хайдарканское ртутное месторождение бесперспективным, и все работы на нем стали постепенно консервировать. Дмитрий Щербаков попытался подбодрить ученика. В 1934 году он предпринял последнюю попытку довести разведку до конца и все-таки сдать месторождение в эксплуатацию. В рамках крупной Таджикско-Памирской экспедиции он организовал специальный хайдарканский отряд, привлек туда новых геологов и увеличил объемы снабжения, но тщетно. Вскоре отец Владимира Пояркова серьезно заболел, и руководитель всей разведочной операции уехал к нему в Ташкент.

В повседневной жизни ртуть чаще всего встречается как серебряная жидкость в столбике градусника. Но в природе крайне редко можно найти самородную ртуть — скапливающиеся на поверхности ртутных минералов капли. В промышленных масштабах ее добывают в основном из минералов киновари. Сурьму тоже получают из горной породы, она похожа на сверкающий комок фольги, который крошится в руке. При соединении с другими металлами прочность сурьмы повышается, из-за чего она становится востребованной в военной промышленности и машиностроении.

Два абсолютно разных вещества, ртуть и сурьма, связаны только тем, что встречаются в одних месторождениях. Их так и называют: сурьмяно-ртутные. Месторождения образуют рудные пояса, которые в Центральной Азии простираются на много километров. В Баткенской области сосредоточено 83 % ртутных и сурьмяно-ртутных месторождений Кыргызстана, и это одна пятая часть мировых запасов. Когда страна была одной из республик СССР, залежи имели стратегическое значение и должны были обеспечить сырьем всю военную промышленность Советского государства. Поэтому на расстоянии 45 километров друг от друга построили два комбината: Кадамжайский сурьмяный и Хайдарканский ртутный, каждый со своими шахтами, заводами, обогатительными фабриками и сопутствующей инфраструктурой.

В конце 1860-х ртуть становится самым популярным инициирующим взрывчатым веществом. Ее начинают использовать и для изготовления капсюлей-детонаторов — устройств для воспламенения взрывчатых веществ внутри боеприпасов. Гремучую ртуть, которую получают при взаимодействии ее соли с кислотой, помещают в колпачок на конце снаряда (например, пули). При нажатии на курок капсюль накалывается, ртуть взрывается, создает струю пламени, поджигающую заряд в гильзе, и происходит выстрел. Такой механизм использовался и во время Второй мировой войны. Сегодня вместо гремучей ртути все чаще берут более эффективные взрывчатые вещества, хотя и от нее полностью не отказались.

В войнах XX века ртуть использовали на поле боя как обеззараживающее средство. Ее и до сих пор применяют в препаратах для лечения кожных и венерических заболеваний. Она даже входит в состав некоторых российских вакцин. Сурьма тоже важна при лечении глазных заболеваний, но ее применение гораздо шире в промышленности, например в производстве спичек, резины и красок. Ртуть же используют в измерительных приборах, кварцевых и люминесцентных лампах (лампы дневного света), при переработке алюминия и добыче золота. Причем не только легальной — ртуть активно идет в ход при кустарной золотодобыче в самом Кыргызстане и в странах Южной Америки и Африки. С ее помощью можно довольно легко и эффективно вымыть золото из других соединений и очистить его от примесей.

Ртуть и сурьма — это производственные яды, которые отравляют людей и окружающую среду по всему миру. Сурьма и ее соединения токсичны, вызывают раздражение кожи, слизистой, дыхательных путей, а при долгом взаимодействии могут способствовать развитию онкологических заболеваний или повреждению ДНК. У жительниц Кадамжая содержание соединений сурьмы в плаценте в 13,6 раза выше, чем в среднем по стране, что приводит к клеточно-тканевым изменениям и плацентарной недостаточности. Ртуть же, когда попадает в почву или воду, превращается в метилртуть и распространяется на многие километры, накапливается в рыбе, скоте и сельскохозяйственной продукции. В 2022 году выяснили, что каждый год в Северный Ледовитый океан попадает 200 тонн ртути.

Программа ООН по окружающей среде (UNEP) в 2003 году запустила процесс ликвидации накопленного в мире ртутного загрязнения и использования ее в промышленности. В 2013 году 127 государств подписали Минаматскую конвенцию, которая запрещает производство первичной ртути, экспорт и импорт ртутьсодержащей продукции. Кыргызстана среди подписавших стран не было, и поэтому Хайдаркан остался одним из последних мест на земле, где легально добывают ртуть.

Крестный отец Хайдаркана Дмитрий Щербаков и некоторые другие геологи предлагали не тратить очень много времени и денег на поиски крупных ртутных месторождений и постройку для них большого комбината, а начать отработку мелких залежей с помощью дешевых мобильных печей. Но «мелкое» и «дешевое» молодому Советскому Союзу не подходило. И в сентябре 1931 года Средазбюро ЦК ВКП (б), которое в то время представляло высшую власть на территории советской Центральной Азии, попросило выделить шесть миллионов рублей (в современном эквиваленте это примерно 972 миллиона рублей) на «строительство рудников и обогатительных фабрик по сурьме и ртути в Кадамжае и Хайдаркане».

Ртутные месторождения в районе Хайдаркана неравномерные, то есть где-то содержание ртути меньше процента, а где-то доходит и до 40 %. Так что геологи долго не могли сойтись во мнении о его перспективности и посылали противоречивые отчеты. Высший совет народного хозяйства СССР к проекту строительства комбинатов отнесся настороженно, но деньги все-таки дал. Правда, гораздо меньше, чем было нужно, поэтому стройка растянулась на многие годы. Поначалу ртуть добывали и сортировали вообще вручную, так ее доводили до 40 % концентрата и отправляли на плавку на заводы РСФСР. Потом Щербаков додавил идею с мобильными печами, и с 1933 года руда стала частично переплавляться на месте в единственной вращающейся установке. Через год все-таки построили небольшую обогатительную фабрику, но объемы оставались скудными из-за примитивных технологий производства, хотя в итоговых заключениях Хайдарканское месторождение наконец признали крупным и перспективным.

К серьезному освоению месторождения сурьмы вернулись в 1936 году, когда на выделенные деньги достроили, как его называла советская литература, «первенца цветной металлургии Киргизии» — Кадамжайский горно-металлургический комбинат. Потом лагерь металлургов, раскинувшийся вокруг строящегося комбината, получил официальный статус поселка, а первоначальное название Кадамжай поменяли на Фрунзе — для идеологической верности и, возможно, потому, что с тюркского «кадам жай» переводится как «место, где ступала нога пророка», «место, где пророк оставил свой след». Советскому промышленнику жить на «святом месте» не полагалось.

Когда началась Великая Отечественная война, Советский Союз экстренно стал развивать военную промышленность и наращивать добычу стратегически важных для ведения боевых действий металлов: свинца, сурьмы и ртути. В июле 1941 года Никитовский ртутный комбинат в Донецкой области оказался на оккупированной немецкими войсками территории, и СССР остался без единственного на тот момент источника ртути. Без нее не было ни пуль, ни взрывчатки, ни антисептика. Тогда и вспомнили про Хайдарканское месторождение в Кыргызстане, способное заменить утраченное предприятие, тем более что строительство горного цеха и самого ртутного завода уже шло.

Наркомат по цветной металлургии СССР спешно эвакуировал донбасский комбинат вместе со всеми специалистами и оборудованием именно туда. Уже к октябрю 1941-го на стройке нового предприятия работали больше тысячи рабочих. «Хайдарканстрой» жил военными порядками: все строители, монтажники и инженеры делились на взводы, роты и батальоны, срок возведения зданий рассчитывали по дням, а не по месяцам. Уже летом Хайдарканский комплекс сдали в эксплуатацию — один из самых больших и мощных комбинатов в Кыргызстане достроили меньше чем за год. К этому времени Кыргызстан поставлял уже 85 % всей производимой в СССР сурьмы и практически в каждом патроне и взрывателе на войне была именно хайдарканская ртуть.

«Здесь не было ни электричества, ни газа. Возили сырье на ослах, топили в открытых котлах, разводили костры. Ни одна „Катюша“ не стреляет без ртути, поэтому комбинат с 1941 года работал на армию. Никакого оборудования не было. В шахте руду возили на лошадях, пока те не гибли, а вместо электричества жгли можжевеловые веточки», — рассказывает корреспонденту Perito об условиях работы в те времена действующий директор АО «Хайдарканский ртутный комбинат».

К 1945 году объемы добычи ртути увеличились в 300 раз по сравнению с довоенным годом. Вращающиеся печи, в которых из руды возгоняют ртуть, работают на мазуте. В Хайдарканский комбинат он мог попасть только с железнодорожной станции Маргилан, до которой ехать 88 километров сначала по ровной долине с укачивающим монотонным пейзажем, а потом по извилистой горной трассе.

Названия перевалов красочно описывают состояние этой дороги: Теке-Секерды-Бель, что можно перевести как «только козел перепрыгнет», Метинг-Бель — «тещин язык» в русской интерпретации, потому что на пути там много длинных неприятных серпантинов и коварных поворотов. По такой дороге сложно поставлять на комбинат мазут круглый год — и в жару, и в гололед, и в пургу. Поэтому еще до войны в одном из номеров журнала «Советская геология» появилась научная статья, абсолютно серьезно предлагающая при помощи «Метростроя» вырыть 20-километровый туннель из села Сох прямо до недр месторождения, проложить там рельсы и пустить уменьшенную версию паровоза, потому что тогда еще ни в Сохе, ни в Хайдаркане электричества не было.

К этому времени на Кадамжайском комбинате тоже шла масштабная стройка. В начале войны туда из Москвы эвакуировали электролитный цех, что позволило производить металлическую сурьму высокого качества. Сурьму комбинат поставлял уже давно, а после небольшой реконструкции в 1942 году стал производить еще и взрывчатые вещества. Но не обошлось и без спорных моментов. В 1942–1943 годах важной рабочей силой, осваивавшей вредное производство на Хайдарканском и Кадамжайском комбинатах, были депортированные из Северо-Кавказского региона, в основном чеченцы, ингуши, карачаевцы и балкарцы.

В послевоенные годы Кадамжай уверенно развивался, продолжал осваивать производство новых, более чистых видов сурьмы. На Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году кыргызская сурьма была признана мировым эталоном из-за своего качества и отсутствия вредных примесей. Кадамжай стал всесоюзной достопримечательностью. Путеводители по Киргизской ССР рекомендовали автомобилистам заезжать в «уютный поселок Фрунзе», который стоит на берегу речки Шахимардан, благо дороги к тому времени стали получше. Путешественникам предлагалось посмотреть на производство металлической сурьмы, которая «пользуется широким спросом у нас и за рубежом».

В 1964 году рудники Кадамжайского комбината стали иссякать. Сырье для переработки привозили из Якутии, Таджикистана, Казахстана, Китая и соседнего Хайдаркана. Но все равно до распада СССР сурьмяный комбинат выпускал в среднем 17 тысяч тонн продукции в год, то есть 10 % мирового производства, а Хайдарканский — 800 тонн ртути в год. В разговоре с корреспондентом Perito пенсионер Шакирали Мырзамамитов вспоминает: «Я начал работать [на Кадамжайском комбинате] в 1982 году. Работал бригадиром, в конце концов стал начальником участка. В то время сырье продавалось в Канаду, отправлялось в Японию и шло в любую страну, которая его заказывала».

Хайдарканский комбинат покрывал половину спроса СССР на ртуть, а Кадамжайский был главным поставщиком сурьмы. Но после распада Советского Союза спрос на ртуть и сурьму упал. Холодная война и гонка вооружений ушла в прошлое. Использование ртути в мировом производстве в целом сократилось. Появились более эффективные и безопасные аналоги. Связанные с ртутным предприятием рудники остановили свою работу, Чонкой и Улуг-Тоо перестали получать дотации из Москвы, а Чаувай и Сымап законсервировали. До сих пор отрабатываются только глубокие горизонты Хайдарканского месторождения.

Толубай Салиева, действующий директор АО «Хайдарканский ртутный комбинат», в разговоре с корреспондентом Perito вспоминает: «После Союза ртутный завод почти полностью остановился. Одни охранники только стояли и молчали. Тогда квартиры распродавали по три тысячи сомов. С приходом инвесторов цена выросла до 500 тысяч сомов, потому что люди поверили, что Хайдарканский вновь заработает». Другой житель Айдаркена, 76-летний Муктар Насиев, рассказывает, что в то время на комбинате работало не больше 10 человек, все остальные уехали на заработки.

Все меры не смогли обеспечить стабильное возрождение Хайдарканского комбината, потому что после ухода советской власти он лишился каналов сбыта и крупных дотаций. Спрос на ртуть продолжал падать, а цены на топливо и электроэнергию, наоборот, стремительно росли. О кризисе на предприятии говорит и массовое сокращение сотрудников: из 3 500 человек к середине 1990-х остались работать только 1 300. В 1996 году ртутный комбинат признали банкротом и по той же программе PESAC преобразовали в Хайдарканское ртутное государственное акционерное общество, списав при этом все долги. Еще через шесть лет государственный статус официально был снят, хотя доля участия государства в предприятии все равно осталась 95 %. Такой ход был нужен, с одной стороны, для привлечения иностранных инвесторов, с другой — чтобы эти инвесторы целиком не завладели производством.

Главной проблемой Кадамжайского комбината стало отсутствие сырья. Вопрос заключался не только в том, где его брать, но и кто его будет поставлять и на какие деньги. Чувствуя неладное, работники завода в 1995 году устроили забастовку, выступив с требованием не продавать комбинат и предложив план по созданию транснациональной корпорации, которая наладила бы связь между Анзобским горно-обогатительным комбинатом в Таджикистане, рудником Сарылах-Сурьма в Якутии и, собственно, Кадамжайским сурьмяным комбинатом в Кыргызстане. Но для Кадамжая это было что-то вроде того 20-километрового туннеля от железнодорожной станции прямиком до недр шахты.

Государство выбрало легкий путь и занялось не поиском сырья, а сбытом произведенной сурьмы. В ноябре 1995 года президент госконцерна «Кыргызалтын», которому принадлежал Кадамжайский комбинат, подписал соглашение о представительстве с американской фирмой Barex World Trade Corporation, по которому она получила эксклюзивное право продавать кадамжайскую металлическую сурьму на мировом рынке. За четыре года комбинат поставил Barex сурьмы на сумму более 20 миллионов долларов, огромные для кыргызстанского предприятия деньги, которые оно не получило. Руководство и сотрудники Кадамжайского комплекса были очень недовольны действиями правительства и считали, что им специально навязали Barex. Бухгалтерия комбината пыталась разобраться в финансовых отчетах американской компании, но, конечно, ей это не удалось, тем более что большую часть документов, по словам экономиста Кадамжайского сурьмяного комбината Асланбека Маккамбаева, им не предоставили. И все равно выяснилось, что во время транспортировок исчезали большие партии товара, а Barex неоднократно продавала сурьму без согласования с комбинатом и даже вообще не ставя предприятие в известность о сделках. В итоге убытки предприятия от сотрудничества с Barex к 1999 году могли превысить три миллиона долларов.

Вскоре произошли события, которые отвлекли местных от трудностей на комбинатах и заставили по-новому посмотреть на кризис в регионе. После распада Советского Союза начались выяснения территориальных претензий и закрепление границ между Кыргызстаном, Узбекистаном и Таджикистаном.

В июле 1999 года в кыргызском кишлаке рядом с таджикистанской границей заметили около 200 вооруженных людей. Это были боевики организации «Исламское движение Узбекистана», которые взяли заложников и требовали от властей Кыргызстана обеспечить им беспрепятственный проход на территорию узбекистанской Ферганской области. Антитеррористическая операция, которая проводилась совместными силами Кыргызстана и Узбекистана, продлилась до конца сентября. Почти три месяца потребовалось для нейтрализации боевиков не только из-за их числа (к первоначальной группе потом присоединились еще около 300 человек) и трудностей ведения боя в горах, но и потому, что местные жители носили захватчикам еду и рассказывали о перемещениях государственных войск.

Есть версия, что боевики выбрали для коридора в Узбекистан именно территорию Баткенского района, потому что это бедная провинция, на 500 километров отдаленная от областного центра, с крайне низким уровнем жизни и большим количеством безработных молодых людей. И хотя Кадамжайский и Хайдарканский комбинаты, по сути, единственное место, где есть карьерные перспективы, молодых людей не привлекает такая работа. Она нестабильна, зарплаты низкие, на предприятиях работают в основном пожилые люди. Сочетание этих факторов — стратегически важные производства и бедность с отсутствием перспектив — и делает регион привлекательным для распространения радикальных идей.

Сразу после военных столкновений в октябре была образована Баткенская область, главой которой был назначен директор Кадамжайского сурьмяного комбината Мамат Айбалаев. Но территориальные споры не закончились, ведь всего в 20 километрах от Айдаркена находится узбекистанский анклав Сох, полностью окруженный землями Кыргызстана. Там живет больше 58 тысяч человек, и 99 % из них — этнические таджики.

Через Сохский район раньше проходила дорога, по которой Хайдарканский комбинат сообщался с ближайшей крупной железнодорожной станцией в городе Маргилан, расположенном на территории Узбекистана. Промышленный груз из Хайдаркана транспортировался именно по Узбекской железной дороге. Машинам с сырьем или готовой продукцией приходилось каждый раз стоять на блокпостах, где регулярно случались приграничные стычки. От этого вставала и работа на Кадамжайском комбинате, грузовики которого ехали по той же дороге до станции. Поэтому в 2013 году власти Кыргызстана все-таки начали строить объездную трассу Кадамжай-Баткен. Транспортное сообщение стало быстрее и стабильнее, но Айдаркен оказался тупиковым городом, что сильно отразилось на его и без того шаткой экономике. Теперь через него направляются только узбекские машины, следующие транзитом из анклава Сох в Ферганскую область, и переселенцы из Сохского района.

Во время строительства комбинатов и в период их активной эксплуатации об экологических последствиях думали мало. Никто не собирался просчитывать, как переработка ртути и сурьмы скажутся в долгосрочной перспективе на окружающей природе и здоровье людей. Но 80 лет работы комбинатов сильно повлияли на ландшафт и среду Хайдаркана и Кадамжая. Горы пустой породы и токсичной руды копятся с 1940-х годов, и никто не пытается полноценно их обезвредить или законсервировать, чтобы не давать загрязнению распространяться по воздуху и грунтовым водам. На государственном уровне признано, что основная часть токсичных отходов горнодобывающей промышленности (43 %) находится именно на территории Баткенской области, и главные источники их образования — это Хайдарканский ртутный и Кадамжайский сурьмяный комбинаты.

Первый раз правительство Кыргызстана попыталось понять уровень загрязнения в 1994 году. Бывший Государственный комитет охраны природы просто разослал сотне предприятий анкеты-опросники, в которых те должны были сами указать объемы накопленных ими токсичных отходов. Потом Национальный комитет статистики, который анализировал полученные данные, жаловался, что отчеты присылают далеко не все предприятия и заполняют их крайне небрежно. Со скрипом проанализировав эти отчеты, выяснили, что к 1994 году в стране накопилось 27 тысяч тонн токсичных отходов. Похожие опросы проводили ежегодно, и, по их данным, накопление опасных загрязнений увеличивалось в среднем на четыре тысячи тонн в год. Это абсолютно нереалистичные цифры, потому что более восьми миллионов тонн составляют объемы хвостохранилища одного только Хайдаркана. То есть, если верить данным опросов, оставшиеся 99 предприятий за все время своей работы, а многие из них функционируют больше 50 лет, произвели только 19 тысяч тонн отходов.

Иностранные исследования, активно проводимые в 2000-х, доказывают, что основным источником загрязнения окружающей среды в Баткенской области являются именно ртутьсодержащие отходы (и за прошедшие 20 лет они никуда не исчезли), поэтому в этой главе мы в основном будем говорить именно о Хайдарканском комбинате, хотя в отвалах Кадамжайского тоже содержатся токсичные вещества (например, сера и мышьяк). Сегодня влияние на экологию и здоровье людей в Хайдаркане оказывают три основных фактора: выбросы паров ртути в атмосферу, неправильное хранение отходов, отравление воды и почвы.

Пагубное влияние ртути на здоровье людей давало о себе знать с самого начала освоения месторождений. Когда в 1940-х строили комбинат, применяли метод ударного бурения, при котором выделяются облака ртутной пыли, и рабочие, занятые этим делом, вскоре умерли от силикоза — заболевания легких, возникающего из-за вдыхания пыли, содержащей свободный диоксид кремния. В их легких образовались узелки, и соединительная ткань разрослась настолько, что органы просто не могли перерабатывать кислород, из-за чего рабочие умерли от удушья. Силикоз — неизлечимое заболевание и считается профессиональным из-за четкой связи между развитием патологии и условиями труда.

Еще один зафиксированный случай отравления ртутью в регионе был в 1980-х, когда, по словам руководителя ближайшей к комбинату лаборатории Государственного санитарно-эпидемиологического надзора Махмуда Исирайилова, у рабочих из Хайдаркана появилась сильная дрожь в руках, стали выпадать зубы, и после обнаружения всех этих симптомов их отправили на лечение как отравившихся ртутью.

Разные формы ртути различаются между собой степенью токсичности. В жидком и твердом состоянии она практически не опасна для человека, ртуть можно даже трогать руками. Ядовиты именно испарения и соединения ртути, которые быстро достигают головного мозга и воздействуют на нервную, пищеварительную и иммунную системы. Этот аргумент часто используют в контексте Хайдарканского комбината, утверждая, что он производит именно металлическую ртуть, которая не представляет никакой угрозы для здоровья работников. Но температура испарения ртути — всего 18 °С, то есть обычного комнатного тепла достаточно, чтобы якобы безобидная ртуть стала токсичной. Ее пары не оседают внизу, а равномерно распределяются по всему помещению и никак не ощущаются, загрязнение можно обнаружить только специальными приборами.

В процессе очистки руды Хайдарканский комбинат выбрасывает в воздух токсичные пары ртути. Его представители сообщили, что в конце 1980-х на предприятии был установлен электрофильтр для снижения выбросов тяжелых металлов, однако вскоре он перестал работать, и заменять его никто не стал. В национальном сообщении Кыргызстана сторонам Рамочной конвенции ООН об изменении климата зафиксировано, что Хайдарканский комбинат не только отравляет воздух ртутью, но и выделяет большое количество парниковых газов. Комбинат ежегодно выбрасывает в атмосферу более шести тысяч килограммов (по другим оценкам, более пяти тонн) ртути. Из года в год показатели сильно меняются, потому что объем выбросов полностью зависит от работы комбината, а она очень нестабильна в последние годы. Но это слабо помогает ситуации, потому что, даже когда комбинат не работает, в воздух попадает ртутная пыль с места скопления остатков производства, отвалов и хвостохранилищ.

Хвостохранилища — это большие рукотворные плато, которые создают для хранения радиоактивных и токсичных материалов, оставшихся после отделения ценного состава от пустой породы. Хайдарканское хвостохранилище площадью 22 гектара, то есть размером с 31 футбольное поле, содержит четыре миллиона тонн токсичных отходов. Отвалы же больше похожи на холмы, которые сложили из оставшихся кусков руды и шлаков, это такая каменная гора из ненужного для производства нетоксичного мусора. Но отвалы комбината представляют опасность другого рода: они высотой с 16-этажный дом (около 50 метров), никак не закреплены и находятся в сейсмически активной зоне, где часто случаются землетрясения и оползни.

Еще вокруг производства и города хранится около 13 миллионов тонн огарков выплавки ртути — конечного продукта обжига ртутьсодержащей руды. Руководство комбината заявляет, что один килограмм огарков содержит примерно пять миллиграммов ртути, однако Кыргызская горная ассоциации провела анализ и выяснила, что реальная концентрация ртути в этих огарках в 40 раз выше заявленной комбинатом.

Неправильное хранение приводит к тому, что отвалы и хвосты размываются дождевыми и грунтовыми водами. В 2013 году Министерство здравоохранения Кыргызстана провело в Айдаркене исследование, которое показало, что в источниках вокруг хвостохранилищ шахты концентрация ртути в 400 раз превышает допустимый предел. В соседнем селе Эшме, где жители использовали воду из шахты для полива овощей, уровень ртути в свежем картофеле вдвое превышает максимальную рекомендуемую дозу. А в регионе развито сельское хозяйство, фрукты и овощи не только попадают на стол к местным, но и идут на экспорт в соседние области и страны. Комитет Европейской экономической комиссии ООН обнаружил «жидкое вещество с высоким содержанием ртути», которое втекает от Хайдарканского комбината в реку Чаувай. Дальнейшие анализы действительно показали, что на территории села Чаувай концентрация ртути в почве, куда она попадает с водой, превышает норму до 247 раз.

Почему заболеваний, связанных с воздействием ртути, у местного населения не выявлено? Скорее всего, потому, что никто целенаправленно не изучал взаимосвязь загрязнения окружающей среды и состояния здоровья жителей Айдаркена и близлежащих сел, что отмечено даже Государственным агентством по охране окружающей среды. Хотя научно-исследовательские организации Минздрава Кыргызской Республики периодически измеряют влияние ртутных соединений на организм человека в этом районе, проведенные разными организациями анализы указывают на то, что меры по охране здоровья населения практически не предпринимаются, а местные жители плохо осведомлены о рисках, связанных с ртутью. Но статистика профессиональных заболеваний на Хайдарканском комбинате, среди которых «преобладают пылевой бронхит, виброболезнь и ртутная интоксикация», приведена даже не каким-нибудь иностранным фондом, а государственной санитарно-эпидемиологической службой Кыргызстана.

А вот председательница совета директоров Хайдарканского ртутного акционерного общества Нуркамал Орманова подчеркивает, что, «на основании данных комбината», за последние 20 лет случаи интоксикации ртутью не наблюдались. Но в 2015 году Махмуд Исирайилов из Межрайонного кадамжайского центра профилактики заболеваний и Государственного санитарно-эпидемиологического надзора проводил исследование среди более чем 200 сотрудников комбината и обнаружил повышенный уровень ртути у рабочих на руднике и заводе в Хайдаркане. Даже тот мониторинг ртути в организме человека, который периодически проводит Министерство здравоохранения Кыргызской Республики на основе стандартных процедур ВОЗ, показывает, что концентрация ртути в крови, волосах и моче работников Хайдаркана выше, чем у среднего взрослого человека. Эти же медико-демографические данные выявили, что основные виды заболеваний у местных взрослых и подростков — болезни органов дыхания и мочеполовой системы, что как раз и может быть связано с системным накоплением ртути в организме через пыль и воду.

Несмотря на все это, искусственно сдерживать работу комбината или вовсе ее прекращать не собираются. Председательница совета директоров Нуркамал Орманова заявила, что от коллектива комбината были направлены письма в правительство, Жогорку Кенеш (парламент Кыргызстана) и президенту с требованием прекратить программу по сокращению производства первичной ртути, спонсорами которой выступают США, Швейцария и Норвегия. Орманова считает, что ртуть должна быть брендом Кыргызстана и что комбинат «не приносит вред окружающей среде, а госагентство мешает им спокойно работать, распугивает инвесторов, и им приходиться выживать за свой счет». Председательница открыто выражает мнение, что деятельность иностранных природоохранных организаций и инициируемые ими проверки направлены на закрытие комбината и устранение его как конкурента с мирового ртутного рынка.

Экозащитники понимают нежелание руководства закрывать комбинат и лишать работы многих жителей Айдаркена, поэтому ищут срединный путь решения сложившегося конфликта. Главная идея многих экологических организаций, в том числе кыргызских, заключается в переработке уже скопившихся отвалов и дальнейшем перепрофилировании комбината.

Проект экологического фонда «Снижение глобальных и экологических рисков, возникающих в связи с первичной добычей ртути в поселке Айдаркен» предлагает переход от производства первичной ртути к более экологически безопасной деятельности. Например, вокруг комбината есть несколько крупных месторождений железа, вольфрама и золота, расположенных в хорошо обжитых районах и на «расстоянии, коммерчески доступном» для их разработки Хайдарканским комбинатом.

Член правления Кыргызской горной организации Валентин Богдецкий также говорит о вероятности закрытия комбината из-за «мировой направленности на снижение добычи и использования ртути» и необходимости разрабатывать альтернативные проекты для предприятия. Как один из вариантов он предлагает перерабатывать руду из накопившихся отвалов для добычи золота.

Разведывательные работы действительно показали, что вторичная переработка отходов Хайдарканского комбината позволит извлечь из них не только остатки ртути, но еще золото и селен, обладающий ценными антиоксидантными свойствами. Горная организация даже посчитала, что такое перепрофилирование комбината в сторону золотодобычи будет стоить около двух миллионов долларов. Руководство Хайдарканского акционерного общества сочло проект слишком дорогим, а добычу золота нерентабельной, и еще в 2019 году с опасением относилось к предложениям по созданию альтернативного производства. Но сейчас, уже в разговоре с корреспондентом Perito, директор АО «Хайдарканский ртутный комбинат» Толубай Салиев сказал: «У нас есть план, что в будущем в Айдаркене мы будем разрабатывать не только ртуть и сурьму, но и золото. <…> Есть хорошие программы». Председатель Горно-металлургического профсоюза Кыргызстана Эльдар Таджибаев вообще не раз замечал, что те суммы, которые идут на лоббирование иностранных экологических инициатив, давно можно было вложить в перепрофилирование предприятия.

Существуют и другие сложности. Летом 2022 года Хайдарканский комбинат возобновил активную деятельность и сейчас считается действующим, поэтому он несет ответственность за безопасное хранение отходов. Даже после прекращения производства ртути по каким-либо причинам руководство комбината должно взять на себя ответственность за очистку территории от токсичных загрязнений. Но основная масса отходов и вред от производства остались с советских времен, поэтому, по закону «Об охране окружающей среды», за причиненный природе до 1992 года ущерб ответственность лежит на государстве. Вдобавок Хайдарканское акционерное общество во многом остается государственной собственностью, так что и ответственность ложится на министерство чрезвычайных ситуаций и местную администрацию. Конечно, никто не хочет брать на себя такие дорогостоящие обязательства, поэтому, кто будет решать все накопившиеся проблемы, непонятно.

И у Хайдарканского, и у Кадамжайского комбината устаревшие и неточные экологические паспорта. В них должны содержаться отчеты мониторинга всей территории предприятий и план природоохранных мероприятий, но ситуацию усугубляет тот факт, что комбинаты не обязаны учитывать реальные последствия для окружающей среды в собранных ими данных. То есть предоставлять точную количественную и качественную информацию обязаны, а анализировать ее воздействие на природу и здоровье людей не обязаны.

Кадамжай и Айдаркен находятся в живописных уголках юго-восточного региона Кыргызстана. Погода в городах преимущественно теплая, поэтому почти у каждой семьи есть огород, а то и поле. Некогда процветающие города медленно, но верно угасают, все здания периода советской постройки, спортивные и детские площадки давно нуждаются в ремонте. В хорошем состоянии только дороги: для нужд завода новые инвесторы вкладываются в ремонт.

По обе стороны одной из центральных улиц Айдаркена стоят двухэтажные многоквартирные дома, построенные в советское время. Стеклянные двери некоторых разбиты, как будто дома заброшены. Комбинат виден из любой точки города, и жизнь здесь неразрывно связана с ним: или сам человек работает на комбинате, или кто-нибудь из родственников. Все они живут в старых советских домах, почти без инфраструктуры. Многие здания остались без внимания властей и уже начали разрушаться. Город как будто устарел.

Вслед за развалом Советского Союза начало разваливаться и его наследие. Кадамжайский сурьмяный и Хайдарканский ртутный комбинаты не стали исключением. Руки на приватизации и продаже погрели не только недобросовестные инвесторы, но и высшие чины государства, которые отточили схему на многих других месторождениях страны. Баткенская область — беднейшая в Кыргызстане, а эти комбинаты — градообразующие и очень важные не только для ближайших поселений, но и для всей области и даже страны. Некогда они обеспечивали работой тысячи людей, но сейчас периодически прекращают работать, оборудование ломается, а зарплаты задерживают.

У каждого жителя Кадамжая и Айдаркена есть своя маленькая история, связанная с заводом: как минимум несколько членов семьи непременно работали на заводе раньше или трудятся сейчас. С развалом Советского Союза появились проблемы с финансированием, сырьем и сбытом, как следствие постепенно сокращались обороты добычи, а недостаток финансирования не позволял в должной мере следить за оборудованием и поддерживать шахты в хорошем состоянии.

Понимая невозможность финансово обеспечить заводы и желая побыстрее нажиться на советском наследии, пока оно совсем не пришло в непригодность, власти не раз пытались продавать заводы разным иностранным инвесторам.

Иная история с Кадамжайским комбинатом, его перепродавали иностранным инвесторам несколько раз. Сначала из комбината выжал все соки американский инвестор Barex World Trade Corporation с молчаливого согласия президента Аскара Акаева, первого правителя независимого Кыргызстана. Это был не первый опыт Акаева в таких схемах. Известнейший пример — крупнейшее золоторудное месторождение Кумтор, которое долгое время использовалось канадским инвестором под покровительством коррупционного государства, заключившего невыгодный для страны контракт. После «работы» американских инвесторов Кадамжайский комбинат погряз в долгах, и производство встало.

В 2005 году, со свержением режима Акаева, к власти пришел новый президент, Курманбек Бакиев. При нем дышащий на ладан комбинат в невероятной спешке продали казахстанским инвесторам за нерыночную стоимость 2,3 миллиона долларов и обещания наладить производство. Но и эти инвесторы вовсе не собирались развивать комбинат. Сразу после покупки владелец продал предприятие своей аффилированной компании, которая по той же схеме получила российский Хара-Шибирский сурьмяный комбинат.

В конце 2020 года в Кыргызстане еще раз произошла революция. Новая власть заключила сделку с новыми инвесторами, на этот раз турецкими. Чиновники начали наведываться на заводы, с визитом приезжал даже президент. Производство ожило. Новые инвесторы вложили 36 миллионов сомов (около 400 тысяч долларов), комбинаты наняли сотрудников, рабочие начали вновь добывать руду. Долги пошли на убыль. «Новым работникам дают спецодежду, кормят бесплатно. Тем, кто приезжает издалека, предоставляют жилье. Условия хорошие, слава богу», — рассказывает о новом этапе развития Хайдарканского комбината электромонтажник Акжол Зайнидинов.

Получится ли предприятиям достичь прежнего масштаба и значения, пока непонятно. Если раньше они обеспечивали работой по четыре-пять тысяч людей, то сейчас на каждом трудятся от силы по 500 человек. Как рассказал Эльдар Таджибаев, инвесторы планируют создать еще по одной тысяче рабочих мест на каждом комбинате.

Отчасти дожить до наших дней комбинатам помогли сами работники. «Многие люди оставались, работали даже без зарплаты или за копейки. Оставались, патриотически работали, — говорит Таджибаев. — Когда вынуждены были — разговора нет вообще, стоит завод и знают, что год не будет работать, — люди брали отпуск без содержания и уезжали на заработки. Но, как только слышали о том, что возобновление, начинается набор людей, моментально бросали свои рабочие места и возвращались на старую работу».

Пенсионер Мухтар Насиев проработал на Хайдарканском комбинате 50 лет. Его детям пришлось уехать на заработки: «Дети уехали в Россию, потому что завод перестал работать, их дети здесь. Они навещают нас один или два раза в год, потом снова уезжают».

Калыс Ажиева с Кадамжайского комбината вернулась из миграции три года назад, когда предприятие снова начало набирать людей. Ее сын пока продолжает работать в России. «Если завод снова встанет, все опять уедут в Россию работать, но сейчас в Москве сложно, курс рубля упал. Если завод заработает на полную мощность, думаю, никто из Кадамжая не уедет, молодежь вернется домой», — считает Ажиева.

В худшие времена люди разворовывали и распродавали заброшенные квартиры и дома или продавали свои за бесценок. «Было время, когда квартиры стоили до трех тысяч сомов. Сейчас цены на дома выросли до одного миллиона сомов, а с приходом нового инвестора — еще на 500 тысяч сомов [1,5 миллиона сомов — почти 17 тысяч долларов. — Прим. ред.] Все потому, что у людей появилась надежда», — говорит Толубай Салиев, сотрудник Хайдарканского комбината.

Жизнь в Кадамжае кипит потому, что это своего рода перевалочный пункт, который соединяет отдаленные села с городами и областным центром, с городского вокзала регулярно ходят автобусы в различные направления.