Подчинение территории: как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой
«Возвращение имени Патриса Лумумбы, первого председателя правительства Республики Конго, символично, потому что он погиб за свою позицию в поддержку страны, борясь за ее суверенитет, независимость. Его убили за антизападные заявления и антизападную позицию в интересах своего государства» — так в марте 2022 года ответил Вячеслав Володин, председатель Госдумы, на предложение вернуть имя конголезского политика Российскому университету дружбы народов. Это было решено сделать на фоне стремительной изоляции России от всего западного мира. Власти все чаще говорят, ссылаясь на советский опыт, что именно Россия становится борцом против колониального наследия. Но каков был этот опыт и чем помогала союзная кузница кадров для «борющихся с империализмом» стран? Perito рассказывает, что представляет собой Российский университет дружбы народов, как он появился и менялся со временем.
Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.
«Холод раннего весеннего парижского утра становился еще более пронизывающим от осознания того, что предстояло привести в исполнение смертный приговор» — так начинается роман английского писателя Фредерика Форсайта «День Шакала», лихо закрученный политический детектив о подготовке подпольной ультраправой организации к покушению на президента Франции Шарля де Голля.
Главный герой по прозвищу Шакал — загадочный международный убийца, который и должен стать исполнителем. Но он ведет собственную игру, умудряется остаться в живых и сохранить в тайне свою личность. В 1973 году вышла голливудская экранизация Фреда Циннемана с британцем Эдвардом Фоксом в главной роли. И эта же книга вдохновила одного из самых известных международных террористов XX века на выбор псевдонима. В начале 1970-х венесуэлец Ильич Рамирес Санчес определился со своим основным nom de guerre: он стал Шакалом.
Через четыре года после выхода книги, 21 декабря 1975 года, группа из шести вооруженных террористов захватила штаб-квартиру ОПЕК в Вене. Их возглавлял Шакал. С ним были два члена «Фракции Красной Армии», ливанский политактивист, сирийский поэт и партизан. Акцию организовал Народный фронт освобождения Палестины. В заложниках оказались 66 человек, еще троих убили.
Требования террористов были почти невыполнимы: освобождение заключенных из разных тюрем от Германии до Израиля, выкуп в 242 миллиона долларов США и свободный выход. Впоследствии Шакал характеризовал этот теракт как неудачный, хотя в итоге его группа добилась многого: и самолета, на котором они улетели в Алжир с 11 захваченными министрами на борту, и 50 миллионов долларов. Дерзкая атака, в ходе которой впервые были захвачены представители арабских стран, на годы сделала Шакала одним из самых разыскиваемых террористов в мире.
Ильич Рамирес Санчес, он же Карлос «Ильич» Шакал, отбывает пожизненное заключение во французской тюрьме Пуасси. Родившийся 12 октября 1949 года в столице Венесуэлы Каракасе Шакал прославился целым рядом террористических атак, организованных и совершенных в 1970-е и 1980-е годы.
Несколько лет назад Шакал обратился к президенту России Владимиру Путину с просьбой попробовать обменять его на кого-то и предоставить российское гражданство. Страну Шакал выбрал неслучайно: впервые он оказался в СССР еще в конце 1960-х, когда поступил в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Можно сказать, что Шакал — один из самых известных бывших студентов университета, но не выпускников. Его пребывание в университете было недолгим. Некоторые биографы говорят о конфликтах из-за радикальных взглядов Санчеса, другие пересказывают слухи о бесконечных попойках будущего международного террориста.
«Проректор Университета дружбы народов — генерал КГБ», — заявлял на заседании правительства Великобритании премьер-министр Гарольд Мак-Миллан. «В своем плане по завоеванию мира Советский Союз на этот раз направил педагогические усилия на подготовку партизан, диверсантов, революционеров и даже шпионов из студентов колониальных, слаборазвитых и развивающихся стран», — писал турецкий актер и антикоммунистический активист Аклан Сайылган в 1973 году. Британский исследователь МОССАДа Гордон Томас в своей книге «Шпионы Гидеона» говорил о причастности РУДН к теракту на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году: «КГБ организовал для избранных арабских активистов стажировку в Университете имени Патриса Лумумбы в Москве. Это был не обычный университет, а настоящая гимназия для террористов. Здесь их не только обрабатывали пропагандой, но и обучали новейшим методам террористических атак, разработанных КГБ, и методам убийства».
Но РУДН никогда не задумывался как «спецшкола для террористов» и, по сути, ею не был. Создание международного университета в советской Москве преследовало совсем иные цели.
«Борьба против колониализма и империализма», «Поддержка национально-освободительных движений», «Пропаганда марксизма-ленинизма» — все эти лозунги в 1960-х годах ежедневно звучали в выступлениях советских партийных лидеров, публиковалась в газетах и праговаривались на партийных собраниях.
«Если вчера сотни миллионов людей Азии, Африки, Латинской Америки были задавлены гнетом империалистических „цивилизаторов“, то сегодня картина кардинальным образом меняется. <…> Маркс, Энгельс и Ленин видели историческую миссию рабочего класса, его коммунистического авангарда в том, чтобы не только уничтожить гнет, эксплуатацию, но и избавить человечество от мировых войн» — так Никита Хрущев рассуждал об итогах встречи представителей 81 марксистской партии, которая незадолго до этого прошла в Москве. В другом выступлении он подчеркивал, что «Ленин видел историческую миссию нашей страны в том, чтобы помочь сотням миллионов людей из угнетенных стран… ликвидировать экономическую и культурную отсталость».
Хрущев любил продолжительные заграничные поездки, и время для них было самое подходящее: на всех континентах разворачивались судьбоносные процессы. У Советского Союза было много поводов в них поучаствовать. Эра колониального правления европейских метрополий подходила к концу — где-то быстрее, где-то медленнее, где-то кроваво, где-то мирно. Выстраивая внешнюю политику по отношению к странам, получавшим независимость после десятилетий колониального подчинения, Советский Союз стремился оказаться той силой, которая укажет путь многим народам и новым государствам. Это усилило бы и позиции СССР на международной арене.
О создании в Москве нового учебного заведения Никита Хрущев заявил в феврале 1960 года в столице Индонезии Джакарте. А уже 24 февраля в главной советской газете, «Правде», опубликовали не только выдержки из его выступления, но и официальное заявление об открытии Университета дружбы народов: «Председатель Совета Министров СССР Н. С. Хрущев в своей речи в Национальном университете Индонезии Гаджа Мада сообщил, что советское правительство, желая оказать помощь странам Азии, Африки и Латинской Америки в подготовке национальных кадров: инженеров, специалистов сельского хозяйства, врачей, учителей, экономистов и специалистов по другим отраслям знаний, — решило учредить в Москве Университет дружбы народов. Это решение принято в связи с тем, что прогрессивные, общественные и правительственные круги, а также отдельные граждане многих стран Азии, Африки и Латинской Америки неоднократно обращались с просьбой о расширении подготовки своих национальных кадров в учебных заведениях Советского Союза».
Для партийного руководства, только разрабатывающего стратегию воздействия на выходящие из-под влияния бывших метрополий страны, решение Хрущева стало неожиданностью. Но после публичного объявления назад дороги не было. Осенью в Москве должен был открыться новый университет.
В холодной войне противоборствующие стороны собирались использовать образование как инструмент «мягкой силы». После смерти Сталина в СССР опять разрешили принимать иностранцев в высшие учебные заведения и способствовали этому. Со второй половины 1950-х количество иностранных студентов постоянно росло.
Студентам из Азии, Африки и Латинской Америки предоставлялись стипендии для обучения в СССР, а из Советского Союза стали отправлять учителей и исследователей, которые должны были помочь в создании высших или технических учебных заведений.
Исследователь Константин Катсакиорис отмечает, что ко второй половине 1950-х годов процесс шел очень активно: «Соглашения о техническом и культурном сотрудничестве были подписаны с Индией, Индонезией и Бирмой в 1956 году, с Египтом — в 1957 году, с Сирией — в 1958 году, а с Ираком и Гвинеей — в 1959-м. <…> Параллельно с сотрудничеством, направленным на создание Технологического института Амбона, который готовил бы морских инженеров и океанографов, Индонезия под руководством прогрессивного президента Ахмеда Сукарно обязалась обучать свои национальные кадры в СССР либо благодаря стипендиям, предоставленным СССР, или при финансовой поддержке государства Индонезии».
Все это не могло не вызывать беспокойства у США. Там понимали, что образование — один из самых эффективных и долгоиграющих способов установить контакты между странами, наладить хорошие отношения с интеллектуалами, общественными деятелями, политиками, да и просто отличный способ завоевывать популярность, предоставляя возможность выходцам из малообеспеченных семей бесплатно получить высшее образование в другой стране. При МГУ им. М. В. Ломоносова даже открыли специальный подготовительный факультет, чтобы студенты могли изучить русский язык.
В 1959 году в СССР училось около 13 тысяч иностранных студентов (за 10 лет до того их было меньше семи тысяч).
В СССР уже был опыт организации учебных учреждений для студентов со всего мира: через Коммунистический интернационал (Коминтерн) обеспечивалась военная и политическая подготовка революционных лидеров. Для обучения иностранных революционеров в 1926 году была учреждена Международная ленинская школа. Ее первым руководителем стал Николай Бухарин, видный большевик, в то время один из фактических руководителей Коминтерна.
Обучение в школе велось на разных языках. Наряду с изучением идеологии, пропаганды и военной тактики внимание уделялось и практической подготовке. Студенты путешествовали по Советскому Союзу, изучая местное самоуправление, сельское хозяйство и промышленность, а на последнем курсе проходили стажировку в министерствах.
Через эту школу прошли самые разные международные левые активисты, впоследствии сыгравшие огромную роль в распространении социализма. Здесь в 1934–1935 годах учился Владислав Гомулка, будущий глава социалистической Польши, примерно в это же время курсы школы слушали Иосип Броз Тито, будущий руководитель Югославии, Вальтер Ульбрихт, первый лидер ГДР, Эрих Мильке, позже долгие годы бессменный министр госбезопасности ГДР.
Конечно, Международная ленинская школа не была единственной. Коминтерн в еще 1921 году учредил Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ) с филиалами в Ташкенте, Иркутске и Баку. В этом вузе готовили в основном выходцев из центральноазиатских и кавказских регионов, но вскоре туда стали прибывать и студенты из Ирана, Кореи, Китая, Японии, Алжира и Индии.
С усилением власти Иосифа Сталина идеи об устройстве мировой революции постепенно теряли приоритет. Политическое руководство Советского Союза переключило свое внимание с организации мировой революции на приоритеты индустриализации, коллективизации и «построения социализма в отдельно взятой стране».
Однако, благодаря советским учебным программам для иностранцев, в 1920-е и 1930-е годы был успешно создан элитный класс, лояльный Москве. Сотрудники школы взращивали «передовой отряд коммунистической борьбы» с навыками подпольной работы и распространения марксистско-ленинских идей и готовый в случае необходимости к вооруженному захвату власти. Задачи привлекать самых разных студентов из других стран не было, скорее ориентировались на тех, кто уже проявил себя как возможный участник подполья.
В 1960-х речь пошла уже о совсем ином подходе.
Университет дружбы народов открылся в октябре 1960 года. Туда поступили 597 студентов из 54 стран, в том числе 59 студентов из Советского Союза. 64 человека представляли девять африканских стран, в основном Сьерра-Леоне и Нигерию. Первый студенческий билет получил гражданин Сьерра-Леоне Ахмед Мурад Таки, который приехал в СССР учиться на врача.
Позже новый университет получил имя Патриса Лумумбы, бывшего премьер-министра Республики Конго. Популярный политик и народный лидер пришел к власти на первых выборах в стране в 1960-м. В том же году его сместило правое правительство, а чуть меньше года спустя премьер был захвачен и расстрелян. Убийцы расчленили тело Лумумбы и растворили в кислоте, бывший комиссар бельгийской полиции взял золотой зуб в качестве трофея. Смерть Лумумбы потрясла мир и стала символом борьбы с колониализмом. Вуз в советской Москве получил его имя всего через месяц после убийства конголезского лидера.
Иностранные студенты сначала поступали на подготовительный факультет, где проходили интенсивную подготовку по русскому языку и коррекционные курсы для преодоления разнообразных академических пробелов. После завершения подготовительной курсовой работы и сдачи вступительного экзамена студенты университета могли выбрать для продолжения обучения один из шести факультетов: инженерный, сельскохозяйственный, медицинский, экономико-правовой, историко-филологический или математико-естественный.
Продолжительность обучения в УДН обычно составляла пять лет по большинству программ, за исключением медицины, которая требовала шести лет. Это было меньше, чем обычно в советских университетах, но вовсе не означало, что учили студентов хуже или спустя рукава.
Одно из ключевых отличий — студенты УДН поначалу не изучали идеологические предметы. Обязательные для других советских вузов история Коммунистической партии, политическая экономия, марксизм-ленинизм и основы научного коммунизма не изучались вовсе. Финская исследовательница Рииккамари Йоханна Мухонен пишет в своей диссертации: «Из-за неожиданного объявления Хрущева об открытии университета учебные программы по разным специальностям создавались очень быстро и сначала только для первого года обучения. Количество предметов, преподаваемых в УДН, росло по мере того, как различные факультеты дорабатывали свои учебные программы в начале 1960-х годов. <…> Многие специализации предлагали курсы, которые отвечали потребностям стран происхождения студентов, например узконаправленные курсы: по тропическим болезням — на медицинском факультете, по тропическому сельскому хозяйству — на факультете сельскохозяйственных наук, по использованию тропических строительных материалов — на инженерном факультете, по истории стран Азии, Африки и Латинской Америки — на факультете гуманитарных наук. Потребности целевых стран также повлияли на направленность исследований. Например, на сельскохозяйственном факультете научная работа была сосредоточена на продуктивности домашнего скота и типировании и оптимизации семян сельскохозяйственных культур для нужд различных тропических сред».
Постепенно Университет дружбы народов начал обрастать инфраструктурой. Появилась собственная студенческая газета «Дружба», были построены общежития для студентов (их начали возводить в 1962 году), запущены новые исследовательские проекты и открыты лаборатории.
Первым ректором университета был назначен Сергей Румянцев — замминистра высшего образования СССР. Высокий уровень назначенного показывал, что советское руководство придавало большое значение развитию нового университета, однако это был не политик, а опытный администратор.
Если в довоенные времена СССР позиционировал себя как революционную державу и потому вектор образования был направлен на подготовку узкого круга профессиональных революционеров, то Советский Союз хрущевских времен стремился выстроить собственную систему международной кооперации. Для этого вовсе не нужно было обучать тысячи студентов методам подпольной пропагандистской работы, скорее это даже вредило бы. Задачей было создание большого класса управленцев, научных работников, предпринимателей и политиков, для которых Советский Союз был бы не абстрактной враждебной страной, а вызывал чувство благодарности и признательности.
Бывшие студенты вспоминали, что КГБ старался следить, чтобы в университет не поступали представители наиболее радикальных организаций вроде «Братьев-мусульман». Такие были совсем ни к чему в университете, который должен был служить лицом СССР в других странах.
В момент создания университет и Хрущевым, и его союзниками мыслился как пример внеидеологического образовательного учреждения, которое могло бы стать центром притяжения представителей новых государств, появившихся в результате деколонизации. Но после отставки Хрущева в 1964 году отношение к вузу, как и политическая обстановка в стране, изменилось.
Хотя поддержка национально-освободительных движений оставалась важной частью советской внешней политики, конфликты как между этими движениями, так и в отношениях с СССР нарастали, а гражданские войны, начинавшиеся в Африке, приводили к конфликтам между студентами в Москве, например выходцами из Нигерии и непризнанной Биафры. Ректор университета Румянцев не получил в 1968 году одобрения своей программы по развитию университета на следующие 10 лет, а через некоторое время его вообще сняли с должности. Факультативные до этого курсы по политической экономии, истории марксизма-ленинизма и общественных движений стали обязательными. Руководство университета пыталось этому сопротивляться, но безуспешно.
Даже цель существования университета, заявленная в уставе, изменилась: вместо «подготовки высококвалифицированных кадров для стран Азии, Африки и Латинской Америки, воспитанных в атмосфере дружбы народов» теперь речь шла о «подготовке высококвалифицированных специалистов, овладевающих марксистско-ленинской теорией и воспитанных в духе пролетарского интернационализма».
Конечно, и в этой ситуации оставались лазейки для необычных студентов. Так, например, было и с Карлосом Ильичом Рамиресом. В журнале «Коммерсантъ-власть» предпринималась попытка выяснить подробности жизни Шакала в Москве. Хотя личное дело знаменитого студента в университете не сохранилось, осталось много людей, который были знакомы с ним лично.
Шакал поступил в УДН по рекомендации друзей из Венесуэлы, по всей видимости представителей местной компартии. Отец Рамиреса был богатым адвокатом крайне левых марксистских взглядов, и это обстоятельство очень сильно повлияло на судьбу Шакала. Отучившись на подготовительном курсе и перейдя к обучению на физмате, будущий террорист заскучал. По словам бывшего проректора УДН Дмитрия Билибина, если до этого он не пропускал занятий, упорно изучая русский язык, то уже на первом курсе не подготовительного, а основного обучения Шакал стремительно терял интерес к образованию. Будучи радикалом, заинтересованным в реальной политической и подпольной работе, Рамирес вдруг столкнулся с повседневностью обычного вуза —международного, символически важного, но все же учебного заведения, а не центра по подготовке диверсантов.
Богатство семьи позволяло Рамиресу не бояться потери стипендии, которая для других студентов была значима. Стипендия в РУДН для иностранных студентов составляла 90 рублей плюс университет выделял каждому 300 рублей для покупки теплых вещей. Учащиеся из социалистических стран получали меньше, например китайские и вьетнамские студенты — по 50 рублей. Стипендия советских, впрочем, была еще меньше, около 30 рублей. Стимула встраиваться в системные правила вуза у Рамиреса не было.
Среди выпускников УДН оказалось немало людей, сделавших серьезную политическую карьеру у себя на родине. Здесь окончил аспирантуру Махмуд Аббас, нынешний президент частично признанного Палестинского государства, здесь учился Даниэль Ортега, никарагуанский революционер, действующий президент страны. Выпускники РУДН становились президентами и премьер-министрами Казахстана, Чада, Гайаны, Гондураса и целого ряда других государств.
Но в основном из бывших студентов УДН получались не политики, а врачи, инженеры, ученые. Некоторые иностранные коммунистические организации были даже недовольны тем, что получившие образование в СССР граждане были недостаточно активны политически. В одном из университетских отчетов 1970 года сообщалось, что деятельность выпускников УДН «не дает тех положительных результатов», на которые рассчитывала компартия Боливии, и из-за этого она отказывается посылать на учебу в УДН молодых людей, так как «те, кто возвращаются, — это не те люди, которые нужны».
Образование, полученное в Москве, не отвечало идеологическим и политическим потребностям местных компартий.
Студенческая жизнь в УДН не сильно отличалась от таковой в других советских вузах. Например, выпускник университета 1991 года Ныгусие Кассае Вольде Микаэль, приехавший в Москву из Эфиопии, так описывал свое знакомство с одной из составляющих советской университетской рутины:
«Летом 1987 года я поехал в Сибирь в составе интернационального строительного отряда. Мы прибыли в Усть-Кут. Красота мест нас просто заворожила: вековой лес, ягоды, чистейшие воздух и вода. По прибытии нам выдали все необходимое, в том числе одежду. Нас, иностранцев, больше всего поразили кирзовые сапоги и портянки, с которыми мы сначала не знали что делать, и прошло какое-то время, пока мы научились их правильно наматывать. Мы должны были работать на ремонте железнодорожной станции, а главным орудием труда была лопата. До этого я никогда не держал в руках лопату, мне она казалась тяжелой, неудобной, тупой, и я боялся, что у меня ничего не получится. Тогда ко мне подошел командир нашей бригады и сказал, что лопату надо „чувствовать“ и она должна быть как бы „продолжением моей руки“».
Студенческие стройотряды отправлялись из УДН с начала 1960-х. Со временем в их деятельности стали принимать участие и иностранные студенты. Работа в этих отрядах — важное воспоминание многих выпускников университета советского времени:
«Первый раз я работал на севере Казахстана, на целине. Мы жили и работали в деревне, строили там для местных жителей дом культуры и ряд хозяйственных построек. Спали, ели в здании местной школы, раз в неделю ездили на грузовике в баню. На нем не было крыши, на обратном пути мы замерзли. Зачем мы ездили в баню? А далеко виднелся горизонт, дышали чистым воздухом. В один из таких дней я видел темное небо, закричал: „Падающая звезда!“ Тогда мне сказали, что это не падающая звезда, а спутник. Я удивился: как можно прямо увидеть спутник глазами!»
Конечно, существовали и отличия между уровнем жизни советских и иностранных студентов. Историк Сергей Мазов, отвечая на вопросы «Русской службы Би-би-си», говорил, что у иностранных студентов и профессоров были привилегии: «В УДН все делалось по высшему разряду. Там были спецбуфеты. В ГУМ была закрытая секция, где отоваривалась номенклатура. Африканские студенты могли купить там теплые вещи на деньги, которые им выдавали помимо стипендии. Иные советские студенты в 1960-х годах жили хуже».
Разницу в материальном обеспечении между советскими и иностранными студентами вспоминают многие. Вот, например, слова бывшего посла России в Испании Юрия Корчагина, который учился в УДН в 1970-х годах: «Как-то зашли к студенту-иностранцу в комнату, а у него стоял личный холодильник. Для нас это было немыслимо. В шкафу — несколько пар обуви. Это поразило: у меня тогда была одна пара на все случаи жизни».
Несмотря на привилегии, встреча с советской повседневностью нередко оборачивалась для иностранных студентов разочарованием. Например, для сомалийцев были непривычны ограничения вроде запрета на работу или проведение политических собраний и митингов. В 1960 году ряд студентов даже отправили письмо с критикой университетских порядков, об этом говорится в исследовании о судьбе сомалийских студентов в УДН.
Несмотря на это, Университет дружбы народов действительно способствовал популяризации советского образования в мире и помогал построению нового образа государства. В конце концов, он просто сближал тысячи иностранцев с советскими гражданами, знакомил их друг с другом и помогал распространению знаний о культуре, подчас даже самых необычных.
«Я помню, что в каждой комнате общежития жили два иностранных студента и один советский (это на 42-м квартале). Естественно, общий язык — русский.
Когда мы еще учились на подготовительном факультете, один русский сказал:
— Открой окно и кричи громко.
— Что же кричать? Какие слова?
Он со смехом потребовал кричать:
— Хуем груши не околачивай! — И добавил: — Люди обрадуются.
Теперь, когда я вспоминаю об этом, краснею от стыда. Но потом я узнал, что часто, даже слишком часто, русские используют непристойные выражения и анекдоты в разговоре. Стало понятно, что это вспомогательное, укоренившееся в народе средство для передачи информации, а не унижающее или что-то плохое… Тогда я почувствовал близость к русским сверстникам».
Как инструмент для прямого продвижения социалистических ценностей Университет дружбы народов оказался довольно бесполезен: не менее трети выпускников каждого года отправлялись после учебы не домой, а в другие страны и нередко строили карьеру совершенно не в той сфере, которую изучали в СССР.
А еще менялись занятые в процессе образовательной кооперации государства. Страны, с которыми сотрудничал университет, часто были нестабильны. Например, в начале своего существования Гана, по крайней мере на словах, декларировала стремление к панафриканской и социалистической политике, и поэтому оттуда в СССР прибыло довольно много студентов. Но когда в 1966 году в стране произошел военный переворот, организаторы которого стремились либерализовать экономику и сдвинуть ее в сторону частного предпринимательства, связи с СССР заморозили. Для студентов это означало выбор между необходимостью вернуться домой и поиском места, куда можно будет уехать после окончания университета. Но финансирование обучения и стипендий не останавливали, несмотря на изменение отношений.
Советский Союз в 1960–1970-х годах поддерживал теплые отношения с Сомали, но после того, как страна вступила в вооруженный конфликт с Эфиопией, советско-эфиопские отношения получили приоритет. В 1986 году именно эфиопских студентов в СССР было больше всего, следом шли Мадагаскар, Нигерия и Мали.
Отношения с арабскими государствами были гораздо стабильнее. Советский Союз смог сильно сблизиться с Сирией, из которой в Москву приезжало больше всего ближневосточных студентов, росло количество студентов из Ирака, несмотря на прерывание отношений в 1960-х, приезжали учиться молодые люди из Бахрейна и Кувейта. Даже некоторые североафриканские государства, не отправлявшие в первые десятилетия студентов в СССР, например Марокко и Тунис (их руководство опасалось распространения коммунизма и традиционно больше ориентировалось на Европу), в 1980-х стали активно участвовать в этом процессе, увидев, какую выгоду извлекали из сотрудничества другие государства.
Исследовательница советской истории Рииккамари Йоханна Мухонен пришла к такому выводу: «После смерти Сталина и до окончания холодной войны СССР заново создавал свой международный статус, представляя себя, среди прочего, как сверхдержаву в сфере образования и науки, держателя необходимых знаний для всех стран, выходящих из колониализма и ищущих свой путь к экономическому и социальному развитию. Инвестиции в подготовку национальных кадров для стран третьего мира соответствовали этой новой миссии и международной политике».
«Принять предложение Министерства науки, высшей школы и технической политики Российской Федерации, согласованное с Министерством юстиции Российской Федерации и Правительством Москвы, о переименовании Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы в Российский университет дружбы народов». В феврале 1992 года указом заместителя председателя правительства молодой Российской Федерации Шохина УДН лишился имени и был преобразован в новую сущность. С конца 1980-х УДН первым в стране начал готовить переход к новым стандартам и формам образования, готовя бакалаврскую и магистерскую программы на замену советскому специалитету. Но теперь, когда Советский Союз перестал существовать, было совершенно непонятно, почему университет не должен исчезнуть вместе с ним и почему из российского бюджета должно оплачиваться образование иностранцев.
В постсоветские времена имя университета в мире занимало достаточно устойчивое положение, поэтому даже в самые безденежные годы сюда продолжали приезжать студенты из разных стран, поступавшие на бюджетные места. Многие стремились получить профессиональное образование бесплатно или дешевле, чем в Европе и США.
РУДН пришлось выживать, как и почти всем образовательным организациям в России. Часть корпусов университета сдавалась коммерческим организациям, открывались новые факультеты, которые должны были привлечь тех, кто, например, следуя за требованиями времени, хотел изучать банковское дело или юриспруденцию.
Переменилась и бытовая жизнь студентов. Иностранцам приходилось гораздо чаще сталкиваться с проявлениями расизма и ксенофобии. Отдельные эпизоды происходили и в советское время, но с появлением в Москве в 1990-х уличных ультраправых организаций, многие рудновцы столкнулись с физическими атаками скинхедов и неонацистов.
Так, например, вспоминал об этом периоде эфиоп Зенебе Кинфу, который учился в УДН в начале 1990-х: «В то время люди были более-менее понимающие, отношение к иностранцам было нормальное. Они знали, что мы так же пострадали, как и они. Наш университет находится на юго-западе, между Юго-Западной и Беляевом наши студенты гуляли свободно. Но уже в конце 1994 года там появились группы молодых ребят, которые дрались с нашими. <…> Где-то с 2000 по 2005 год к нам было очень суровое отношение. Где бы мы ни находились, всегда была группа скинхедов. Нас постоянно били».
Скинхеды были активны и в 1990-х, и особенно в начале 2000-х годов. В конце 1990-х они даже проводили марши рядом с общежитием, специально устроив один из них в день рождения Гитлера. Особенно громким было нападение в ноябре 2003 года: ультраправые до серьезных ранений избили 11 студентов РУДН.
За последние 30 лет доля иностранных студентов в РУДН резко сократилась. Один из студентов университета, учившийся в 2013–2017 годах, говорит в беседе с Perito: «На моем потоке иностранцев было всего человек пять, либо из Азии, либо из Африки, либо из Латинской Америки. Большинство были все-таки российскими гражданами, но очень много было студентов с Северного Кавказа». Другой студент, выпустившийся совсем недавно, также отмечает, что хотя «о РУДН думают как о вузе для иностранцев, это давно не так».
В 1990-х годах доля россиян от общего числа студентов выросла до 75–80 % и по сей день остается высокой. Самые известные выпускники университета за последние десятилетия не иностранные специалисты, а два российских политика: Алексей Навальный и сенатор Андрей Клишас.
За последние 30 лет Университет дружбы народов превратился в обычный российский вуз, миссия которого во многом осталась в прошлом. По словам нынешних студентов, в РУДН не делают акцент на «постколониальном», а скорее привлекают качеством образования и его системностью.
Это не значит, что университет перестал быть привлекательным для иностранцев. Нынешняя студентка РУДН из Турции Нурселен Йылдырым так говорит о своем обучении: «Глобальный, инновационный, поддерживающий исследования — вот эти особенности университета привлекли мое внимание. РУДН — университет, который предлагает студенту инновации как образовательный принцип и постоянно мотивирует в учебном процессе. Преподаватели посвящали себя тому, чтобы помочь студентам из колониальных стран адаптироваться к учебному процессу и добиться успеха. Однако эта поддержка осуществлялась не за счет обучения студентов из других стран или российских студентов. Самое главное — это уважение. Контингент студентов очень разнообразен, но среди студентов никогда не бывает никакой расовой, языковой или религиозной дискриминации».
«Атмосфера была доброжелательная, конфликты возникали скорее со студентами из национальных <российских> республик», - вспоминает один из бывших студентов взаимоотношения с иностранными соучениками. Другой выпускник тоже отмечает практически полное отсутствие конфликтов, но, впрочем, говорит и о том, что университет не уделяет должного внимания выстраиванию отношений: «Времени всяким праздникам уделялось много, землячества активно функционировали, но это все низовая инициатива. Вуз не сильно вмешивался, не поощрял, но и не ограничивал». Большинство иностранных студентов учится отдельно от российских.
Идея, которой загорелся Хрущев и послесталинское политическое руководство, оказалась слишком сложной. Университет, который появился как отголосок идей мировой революции, к концу советской власти стал не самым эффективным инструментом сотрудничества с разными странами.
Удастся ли найти новое звучание для университета? Можно ли сказать, что возвращение имени Патриса Лумумбы превратит его в некую идеологическую машину по созданию лояльных России иностранцев? Поверить в это сложно просто по той причине, что такого университета никогда и не было. Все это фантазии о прошлом, которые не прошли проверку практикой.
