Подчинение территории: как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой
Афганистан уже два года живет под властью запрещенного в России радикального движения «Талибан». Установив контроль над страной, боевики обещали сохранить все преобразования, достигнутые за 20 лет. Но со временем стало понятно, что талибы практически не изменились с момента первого захвата власти в 1996–2001 году. Запрет на образование для женщин и девочек, обязательный дресс-код, закрытие женских салонов красоты — это лишь толика нововведений «Талибана» за прошедшее время.
Востоковед и автор телеграм-канала о Ближнем Востоке Руслан Сулейманов недавно побывал в Афганистане, где успел посидеть в тюрьме, и проанализировал, куда движется страна с почти 40-миллионным населением.
Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и инстаграм.
«Еще два года назад здесь яблоку было негде упасть. Приходили и иностранцы, и местная продвинутая молодежь. Сегодня же в лучшем случае заполняется половина зала», — негодует Халид, бариста в модной кабульской кофейне Slice. Меню в ней ничем не отличается от обычного кафе европейского типа: капучино, латте, горячий шоколад, кленовый пекан, макарони и другие сладости, которые пекут здесь же, в кондитерской. Есть даже «Русское пирожное», почти «картошка» — из какао-пудры, грецкого ореха и меда.
— Как же талибы, проклинающие все западное, относятся к вам? — спрашиваю я у бариста.
— А им все равно. Главное, чтобы не играла громкая музыка, а женщины были с покрытой головой. Они сами сюда нередко заходят, — объясняет Халид.
Привычная европейская атмосфера Slice внезапно нарушается: в кафе заходят несколько боевиков «Талибана» с автоматами, перекинутыми через плечо. Никто их появлению не пугается, все воспринимают вполне естественно: они здесь власть.
Талибы вежливы, ни на кого не обращают внимания, спокойно выбирают сладости у витрины. Затем, оплатив заказ, присаживаются за столиком или выходят наружу.
В Slice предусмотрен семейный сектор. В нем, как правило, собираются девушки. Это одно из немногих мест в афганской столице, где они могут свободно встречаться и проводить время, — с приходом к власти «Талибана» им запрещено посещать парки, фитнес-клубы и развлекательные центры. В июле в стране по распоряжению боевиков были закрыты и женские салоны красоты, из-за чего тысячи афганок лишились возможности зарабатывать на жизнь и совместно проводить свободное время.
«Сестра! Твой хиджаб сильнее, чем красный цвет нашей крови», — гласит один из плакатов в семейном секторе, призывающий женщин покрывать голову. Никто из них не смеет противостоять насаждаемому талибами дресс-коду.
«Slice — один из немногих (если не единственный) островков свободы, оставшихся для нас в Кабуле. Здесь нас никто не трогает, здесь мы прячемся от окружающей действительности», — рассказывает Асефа, зарабатывающая на жизнь шитьем одежды на заказ.
В своей работе о последнем советском поколении «Это было навсегда, пока не кончилось» антрополог Алексей Юрчак активно использует термин «вненаходимость» для описания способов и мест, с помощью которых советские люди ограждали себя от официального дискурса, как-то: медитация, рок-музыка, работа кочегаром, кафе для неформалов и т. д. Немногочисленные заведения вроде Slice, оставшиеся в Афганистане после установления власти «Талибана», представляют собой именно такие «пространства вненаходимости», где население страны, особенно молодежь, может укрыться от диктата радикалов.
Наравне с кофейнями местами укрытия становятся небольшие арт-галереи, в которые часто переоборудуются квартиры или комнаты в больших частных домах с приусадебными участками. Пока боевики «Талибана» не проявляют к ним интереса, но организаторы выставок и других подобных встреч опасаются, что вскоре возьмутся и за них.
В последние месяцы среди кабульской молодежи популярен слух о том, что воссозданное талибами Министерство пропаганды добродетели и предотвращения порока (оно появилось вместо министерства по делам женщин) введет специальные патрули в духе иранской полиции нравов. И тогда столичные арт-галереи, а возможно и модные кофейни, с высокой долей вероятности перестанут существовать.
Современный Кабул с населением 4,5 миллиона человек похож на огромную мозаику из традиционных глинобитных домов, бетонных многоэтажек и полуразрушенных в результате войны таунхаусов. Без навигатора в нем легко затеряться. Из-за риска землетрясений в многоквартирных домах обычно не больше девяти этажей. Самое высокое функционирующие здание столицы — построенная в 1976 году Кабульская башня (87 метров, 18 этажей).
Общественный транспорт в афганской столице отсутствует. В марте 2021 года кабульский муниципалитет запустил первую за последние десятилетия автобусную систему с несколькими остановками. Однако, по словам местных жителей, она не функционирует из-за отсутствия должного финансирования и поэтому самый популярный среди местных жителей вид транспорт — такси. В одном легковом автомобиле может уместиться до шести человек, не считая водителя: двое спереди и четверо сзади. Стоимость поездки в такой компании не превышает 30 афгани (примерно 0,4 доллара) с человека. Также у кабульцев весьма популярны мотоциклы и велосипеды, на которых ездят курьеры.
Довольно часто на дорогах, даже в спальных районах города, можно встретить регулировщиков. На крупных площадях они охотно лупят по багажникам автомобилей, призывая таким образом водителей не создавать заторы. Из-за этого почти на всех кабульских машинах есть небольшие вмятины.
На многих улицах столицы Афганистана встречаются канавы-арыки, куда в основном сливают бытовые отходы из жилых домов. Большинство арыков в заброшенном состоянии, это плохо пахнущие ямы, заваленные мусором. Кучи мусора — большая проблема в Кабуле, на улицах почти не встречаются урны. Небольшое их количество в центральной части города, судя по маркировке, установлено по программе ООН.
Электричество часто подается с перебоями из-за периодических замыканий, потому что конфликты и военные действия привели линии электропередач по все стране в негодность. В кабульских домах нет отопления, а средняя температура зимой — 0 °C. Местные жители запасаются коврами, одеялами, электрическими обогревателями или дровяными печами-бухари. Мобильный интернет неустойчив, а скорость невысока, в среднем до 1 Мб/с, поэтому фотографии и видео передаются с большой задержкой.
Босоногие, неумытые дети — неотъемлемая часть жизни в афганской столице. Кто-то из них просит мелочь, предлагая взамен почистить обувь, кто-то просто одной рукой хватает тебя и, поднося вторую руку ко рту, показывает, что уже давно ничего не ел и умирает с голоду. В общей толпе детей множество школьников младшей ступени (1–6-й классы), которых нетрудно отличить по ранцам ярко-голубого цвета с эмблемой Детского фонда ООН (UNICEF).
Большинство афганцев предпочитает ходить в традиционной одежде: жилетке (васкет) и длинном одеянии под ней (лебас) для мужчин и длинных платьях и платках для женщин, лица большинства горожанок открыты. В городе много ателье, в которых за 3 200 афгани (40 долларов) можно заказать хороший костюм.
В городе есть супермаркеты и небольшие продуктовые ларьки, лавки с овощами и фруктами или молочной продукцией. Уличные торговцы предлагают горячую еду: чечевичную похлебку, плов или болани (лепешку с начинкой, похожую на чебурек).
На фоне тяжелейшей экономической ситуации в стране не все афганцы могут себе позволить сходить в кофейню, где средний чек равен 200 афгани (примерно 2,4 доллара). Стоимость плотного обеда в хорошем ресторане не превышает 1 000 афгани (примерно 12 долларов), но посещают их в основном талибы, в частности сотрудники силовых ведомств, или коммерсанты с семьями.
Одно из таких заведений — семейный ресторан Barg Continental, расположенный в престижном кабульском квартале Шахре-Нау. На входе обязательно дежурят несколько человек с автоматами, поскольку уровень террористической угрозы в стране остается высоким. «Большинство афганцев покупает еду на улице. Для нас такие заведения — это очень дорого. Даже на праздники мы предпочитаем собираться дома в узком кругу», — делится Абдурахман, работающий в государственной телерадиовещательной корпорации RTA. Его зарплата — 150 долларов в месяц, по афганским меркам сильно выше среднего.
Цена стандартного обеда на улице — около 70 афгани, чуть меньше доллара. Состоит он обычно из тарелки плова, лепешки и банки энергетического напитка, которые очень популярны в Афганистане. Многие афганцы предпочитают обедать вместе, расстилая скатерть (дастархан) где-нибудь в парке или прямо на улице, неподалеку от места работы. По данным ООН, 97 % населения 34-миллионной страны живут за чертой бедности, 80 % из них — женщины и дети.
В апреле Управление ООН по координации гуманитарных вопросов (OCHA) посчитало, что в этом году на образование, продовольствие и здравоохранение Афганистану понадобится 4,62 миллиарда долларов. Однако очевидно, что международное сообщество не способно обеспечить страну такой суммой. В результате в июне первоначальная цифра была пересмотрена и снижена до 3,2 миллиарда долларов. Более того, в начале сентября Всемирная продовольственная программа (ВПП) ООН проинформировала о том, что вынуждена существенно сократить объемы помощи афганскому населению. Таким образом, число жителей, лишенных поддержки ВПП, особенно в отдаленных регионах страны, уже достигает 10 миллионов.
По всему Афганистану действует около 800 распределительных центров ВПП. В них представитель одной семьи может получить на руки 50 килограммов муки, бутылку растительного масла, мешок соли, мешок бобов и несколько упаковок детского шоколада.
Один из таких центров, на западе Кабула, находится в помещении спортзала. В двух очередях, отдельной женской и отдельной мужской, одновременно может стоять до тысячи человек. «У нас очень большие семьи, у меня, например, пятеро детей. Этих запасов нам хватит в лучшем случае на месяц», — говорит Махбуб, мужчина лет 40–45. Раньше у него был небольшой бизнес по ремонту автомобилей в промышленном столичном районе Джангалак, но после прихода к власти талибов Махбуб разорился.
Как подчеркивается в отчетах ООН, гуманитарный кризис и перебои с поставками продовольствия осложняются репрессивной политикой «Талибана», главным образом в отношении женщин, которым с декабря прошлого года запрещено работать в неправительственных организациях (НПО), а с апреля — еще и в структурах ООН. По информации Международной организации труда, с момента прихода к власти талибов в августе 2021 года занятость афганских женщин уже снизилась на 25 %.
В мае 2022 года верховный лидер талибов Хайбатулла Ахундзаде, также носящий титул амир аль-муминин («повелитель правоверных»), издал указ, по которому все афганские женщины должны носить паранджу или бурку — когда тело с головы до пят покрыто плотной тканью, а лицо закрывает волосяная сетка чачван. Однако большинство афганских женщин, по крайней мере на улицах Кабула, ходят с открытыми лицами. Боевикам же, обеспечивающим порядок в столице, до них словно нет дела. «Я думаю, что рядовым талибам абсолютно все равно, тем более у них есть сестры, матери и жены. Кроме того, их власти сейчас ничего не угрожает», — полагает Ругия Станикзай. Она преподавала в Кабульском университете, но лишилась работы с установлением власти боевиков.
В 1996–2001 годах, когда талибы контролировали большую часть Афганистана (в нескольких северных регионах сохранялись очаги сопротивления), в стране действовали специализированные репрессивно-карательные органы, которые строго следили за соблюдением всех предписаний тогдашнего лидера боевиков муллы Омара. Всем афганцам предписывалось ходить строго в национальной одежде, женщинам — черного цвета, мужчинам — белого. Кроме того, в стране было упразднено телевидение, изобразительное искусство, фото- и видеосъемка.
Нынешние талибы, напротив, охотно позируют перед камерами и не прочь делать селфи друг с другом или на фоне мечетей. К музыке, часто играющей в многочисленных такси, они тоже снисходительны, а в кабинетах у новоиспеченных чиновников работают телевизоры. «За 20 лет они действительно изменились. Это связано в том числе с тем, что их руководители находились в изгнании в таких странах, как Пакистан или Катар, где совершенно другое понимание ислама и, в частности, положения женщины», — рассуждает Станикзай. Она добавляет, что многие относительно умеренные талибы, отдававшие своих дочерей в школы, не согласны с решениями верховного руководителя, который придерживается жесткой линии.
Хайбатулла Ахундзаде ведет затворнический образ жизни в Кандагаре на юге страны, который считается колыбелью «Талибана». Лидер талибов (с 2016 года) среди прочего прославился тем, что сделал собственного сына террористом-смертником. В Сети есть только одна фотография Ахундзаде. Согласно данным, которые распространяют подконтрольные «Талибану» СМИ, один раз, в июле 2022 года, он приезжал в Кабул, где выступал перед сторонниками. Но за исключением аудиозаписи якобы его речи, никаких подтверждений этого нет.
Таинственный ореол вокруг главного талиба множит различные слухи о его недееспособности. Так, согласно одному из майских отчетов Совбеза ООН, на фоне дважды перенесенного коронавируса у Ахундзаде наблюдаются серьезные проблемы с почками и легкими. В этом же отчете подчеркивается, что среди боевиков «Талибана» зреет недовольство: кандагарская ставка «повелителя правоверных» часто принимает решения, не уведомив располагающееся в Кабуле правительство Исламского Эмирата Афганистан. В частности, многие боевики остаются несогласными с решениями о запрете на образование и трудоустройство женщин и девочек.
Самым ярким эпизодом «бунта на корабле» стало февральское выступление исполняющего обязанности министра внутренних дел (талибы намеренно прибавляют к своим должностям приставку и. о., поскольку, по их мнению, вся власть сосредоточена лишь в руках Аллаха) Сираджуддина Хаккани в кабинете министров «Талибана». Хаккани заявил, что монополизация власти и навязывание своих взглядов наносит ущерб репутации всей системы.
Внутренние противоречия в рядах талибов малоинтересны афганским женщинам и девочкам, поскольку пока что они сталкиваются исключительно с запретами и ограничениями, главным образом на работу и на образование. В марте 2022 года руководство «Талибана» не сдержало обещание о возобновлении школьного обучения для девочек после шестого класса и продлило запрет «до дальнейшего распоряжения». В декабре того же года афганки лишились возможности получать и университетское образование.
«В тот день [20 декабря 2022 года] я хотела получить диплом, но талибы с автоматами, расставленные по периметру здания, не пустили нас даже на порог университета», — вспоминает 24-летняя Фатана, отдавшая семь лет обучению в Кабульском университете медицинских наук имени Ибн Сины. По ее словам, преподаватели вуза только разводят руками, потому что руководство повсюду — поставленное «Талибаном». Так, в сентябре 2021 года они назначили бакалавра в области журналистики на должность и. о. ректора Кабульского университета.
Запрет на университетское образование для девушек вызвал недоумение даже в мусульманском мире. ««В нашей религии нет ничего подобного», — сокрушался президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган, охарактеризовав решение боевиков как «антигуманное и антиисламское». В свою очередь, имам самого авторитетного в мусульманском мире каирского университета Аль-Азхар шейх Ахмед ат-Тейиб заявил, что запрет талибов на женское образование противоречит самому духу ислама, который призывает «и мужчин, и женщин искать знания от колыбели до могилы».
«Ислам не делает различий между мужчиной и женщиной, потому что перед Аллахом все равны. Такое отношение к женщинам — это сугубо талибский подход, связанный с их происхождением», — убежден кабульский общественный активист Джабар Акбари, периодически выступающий в защиту женского образования на пока еще работающих частных афганских телеканалах.
Многие боевики «Талибана» росли сиротами в военных лагерях, медресе, часто не зная, что такое материнская забота и ласка, поэтому для большинства из них женщина исключительно источник греха. Специфическая же интерпретация талибами ислама связана с большим влиянием неписанного пуштунского кодекса чести «Пуштунвали», который среди прочего отличается довольно строгим отношением к женщинам. Так, афганский исследователь Мухаммад Анвар Нумйалай в своей работе «Основы социальной истории пуштунов» подчеркивает: пуштуны уважительно относятся к женщине, но считают, что ее место «либо в доме, либо в могиле».
Ряд западных авторов объясняет антифеминизм радикалов распространенностью в их рядах гомосексуальных отношений. Боевики в частных беседах отрицают что-либо подобное и называют такие слухи «клеветой и выдумками врагов ислама и Афганистана». «Мы не говорим, что девочки не должны получать образование. Мы говорим о том, что для этого должна быть создана специальная среда, специальные условия», — объясняет в беседе с Perito многолетний пресс-секретарь «Талибана» Забихулла Муджахид.
Под специальной средой руководство талибов понимает искоренение из афганской системы образования всего западного, начиная с переиздания всех учебников. Но к настоящему моменту никаких серьезных шагов в этом направлении не сделано. «На протяжении 20 лет нашу молодежь вели по абсолютно неправильному пути», — заявил недавно и. о. министра иностранных дел в правительстве Исламского Эмирата Афганистан Амир Хан Моттаки.
Статистика же говорит об обратном. По данным ООН, с 2001 по 2021 год посещаемость начальных школ девочками в Афганистане увеличилась с 0 до более 80 %. Сейчас около 80 % из 2,5 миллиона девочек школьного возраста в Афганистане не имеют доступа к образованию.
Расположенный на западной окраине Кабула район Даште-Барчи представляет собой настоящий лабиринт из узеньких улиц, по которым может проехать не каждый автомобиль. Здесь нет торговых центров и супермаркетов. Зато очень много уличных торговцев, например мороженщиков с небольшими красно-желтыми фургончиками, из которых через хриплый динамик доносятся почему-то первые ноты из сочинения Бетховена «К Элизе».
В Даште-Барчи живут в основном выходцы из других афганских провинций. 95 % из них хазарейцы, представители шиитского меньшинства в стране. «Мы стали абсолютно беззащитны. Нас словно не существует. С нами может произойти все что угодно», — жалуется Хусейн, 42-летний житель Даште-Барчи. В мае 2021 года, еще до захвата власти талибами, он потерял дочь в теракте у ворот специализированной школы для девочек в этом районе. Тогда в результате взрыва погибли почти 90 человек, большинство из них были ученицы младше 18 лет.
С установлением власти «Талибана» хазарейцы, как и многие другие этнические и религиозные меньшинства Афганистана, оказались в опасности. Самые крупные теракты, совершенные в стране после августа 2021 года боевиками террористической группировки «Исламское Государство Хорасан» [«ИГ Хорасан», «Исламское Государство» признано в России террористическйо организацией и запрещено. — Прим. ред.], произошли именно у шиитских мечетей. Так, в результате взрыва у мечети Сеид-Абад в городе Кундуз 8 октября 2021 года погибли не менее 150 человек, в основном хазарейцы.
Из-за участившихся нападений на это этническое меньшинство хазарейцы всего мира запустили в социальных сетях хештег #STOPHAZARAGENOCIDE. В одном только Твиттере количество публикаций с его упоминанием превысило 11 миллионов.
Отдельный повод для беспокойства хазарейцев — отсутствие политического представительства в новом талибском правительстве, которое почти на 100 % состоит из пуштунов. «Во-первых, никто в мире не имеет права обсуждать состав нашего кабинета министров и давать нам советы. Во-вторых, состав нашего правительства является инклюзивным. Все этносы, населяющие Афганистан, представлены в кабинете министров», — настаивает Муджахид в беседе с Perito.
По его словам, правительство Исламского Эмирата Афганистан заботится обо всех этнических и религиозных меньшинствах. «Мы воспринимаем всех жителей нашей страны прежде всего как афганцев, независимо от того, кто к какой этнической или конфессиональной группе принадлежит», — указывает пресс-секретарь «Талибана».
Подчеркнуто уважительное (на словах) отношение сегодняшних талибов к этническим и религиозным меньшинствам отличает их от предшественников, контролировавших большую часть Афганистана в 1996–2001 годах. Тогда боевики требовали, например, от индусов носить одежду желтого цвета и ежегодно платить джизью (подушную подать, которая взималась в мусульманских государствах с иноверцев). Представители же «Талибана» 2.0 сразу пообещали взять под свою опеку индусов и сикхов.
Однако теракты, направленные против них, не прекращаются. Так, в июне 2022 года в результате нападения боевиков «ИГ Хорасан» на храм сикхов в Кабуле погибли два человека. «За последние два года сотни семей сикхов уже переехали из Афганистана в Индию или Пакистан. Во всем Кабуле нас осталось только четыре семьи. Больше я никого не знаю», — рассказывает один из сикхов, торгующий в продуктовом магазине неподалеку от своего храма в кабульском квартале Карте-Парван. Храм огорожен высокими бетонными стенами и находится под охраной талибов, однако, по словам местных жителей, не функционирует.
«Все, чего мы хотим, — чтобы они нас не трогали, не мешали нам жить. Мы имеем право учиться, заниматься творчеством, как и все остальные женщины мира», — рассуждает Рахиля, организаторка выставок местных художниц в одном из арт-пространств на западе афганской столицы. Пейзажи местной природы, портреты афганских женщин и известных политиков вроде Че Гевары или Махатмы Ганди — популярные у местных живописцев темы. «Пока что „Талибан“ разрешает нам проводить выставки, но мы опасаемся, что все может резко поменяться. Они совершенно непредсказуемы», — добавляет Рахиля.
Назначенный талибами новый мэр афганской столицы Хамдулла Номани и его окружение сосредоточены на крупных преобразованиях в городе по проекту с громким названием «Новый Кабул». За последние два года боевикам удалось добиться определенных улучшений в столице. С кабульских улиц исчезли наркоманы — они были отправлены в реабилитационные центры. Уличные торговцы теперь продают свои товары в специально отведенных для этого местах, а 30 тысяч уличных собак были привиты от бешенства.
В масштабах же страны одним из главных достижений за последние два года радикалы считают искоренение коррупции. Это признают и международные наблюдатели. В частности, по подсчетам Всемирного банка, с августа 2021 года доля предприятий, дающих взятки сотрудникам таможни в Афганистане, снизилась с 62 до 8 %.
Кроме того, правительству Исламского Эмирата Афганистан удалось стабилизировать курс национальной валюты. По последним данным Всемирного банка, с 15 августа 2021 года курс афгани по отношению к доллару укрепился на 3,7 %.
Преуспели талибы и в борьбе с наркотиками. Согласно отчету ООН, в 2021-м 85 % мирового опия было произведено в Афганистане. После объявленной в прошлом году антинаркотической кампании, как отмечается в июньском докладе британской компании Alcis, талибам удалось сократить посевы мака в южной провинции Гильменд на 99 % — именно там изготавливалось не менее 50 % всего опиума в стране.
Тем не менее непримиримое отношение талибов к любой критике в свой адрес и нежелание менять подходы в таких вопросах, как доступ женщин и девочек к работе и образованию, оставляют весьма призрачные перспективы международного признания их правительства. Если в 1996–2001-м кабмин Исламского Эмирата Афганистан признавали Объединенные Арабские Эмираты, Пакистан и Саудовская Аравия, то сейчас этого не делают даже они.
Некоторые страны, включая Россию, выдали аккредитацию дипломатам «Талибана» на работу в афганских посольствах, но в большинстве из них по-прежнему развевается флаг уже не существующего государства Исламской Республики Афганистан (ИРА).
Афганская сборная по крикету, столь популярному в стране, по-прежнему выступает на международных соревнованиях в цветах ИРА, что, впрочем, никак не смущает талибов, которые демонстрируют спортсменам полную поддержку.
«Поздравляем с Днем освобождения страны от оккупации!» — приходит СМС от местного оператора. 15 августа — годовщина вхождения боевиков «Талибана» в Кабул. С 2021 года это выходной день и общенациональный праздник в Афганистане. В этот день сотни талибов и их сторонников прибывают на автомобилях на площадь Общественного здравоохранения (бывшая площадь Ахмада Шах Масуда, воевавшего с талибами в конце 1990-х годов), примыкающую к зданию, где раньше было посольство США.
Самые красноречивые талибы берут в руки микрофоны и произносят пламенные речи о том, какое значение для Афганистана имеет «освобождение от иностранной интервенции». «Ни Англия, ни Россия, ни Америка не смогли нас покорить. Только в единстве наша сила!» — произносит пожилой талиб, стоя в кузове одного из пикапов, заполнивших площадь. Боевики в это время охотно позируют перед фото- и видеокамерами нескольких иностранцев, с изумлением наблюдающих за происходящим.
Но хорошее настроение в этот день есть не у всех афганцев. Вдоль дороги, ведущей от площади в сторону посольского квартала Вазир-Акбар-хан, идут несколько заплаканных девушек. Не страшась реакции боевиков, они кричат в лицо талибам, что те лишили будущего женщин и девочек Афганистана. Радикалы же в ответ только смеются и смотрят на девушек, как на юродивых. Отважные афганки не унимаются, берут в руки камни и обкидывают автомобили радикалов. Кажется, что в этих девчонках больше храбрости, чем во всех талибах, вместе взятых, на этой площади.
Сфотографировав происходящее, я спокойно удаляюсь в сторону квартала Шахре-Нау. Буквально через три минуты меня со спины настигает легковой автомобиль. Из него выходят четверо с автоматами наперевес. Ничего не объясняя, меня усаживают на заднее сиденье и куда-то везут. На вопросы не отвечают. По внешнему виду, особенно по характерным черным повязкам на голове, и по тому, о чем переговариваются мои конвоиры, я понимаю, что это именно талибы, а не боевики «Исламского государства» или «Аль-Каиды». То есть за меня не будут требовать выкуп, а, скорее всего, предъявят какое-то обвинение.
Примерно через пять минут непродолжительного пути мы выходим, и меня пересаживают в другой легковой автомобиль. Ни на один мой вопрос по-прежнему не отвечают, но в целом ведут себя вежливо, предлагают воду.
Минут через пятнадцать подъезжаем к большому зданию, огороженному широкими бетонными стенами. Глядя на окрестности, понимаю, что мы находимся недалеко от района Дар-уль-Аман, где находится российское посольство. Выходим из машины, мне на глаза надевают темную повязку. Внутренне я понимаю, что меня ведут на какую-то, очевидно не очень приятную для меня, беседу. Но в то же время в такой ситуации, когда несколько человек с автоматами ведут тебя с завязанными глазами, в голове появляются совсем не приятные мысли: «Может, сразу застрелят и не будут церемониться?»
Заходим в здание, меня заводят в какой-то кабинет, снимают повязку и усаживают на пол. Обстановка напоминает обычную комнату в общежитии: незастеленная двухэтажная кровать, на которой сидят несколько человек, небольшая сушилка для вещей, несколько матрасов на полу, письменный стол, телевизор, запах еды.
Открывают мою небольшую походную сумку, составляют список вещей, при этом по-прежнему ничего не объясняют и не отвечают на вопросы. Слова о том, что у меня все документы на руках, включая аккредитацию от МИД Афганистана, не действуют.
Затем меня поднимают и ведут в камеру. Уходя с допроса, обращаю внимание на эмблему в кабинете: «General Directorate of Intelligence (GDI)» — «Генеральное управление разведки», оно же «Истихбарат». Камера представляет собой несколько очень небольших помещений, в которых расстелены матрасы и покрывала. Есть отдельная комната для личной гигиены, в ней кран с холодной водой, тазик, два полотенца и дырка в полу для оправления естественных потребностей. Есть даже нагреватель для горячей воды.
Также имеется отдельное небольшое помещение для молитв. Там расстелены ковры, а на полке лежит несколько экземпляров Корана.
Всего в помещении может поместиться до 10 человек. У меня было два сокамерника. Первый — уже немолодой мужчина из Чечни, которого задержали из-за проблем с визой при въезде в Афганистан со стороны Таджикистана, с ним мы разговаривали по-русски. Второй — афганец лет 20–25, задержанный в одной из южных провинций по подозрению в работе на пакистанскую разведку.
Кормили три раза в день. Подают одну металлическую тарелку на троих, в которой, например, яичница, плов или тушеное мясо, и каждому по лепешке хлеба.
Талибские надзиратели почти не реагируют на вопросы и рассказы о том, что у тебя командировка, запланированные встречи, в том числе и с первыми лицами их движения. Складывается ощущение, что для рядовых талибов не существует внешнего мира и, вообще, их мало интересует, что происходит вокруг.
По рассказам сокамерников, из-за неповоротливости и бюрократизированности системы талибы могут держать людей в камерах месяцами, просто выясняя обстоятельства и личность подозреваемого.
После моих настойчивых требований и стуков в дверь, на третий день, меня все же повели на допрос к начальнику этого пенитенциарного учреждения. И снова с завязанными глазами.
На полу в просторном кабинете сидел неприметный талиб невысокого роста со своими помощниками. Меня усадили рядом с ним. «Видишь, как мы Америку уделали! — начал он. — Там у площади были девушки, не согласные с нашими порядками. Так вот знай: американцы им платят, чтобы они протестовали против нас, против нашего народа». По словам представителя «Истихбарата», моя провинность была в том, что я фотографировал этих девушек. Сотрудники GDI, дежурившие на площади, заподозрили меня в том, что я был в сговоре с этими девушками.
После продолжительного монолога начальник тюрьмы сказал, что мои документы в порядке, вернул обратно мой телефон и попросил пригласить кого-то из местных, чтобы тот поручился за меня. Примерно через полчаса приехал мой афганский знакомый, который помогал мне организовать интервью. Обмакнув большой палец в чернила, он оставил свой отпечаток на бумаге, на которой было написано, что он несет за меня полную ответственность
Возвращая мои вещи, талибы несколько раз переспросили, ничего ли у меня не пропало, и попросили расписаться в подтверждение. Еще я поставил подпись под утверждением, что в отношении меня не применялось никакого насилия.
Значит, и у талибов есть гуманизм? Возможно. Если не считать того, что мне двое суток не давали возможности связаться с родными.
Действия правительства «Талибана» и проблемы безопасности вынуждают многих людей покинуть страну. Настоящим потрясением для Афганистана стало жестокое убийство ютуб-блогерки Хуры Садат. Девушку, которая рассказывала в своих видео о повседневной жизни афганцев, атаковали неизвестные в конце августа в Кабуле. Талибы уже отрапортовали о задержании двух подозреваемых, но местные жители не исключают, что это убийство могли совершить сами радикалы, недовольные активностью девушки.
Эта атмосфера многих, особенно молодых, афганцев толкает на отъезд из страны. По информации Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, с 2021 года Афганистан покинули не менее 1,6 миллиона человек. Несмотря на попытки «Талибана» вернуть соотечественников на родину — в марте 2022 года они даже создали специальную комиссию по репатриации афганцев — очень немногие желают возвращаться домой.
«Миллионы афганцев покинули свою родину еще до прихода талибов. Никто их не боится, но существовать при этом режиме, получать образование, строить карьеру, заниматься бизнесом просто невозможно», — рассказывает активистка за права женщин Наира Кохистани, находящаяся в вынужденной эмиграции, которую афганцы называют специальным термином «дияре горбат» («страна скитальцев»). На вопрос о том, появится ли у «скитальцев» возможность вернуться домой в обозримом будущем, большинство из афганских мигрантов не дает положительного ответа.
Также находящаяся в вынужденной эмиграции бывшая журналистка Марьям Ата считает, что свое веское слово должно сказать международное сообщество, но больших надежд на него особо не возлагает: «Если зарубежные страны и международные организации окажут давление на „Талибан“ и не будут его признавать, возможно талибы однажды снимут ограничения для женщин. Но пока все говорит о том, что мы больше никогда не вернемся домой».