Китай в первой половине ХХ века стал местом притяжения многих иностранцев, в том числе и политических беженцев из России. Первая волна эмиграции, дореволюционная, состояла из рабочих и купцов. Во вторую и третью входили белогвардейцы, казачество, старообрядцы и сибирская интеллигенция. Они оказались брошенными на долгие годы в чужом государстве без средств к существованию и планов. То, что казалось временным убежищем, растянулось почти на 30 лет, до Китайской революции. В эти годы беженцы смогли создать уникальную культурную среду.
Как выживала творческая интеллигенция после первой и второй эмиграции, почему мы не помним их имен и не видели картин? Рассказывает искусствовед Анна Гарбузовская.
Волна эмиграции, которая началась после революции 1917 года и продолжилась в Гражданскую войну, остается самой массовой в российской истории. Страну покинули около двух миллионов человек. Одни бежали по собственному желанию, другие были высланы.
В 1917–1918 году покинуть Россию было несложно, основные маршруты проходили через страны Балтии и финскую границу. В 1920-е годы люди эвакуировались морем из Одессы и Крыма. Но по мере вытеснения белой армии на окраины страны западные границы становились недоступными для бегства.
Большевики захватили Владивосток в 1922 году. Разбитые белогвардейцы, сибирская интеллигенция и крестьяне двинулись вглубь маньчжурских территорий без специальных разрешений или личных документов.
Бесконтрольная миграция вызвала сильную тревогу в принимающих европейских и азиатских городах. В 1921 году Лига Наций, предшественница ООН, организовала конференцию по вопросам беженцев, где впервые на международном уровне обсуждался правовой статус человека без гражданства, способы временного расселения и возможности социальной помощи. С 1922 года выходцам из Российской империи выдавали нансеновский паспорт — удостоверение личности мигранта, которое признавали больше 50 государств. С этим документом беженцы могли легально пересекать границы и устраиваться на работу.
«12 августа утром мы с Кулькиным выехали из Баскунчака, проехали несколько верст вниз по Хоргосу. Потом, когда увидели, что нас никто не видит, переехали через реку и очутились в Китае, недалеко от поста китайской пограничной стражи».
Из воспоминаний сотника Василия Ефремова
«Я не говорю о пропаже имущества или потере близких людей… Нет. Я потерял свою Родину, и когда я найду ее снова или она обретет меня, Бог знает. Вот это самое чувство гнетет меня… Вот и маемся мы в поисках работы, мыкаемся по городу, дрова в вагоны грузим, а в то же время прихвостнями буржуазии числимся… Теперь вы поймите меня и мое настроение».
Отрывок из книги историка-китаеведа Георгия Мелихова
Русских беженцев в Харбине встретили… русские, но не беженцы, а колонисты. Поток имперских переселенцев переправлялся в Китай по мере строительства Китайско-Восточной железной дороги в 1890-х годах. Ветка Транссибирской магистрали располагалась в пределах китайских государственных границ. Еще здравствующая Российская империя планировала возвести железнодорожные узлы, крупные культурные и политические центры. В какой-то мере идея была реализована, но не тем способом, каким планировалось. Беженцы, на чью долю выпало создание этих центров, вливались в среду соотечественников в Харбине, сохраняя религиозную принадлежность. Так появился Свято-Николаевский собор на главной площади города, краснокирпичная Алексеевская церковь и церковь Успения Божией Матери.
Община в Шанхае была значительно меньше харбинской. В 1920-е годы вынужденных переселенцев встречали недоброжелательно. Город был переполнен западными колонистами, которые принимали в свое общество только экономически благополучных мигрантов, приехавших не спасать свою жизнь, а приумножать капитал. Журналистка и переводчица Александра Серебренникова писала: «Все боятся, что мы приехали, чтобы сесть к ним на шею, не желают помочь нам в беде даже жалкими грошами, как будто это разорит их».
После падения Владивостока примерно 30 кораблей с солдатами и гражданскими на бортах направились в сторону Кореи на поиски пристанища. С 1910 года Корея находилась под властью Японии, и оккупационное правительство отказалось принимать Сибирскую флотилию. Под давлением европейских консулов японцы разместили малую часть людей в корейском порту Вонсан, а отделение Красного Креста в течение нескольких месяцев оказывало беженцам помощь.
Командующий адмирал Георгий Старк планировал высадить оставшуюся часть гражданских в Пусане, но получил отказ и перенаправил уцелевшие судна в Китай. Беженцы пополнили ряды русской общины, а моряки под Андреевским флагом ушли в свой последний рейс. На Филиппинах адмирал продал остатки имперского флота, прожил в Маниле еще год и эмигрировал в Париж — работать водителем такси.
В первые годы положение эмигрантов было тяжелым. Нищета и низкий социальный статус почти не оставляли возможности получить приличную работу. На китайском рынке оказывались сбытые белоэмигрантами шубы, ткани и столовые приборы из серебра. Беженцы начали употреблять наркотики; в трудные времена некоторые закладывали пальто в ломбарде, чтобы спустить полученные деньги в кокаиновом или опиумном угаре.
В западных странах приехавшим помогали благотворительные общества, центры распределения беженцев и отдельные меценаты. Община в Китае оказалась в изолированном положении и могла рассчитывать только на себя. Поиском средств активно занимался архиепископ Иоанн Шанхайский, устраивая благотворительные балы, ярмарки и футбольные матчи.
В 1930-х люди смогли приспособиться к новым условиям, и во многом этому способствовал малый бизнес эмигранток. Они начали с языковых курсов, музыкальных и танцевальных занятий, рассчитанных на детей состоятельных европейцев, а затем открыли школы. Хороший заработок приносили ночные клубы. Днем они работали как рестораны, вечером — как дансинги, ночью превращались в менее изысканные заведения.
Александр Вертинский вспоминал общество эстетов, которым нравилось устраивать ежегодный конкурс красоты «Мисс Шанхай» среди русской общины. Шоу проходило в местном кабаре «Аркадия», где по ночам в бурлеск-представлениях подрабатывали танцовщики балета и актеры театра «Лайсеум». Кабаре имело большой успех, но хозяин не спешил тратить лишние деньги и в целях экономии разводил кур, гусей и индюшек. «В этом курятнике и томились будущие королевы… Высоко задрав свои вечерние платья и отбиваясь зонтиками от гусей, они были близки к истерике», — писал Вертинский.
Видные артисты из среды эмигрантов и влиятельные иностранцы — завсегдатаи местных клубов и творческих домов охотно помогали художникам-эмигрантам перебиваться случайными заработками, делая заказы на роспись ресторанов, оформление декораций для представлений, портреты влиятельных европейцев.
Белоэмигранты сохраняли надежду на возвращение домой и ждали падения большевистского режима, но шло время и до Китая стали доходить новости об убийстве царя и его семьи. Игумен Серафим привез восемь гробов алапаевских мучеников. Шесть членов императорской фамилии были захоронены в Пекине на территории Русской духовной миссии. Траурные мероприятия проводились на протяжении многих лет, а радиостанции завершали день исполнением имперского гимна «Боже, царя храни».
Что в это время происходило в Китае?
В первой половине ХХ века западные страны, а также Япония вели успешную колонизаторскую политику в Азии. Крупные города быстро росли, появлялись экономические центры. Одним из таких был Шанхай, наименее китайская часть Китая, открытый для иностранцев с 1842 года.
После синьхайской революции 1912 года образовалась Китайская Республика. Под влиянием западной экспансии среди китайской интеллигенции распространялись буржуазно-либеральные идеи, рабочее население прониклось марксизмом, а в среде белоэмигрантов, особенно в Харбине, было много приверженцев фашистской идеологии. Русские студенты, собиравшиеся в антикоммунистические кружки, выступали за классовую борьбу и поддерживали дальнейшую японскую оккупацию.
Реальность общины была одновременно лихой и абсурдной. Люди стремились к бурной и разнообразной светской жизни, словно она была показателем благополучия. С ошеломляющей скоростью организовывались творческие сообщества: «Понедельник», группа «ХЛАМ», еврейский литературный клуб «Четверг», литературно-художественное содружество «Восток». С середины 1920-х годов эмигранты выпускали на Востоке больше 270 газет и журналов. В них, например, публиковали агентские телеграммы из Москвы и Петрограда с рассказами об арестах граждан, слухами о приближающейся войне с Японией. Русское фашистское движение в Шанхае печатало заметки об историческом значении русского фашизма и разрушении «красной химеры».
Несмотря на удручающую нестабильность, художников увлекал экзотический для европейского взгляда мир Китая. Пейзаж стал главным жанром в изобразительном искусстве общины. Художник Михаил Кичигин и его жена Вера Кузнецова-Кичигина много путешествовали в поисках жилья и заказчиков. Зимой топили печи старыми работами, летом жили «в необитаемой полуразрушенной немецкой колонии», без окон и дверей, но среди скал и горных рек. Так появились пленэрные зарисовки и картины с пейзажами китайских регионов: Кантона, Лаошаня, Гонконга, Запретного города в Пекине.
Живописцы объясняли свою тягу к пейзажу поразительным освещением. Природный мир в сочетании с традиционной архитектурой напоминал декоративную сказку. Художники, предпочитающие свободную импрессионистическую манеру письма, создавали яркие и динамичные пейзажи. Буйством красок и фактурностью мазков они старались передать аутентичность китайского окружения или его идеализированную версию. Так работало западное мышление внутри ориентализма: колониальная экспансия отождествляла восточную культуру с манящей архаической эпохой.
Европейские эстетические ценности проникли в изобразительное искусство Китая. Китайское движение за новую культуру стремилось порвать с традиционными устоями и интегрировать западные культурные черты. Художники оживляли искусство, внедряя европейские идеи о перспективе, рисунке и цвете. Высшие учебные заведения вводили лекции по истории искусств, а лучших студентов отправляли учиться в Италию и Францию.
Но ни местным художникам, ни тем более беженцам не хватало дохода от профессиональной живописи и преподавания. Чтобы обеспечить себя, многие работали с рекламными агентствами. На протяжении 1920–1930-х годов компании расширялись и экспериментировали с западными маркетинговыми идеями. Сенсацией стали плакаты-календари — азиатские пинап-девушки рекламировали сигареты, косметику и фармацевтические препараты. Плакат, как и современная реалистическая живопись, был продуктом вестернизации китайской культуры.
В 1940-е годы политическая ситуация в Китае обострилась. Японская империя оккупировала часть страны и перешла к открытым военным действиям. В 1937 году началась кровопролитная восьмилетняя война, а в скором времени против правительства Китайской Республики и колониального режима выступила коммунистическая партия. «Город наш продолжает носить вид военного лагеря <…> Лига Наций бессильно мечется между японцами и китайцами, предлагая им помириться. Больше всего, конечно, всех занимает вопрос, какова будет позиция большевиков», — вспоминала журналистка Александра Серебренникова.
Западные колонисты закрывали свои предприятия и уезжали, русские следовали их примеру. Если в начале 1920-х годов община насчитывала 400–500 тысяч человек, то к 1945 году численность сократилась втрое.
Уехать на родину из нестабильного Китая было быстрее и дешевле. Старшее поколение белоэмигрантов выбрало репатриацию, не подозревая о готовящихся в СССР судебных процессах и ссылках в рабочие лагеря. Репрессии «харбинцев» начались с приказа наркома НКВД Ежова 1937 года. Для предъявления обвинений в сотрудничестве с японским государством было достаточно работать на железной дороге, иметь отношение к белой армии, быть этническим китайцем или корейцем.
После Второй мировой войны советские войска оккупировали Маньчжурию. Вместе с Красной армией в Харбин пришла контрразведка Смерш, которая арестовала и незаконно вывезла в СССР почти 15 тысяч человек. Тех, кто задержался в Китае до 1950-х, то есть пережил революцию, местное коммунистическое правительство принуждало к срочному выезду. Почти все имущество и ценные вещи у них конфисковали.
Пейзажисты Михаил Кичигин и Вера Кузнецова-Кичигина вернулись в СССР в 1947 году. В 1951-м Веру арестовали по доносу коллег мужа. Ей приговорили к 25 годам лагерей, она провела в ГУЛАГе пять. Иконописца Василия Задорожного, уехавшего в Маньчжурию еще подростком, осудили в 1945 году. Он провел 10 лет в трудовом лагере, а после освобождения уехал в США. Карикатуриста Руфа Аньина арестовали, вывезли в СССР и осудили на 11 лет. Виктор Подгурский, один из самых успешных художников и педагогов среди шанхайских эмигрантов, в 1948-м перебрался в Казань, а после ареста сына переехал в Ташкент. Следы художника и преподавателя Владимира Анастасьева теряются после 1941 года, Ивана Герасимова, рисовавшего в Шанхае портреты дипломатов, — после 1954-го. Неизвестно, смогли ли они выбраться из Китая.
Чтобы выехать в третьи страны, русские эмигранты добирались до Гонконга. Переезд затягивался на годы. Художник Константин Клуге около четырех лет работал в строительной компании в Гонконге, прежде чем смог выехать во Францию. Иконописец Арсений Савицкий вместе с семьей хотел перебраться в Сидней, но был призван в британскую армию и несколько лет провел в японском плену.
География переселения была обширна. Многие пытались выехать в США и Австралию, но, чтобы получить визу и политическое убежище, требовалось обзавестись личным поручителем. Для этого князь Сергей Белосельский-Белозерский организовал в Нью-Йорке русско-американский союз помощи беженцам, который помогал оформлять документы и поручительства. Также из Китая можно было бежать на пароходах в страны Латинской Америки: Бразилию, Аргентину, Парагвай. Тем, кому не хватало средств, помогала Международная организация беженцев. Она занималась эвакуацией иностранцев из Китая, предоставляя транспорт до Филиппин. Оставаться там или дальше прокладывать путь к западным державам, было уже вопросом финансов и личного желания.
«Из Гонконга русские разъезжались в разные страны мира, большинство добиралось до места назначения морем. Группами от нескольких десятков до шестисот человек русских эмигрантов грузили или на рейсовые пароходы, где размещали и кормили отдельно от других пассажиров, или на специальные грузовые суда, переоборудованные для перевозки людей. Таким образом… русских из Китая перевозили в основном в трюмах кораблей».
Из переписки Лидии Ястребовой, представительницы русской общины в Австралии
Март 2013 года, Лондон. В аукционном доме проходят торги произведениями южноафриканского искусства. Среди пейзажей и натюрмортов с цветами выставлен портрет зеленоликой азиатской женщины. В 1950-е годы средний класс в США, Канаде и Австралии массово скупал репродукции Зеленой Леди. Они висели на каждом углу, в гостиных комнатах и супермаркетах. Это была «Китаянка» художника Владимира Третчикова, представителя восточной ветви эмиграции. После революции 1917 года его семья уехала в Харбин, позже — в Сингапур, еще позже — в Кейптаун. Его работы не купил ни один музей, а критики описывали его стиль одним словом: китч. Но в тот день «Китаянку» продали почти за миллион фунтов стерлингов, в три раза превысив ее рыночную стоимость.
В третьи страны направлялось преимущественно второе поколение эмигрантов, «дети Китая». Они родились в эмиграции или приехали совсем юными. Главной звездой среди молодых художников и был Владимир Третчиков. Еще при жизни о нем ходили легенды. Пытаясь сбежать от войны в Китае, он попал в японский плен, чудом спасся и выехал в Сингапур. Чтобы заработать денег на дальнейшую дорогу, рисовал агитационные плакаты для британской пропаганды. Накопив достаточно средств, отправился в Южную Африку на пароходе, пережил кораблекрушение и 20 дней провел в открытом океане. Со второй попытки Третчиков обосновался в Кейптауне и нажил состояние, продавая коммерческую живопись.
Портреты представителей всех рас в этнических одеждах, с радужными тенями, зеленой и синей кожей стали хитом для среднего класса на Западе. В Харбине Третчиков ходил в школу искусств своих соотечественников, а позже, перебравшись в Шанхай, работал в рекламном агентстве. Шанхайское поп-искусство и поликультурное положение города помогли сформировать ему собственный стиль живописи, полный нарочитого глянца и насыщенной пестроты, после которой любая европейская живопись казалось бледной. Критики называли его королем китча, музеи и галереи отказывались приобретать работы, но это никак не отразилось на количестве заказчиков. Третчиков любил сравнивать свое искусство и отвергнутую натуру художника с Ван Гогом, только, по его словам, Ван Гог голодал, а он разбогател.
Харбинскую студию искусств «Лотос», в которой занимались Кичигин и Кузнецова, посещал и офицер Виктор Арнаутов. Он прибыл в Харбин с армией Колчака в 1920 году, художественное образование в империи получить не успел: помешала война. Чтобы обеспечить себя в Китае, он писал иконы и работал кавалерийским инструктором при армии маршала Чжан Цзолиня в Мукдене. В 1930-х Арнаутов решился на переезд в США по студенческой программе. Он закончил Калифорнийскую художественную школу и получил шанс поработать под руководством Диего Риверы, мужа Фриды Кало, над созданием фресок Национального дворца и дворца Кортеса в Мехико.
Арнаутов приехал в Сан-Франциско с желанием обличать пороки американского общества. «В наше время расизм проник во все штаты Америки, высшие слои общества унаследовали от аристократов отношение к негру как к получеловеку. В США сотни тысяч безработных, есть семьи, в которых безработица передается по наследству, и это среди белых. В богатейшем штате Калифорния я видел этих людей, знал их, им посвящены мои картины», — писал художник.
Виктор Арнаутов вернулся в СССР в начале 1960-х годов. Ему было почти 70 лет. Художник поселился в Мариуполе, где прошло его детство. Дом, в котором располагалась его мастерская, был разрушен в прошлом году.
Самые знаменитые творческие деятели Москвы и Петербурга 1910-х годов бежали в Европу. В Китае оказались в основном сибирские художники и ремесленники, многие из которых не имели профессионального образования. Немногочисленные выпускники столичных заведений (МУЖВЗ и Строгановки) были востребованы среди китайских и иностранных заказчиков. Тем не менее это поколение называют художниками второго эшелона, потому что изобразительное искусство развивалось в традициях реализма конца XIX века.
Художники не ставили цель запечатлеть социальную несправедливость или осветить проблемы в жизни общества, как эмигрантского, так и местного. Даже образы китайских бедняков, простых рабочих и монахов были лишены неприглядности и грязи. Не интересовали русских художников ни эксперименты с композиционной формой, ни поиск нового мироощущения. Травмирующий опыт эмиграции не отразился на живописи, художники занимались визуальным анализом своего окружения, своеобразной медитацией. Восток проник в искусство белоэмигрантов только визуально, в образах и материалах, которые использовали творцы, в стилизации, композиционных пустотах в портретных этюдах, обращении к сюжетам китайского народного искусства.
Каждый писал в рамках реалистического стиля. Кому-то нравился свободный и дышащий импрессионизм, кому-то — гладкий и детальный академизм. Эти черты живописи творцы увозили с собой в разные страны. Была ли им нужна очередная революция, даже художественная? Привычной манерой они навсегда связывали себя с утраченным прошлым. Эксперименты и новая философия, характерные для революционного авангардного искусства, воспринимались как пропагандистские. Они прочно ассоциировались с советской властью, которая на первых порах своего существования возвела их в ранг официальных. Другой причиной использования традиции реализма был доход от продажи картин. Заказчики не хотели покупать для своего интерьера холст с рефлексией и драмой.
Главная трудность в изучении наследия восточной ветви эмиграции — поиск визуального ряда. Во время исхода колонистов в 1940-х годах произведения затерялись в частных коллекциях или были навсегда утрачены. Сейчас часть работ постепенно появляется на арт-рынке и фиксируется в каталогах аукционных домов.
Судьбы некоторых художников до сих пор неизвестны. С 2000-х годов несколько групп исследователей, в том числе китайских, занимаются восстановлением истории восточной ветви эмиграции. Они поднимают архивные данные, изучают газеты и ищут выживших «детей Китая». До Южной Америки, Австралии и других отдаленных территорий, куда из Китая переселялись русские беженцы, искусствоведы еще не добрались.
Слободчиков В. А. О судьбе изгнанников печальной… Харбин. Шанхай. М., 2005. 241 с.