Подчинение территории: как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой
Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.
«What is your nationality?» и «Where are you from?» — дежурная фраза для начала разговора в любом отеле или такси мира. Чаще всего этот вопрос становится трамплином для перехода к сути: предложения собственных услуг или описания местных достопримечательностей. Но иногда особенно внимательные люди отвечают мне: «But you don’t look like a Russian!»
Этот восклицание ставит меня в тупик. Обычно я теряюсь и начинаю объяснять про тюркские народы, про татар, Россию и 160 национальностей в нашей стране, чем полностью запутываю собеседника. «So you are not Russian!» — стандартный итог такого диалога.
Я наполовину татарка, на четверть латгалка и на четверть русская. В детстве я про себя говорила так: «Я — русская». В подростковом возрасте стала говорить, что я наполовину русская, наполовину татарка. Сейчас мне 33 года, я переехала в Латвию и ужасно боюсь этого вопроса, не знаю, как на него ответить.
Этой колонкой мы запускаем серию материалов, посвященных разговору о корнях, этничности и самоопределении. Если вы хотите поделиться своей историей, напишите нам на почту [email protected].
После событий, которые произошли за последние 170 дней, я все больше задумываюсь о собственном этническом и культурном самоопределении. История моей семьи — это история огромного количества переездов и жизни в разных городах. У нас нет связи ни с какой землей или территорией, и свою юность с моей родной сестрой мы провели в разных городах. Со временем у нас появилась точка общего сбора и «приземления»: Москва.
С начала спецоперации я чувствую себя будто в двух измерениях: в одном я носительница русской культуры и обладательница красного паспорта с двуглавым орлом, а в другом я внучка татарки и латгалки, которая о культуре своих предков узнает из книжек и не говорит ни по-татарски, ни по-латышски — родственники были уверены, что мне это никогда не пригодится.
Шесть месяцев я думаю об этом постоянно. У этого процесса есть терапевтический эффект. С одной стороны, это проговаривание и осмысление проблем, с которыми сталкивались мои родные на пути к своей самоидентификации, с другой стороны, это выстраивание новой — не из моего опыта, но из опыта моих предков.
С точки зрения бытовой и семейной культуры нет никакого «наполовину», я — татарка. В детстве я проводила каждое лето в Омске или родной деревне бабушки и дедушки. Так сложилось, что татарская культура связана для меня с интимным и важными вещами: отношениями внутри семьи, нежностью и проявлением любви, заботой о близких. А вот культура папиной семьи как раз была обращена будто во внешний мир: работу, амбиции, внешние социальные связи, умение постоять за себя.
Моя бабушку зовут Хания, дедушку — Зуфар. Но почему-то в детстве, когда нам домой звонили, спрашивали Галю или Сашу. Мне всегда было смешно: ну какие они Саша и Галя! Оказалось, что во времена жизни в Литве им пришлось выбрать славянские имена, чтобы не причинять другим неудобство своими сложными татарскими.
Мои бабушка и дедушка родом из татарской деревни Уленкуль, расположенной в трех часах езды от Омска. Бабушка рассказывала, что наши предки переселились сюда из Узбекистана. Этот факт подтверждает мой генетический тест: 43 % моих предков — хазары, бухарские евреи, каракалпаки, казахи, киргизы, таджики и узбеки.
Дедушка стал военным, поэтому сначала они попали в Энгельс, а потом в литовский город Шяуляй, где находился советский военный аэродром. В Литве они прожили почти 30 лет, и в бабушкиных и дедушкиных историях это место абсолютного счастья. С одним «но»: Литва даже во времена Советского Союза была моноэтнической страной. Моя мама во дворе была единственной смуглой и темноволосой девочкой. Ей хотелось отстраниться от всего татарского и максимально себя «обелить».
Мама и тетя выросли в среде, где не было ничего татарского. Из ухоженной и современной Литвы они постоянно ездили в отпуск в родную деревню бабушки и дедушки, где жизнь была не просто деревенской, а предельно бедной и лишенной каких-либо перспектив. Они привозили даже такие базовые вещи как школьную форму, обувь, предметы гигиены. Татарская культура вызывала у них отторжение, к тому же родственники моего папы часто позволяли себе шутки на тему национальности мамы в пассивно-агрессивной форме: «Ты что, шуток не понимаешь?»
Когда дедушка вышел на пенсию, они с бабушкой решили вернуться жить в Омск, поближе к родной деревне, родственникам и друзьям. По возвращении они сильно углубились в татарскую культуру, стали даже ходить в мечеть, что меня очень удивило. Дома в серванте стояла напечатанная цитата из Корана на арабском, и как-то я увидела нашего родственника, получившего образование в медресе, тихонечко переворачивающим картинку: все это время она стояла вверх ногами.
Так вышло, что я лишь некоторыми чертами похожа на татарку. У меня не такая смуглая кожа, как у моей мамы, и не такие темные волосы. Чаще всего меня воспринимают как белую персону, поэтому я редко сталкивалась с агрессией или расизмом. Я давно привыкла к миллиону неуместных замечаний про татар (мне ни разу не было смешно от шуток про эчпочмак или чай), а про татарское иго и мои татарские корни умудрялись шутить даже учителя.
В подростковом возрасте у меня появилось больше татарских черт, и тогда меня начали воспринимать иначе. Мужчины могли неожиданно у меня спросить: «А ты случайно не татарка?» Получив утвердительный ответ, они выдавали что-то вроде: «Так и знал, мне всегда татарочки нравились!» или «Татарки все очень красивые и классные жены». Несколько раз я слышала такие фразы от мужчин, которые мне были симпатичны, и каждый раз испытывала расстройство и неприязнь. Как будто моя красота или симпатия ко мне не принадлежит мне, будто это свойство объекта, которое идет по умолчанию.
То же самое касалось и моих качеств как будущей жены или девушки, которые, конечно же, оценивались по логике «татарская — значит удобная». Мне, кстати, понадобилось немало времени, чтобы пересмотреть традиционные семейные установки. Ничего страшного не произошло, модель у меня осталась та же, но я смогла реалистично увидеть объем домашней работы и ответственности, которая лежит на мне. А еще это позволило понять, чтό именно в этом устройстве мне важно и дорого, что я хочу сохранить как традицию, а что хочу оставить в прошлом.
Бабушка по папиной линии из Латгалии. Это регион на востоке Латвии, он граничит с Россией, Беларусью и Литвой. Бабушка родилась в 1935 году, когда Латвия была независимой. Жили они недалеко от города Абрене (после выхода Латвии из СССР город отошел России и стал называться Пыталово). Это удивительный и очень нетипичный регион Латвии: тут говорят на латгальском, в котором латышские и русские слова смешиваются между собой.
Пример:
— B’eju es’ t’erga, nup’erku, tvoraga nup’erku. (Я был на рынке, купил творога)
— Рa cyk že tvorag? (Почем же творог?)
— Pa rup sorak! (По рубль сорок!)
В юности бабушка уехала в Ригу трудиться на одном из новых заводов, построенных советскими властями. Всю жизнь она проработала в Латвии и после обретения страной независимости ей дали латвийское гражданство, а не паспорт негражданина, как, например, большинство переехавших в Латвию жителей Советского Союза. Мне всегда интересно было узнать, какой она была в молодости, до того, как по ней проехался каток советской власти и работы на заводе. То, что я успела застать, было советской культурой, и только изредка прорывались латгальские отголоски. Конечно, при этом бабушка отлично говорила на латышском.
История моей бабушки — это типичная история жителей приграничных районов. Как их воспринимает государство? А как они воспринимают себя? Бабушка получила первые документы уже во времена советской оккупации, поэтому при выборе национальности написала в анкете оптимальное: русская. Конечно же, она была латгалкой, но говорить об этом на оккупированной территории было небезопасно. Отношение к оккупации очень сложное и сейчас, эта травма так и осталось непроработанной, и мне сложно назвать бабушку латышкой. И уж тем более я никогда не скажу, что я на четверть латышка. Я просто говорю, что у меня есть латгальские корни.
В какой точке я нахожусь сейчас? Я не стала углубляться в архивы, не составляю семейное древо, но я будто по-новому увидела старые семейные фотографии и саму историю нашей семьи. Мне стало интересно расспрашивать мою татарскую бабушку о наших предках, об их укладе жизни в деревне. Хочется побольше говорить об этом с родителями и близкими родственниками, но почему-то для таких разговоров никогда нет удобного случая.
Скоро у моего друга-татарина родится дочка, и он планирует говорить с ней только по-татарски. Он рассказал, что сейчас в Татарстане издается много хорошей литературы для детей, посвященной изучению татарского языка. Зовет меня учить язык вместе с ними. Думаю, что так и поступлю, сделаю хотя бы маленький шаг навстречу своим татарским корням.
Этой колонкой мы запускаем серию материалов, посвященных разговору о корнях, этничности и самоопределении. Если вы хотите поделиться своей историей, напишите нам на почту [email protected].