Мы продолжаем публиковать на Perito серию статей об этнической идентичности и вместе с героями размышляем, что значит принадлежность к той или иной культурной общности. Больше колонок в разделе «Идентичность».
В этом выпуске Гульназ Галеева, родившаяся в Башкортостане, размышляет в художественной форме о том, как видели и видят в России башкир и каково реальное место башкирской культуры в Уфе. В сотрудничестве со школой Write Like a Grlll мы публикуем ее эссе, написанное на совместном с музеем «Гараж» курсе по женской автотеории.
«WLAG Россия» — это писательские курсы и сообщество пишущих женщин. WLAG проводит курсы, воркшопы и лаборатории, издает сборники рассказов начинающих писательниц вместе с No Kidding Press и поддерживает женское письмо всеми доступными способами.
Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.
«Нуный-нуный-нуназы» — так ласково обыгрывали мое имя родители.
«Гөлна-а-аз, өйгә ҡайт!» — «Гульназ, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
Я жила в башкирской деревне, где никогда не играли на национальном инструменте курай и не пели народные песни оҙон көй. Я росла в башкирской семье, в которой никогда не готовили национальное блюдо бешбармак и не пили кумыс. Я даже не знаю, были ли мы башкирами. Но на улице все время слышалось:
«Гөлнаааз, өйгә ҡайт!» — «Гульназ, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
«Башкир» показывали по телеканалу БСТ, главному в Башкортостане. Это они играли на курае, пели оҙон көй, ели бешбармак и пили кумыс. «Башкирскость» прописывалась в школьной стенгазете в имени «нашего» племени юрматы, «нашей» тотемной птицы — журавля и «нашего» тотемного дерева — рябины. «Башкирская» женственность вытанцовывалась маленькими девочками на школьной сцене в украшенных монетами красных «башкирских» платьях из 100-процентного полиэстера, которые душат и не дают коже дышать. «Башкирский» дух раскрывался в сочинениях 11 октября каждого года ко дню «суверенитета» «Республики» «Башкортостан».
«Башкирское» детство праздновалось в коридорах из полуживых детей под июльским солнцепеком для встречи «башкирского» президента: «наш» президент любил выезжать в рабочие командировки по республике. Иногда администрации районов и учреждений решали, что президента непременно должны встречать дети, выстроенные живым коридором.
А все это время по всей деревне звучало:
«Гөл-на-а-аз, өйгә ҡайт!» — «Гульназ, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
Мое детство звучит на башкирском:
Я звала кошку «бес-бес-бес» («кыс-кыс-кыс»)
Собака наша лаяла «уау-уау-уау» («гав-гав-гав»)
Наши куры кудахтали «ҡыт-ҡыт-ҡыт» («куд-кудах»)
Наш петух кричал «ки-ки-ри-күүүүүк» («ку-ка-ре-ку»)
Мой младший брат звучал «ығы-ығы» («агу-агу»)
А я звучала «э-һе-һе-е-ей!» («э-ге-ге-е-ей!»)
- ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ собирались в слова и символы, которыми я вышивала свои детские рифмы о первом снеге, о первой учительнице Әминә-апа, неотправленное письмо своей первой любви.
И все это время по всей деревне звучало:
«Гөл-на-а-аз, өйгә ҡайт!» — «Гульназ, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
Я бы вернулась домой, но я стала большой, а деревня — маленькой. Я думала, что в Уфе [столица Республики Башкортостан] найдется место для меня, но в ней не нашлось места для моих - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ.
Мои - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ уместны только в Өфө (так называется Уфа на башкирском), потому что Өфө — это три шурупа. Так звучит шутка про название города на башкирском, визуально похожее на шляпки трех шурупов. Есть даже памятник «Три шурупа».
Мои - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ уместны только в ресторане «Аҙыҡ-түлек», на градостроительном форуме «Урбан-байрам» и фем-празднике «Фем-байрам».
Мои - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ уместны, пока они смешны и нелепы.
В Уфе я кумыс, который никогда не пила,
В Уфе я курай, на котором никогда не играла.
В мою кожу вросло платье из полиэстера, которое душит и не дает мне дышать.
А в это время по всей деревне звучало:
«Гөл-на-а-аз, өйгә ҡайт!» — «Гульназ, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
Но где этот дом?
Я начала искать дорогу и нашла ее в чужих мыслях:
нация — это воображаемое сообщество;
нация — это дискурсивный конструкт.
Эта дорога широка и просторна. Она обещала привести меня в мой дом, в котором люди перестанут видеть во мне кумыс и курай и не будет необходимости носить «башкирские» платья из полиэстера, которые душат и не дают дышать. В котором не будет самой потребности в - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ.
А в это время по всей деревне все еще звучало:
«Гөл-на-а-аз, өйгә ҡайт!» — «Гульназ, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
Но про воображаемость сообществ никто не хотел читать, и дорога домой оказалась бесконечно длинной.
Дорога домой казалась бесконечно длинной, пока ее не осветила моя Алтынай (имя моей дочери переводится на русский как Золотая Луна).
У меня родилась дочь, и я поняла, что не смогу познакомить ее с собой без моих - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ. Я поняла, что не смогу познакомить ее с миром без моих - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ, ведь только так я умею его познавать.
Мы зовем с Алтынай кошку «бес-бес-бес» («кыс-кыс-кыс»)
Наша собака лает «уау-уау-уау» («гав-гав-гав»)
Наши куры кудахчут «ҡыт-ҡыт-ҡыт» («куд-кудах»)
Наш петух кричит «ки-ки-ри-күүүүүк» («ку-ка-ре-ку»)
Моя дочь звучит «ығы-ығы» («агу-агу»)
А я ей в ответ «э-һе-һе-е-ей!» («э-ге-ге-е-ей!»)
В песочнице только мы с тобой говорим на башкирском. Я знаю, что в наших - ә - ө - ү - ҙ - ҫ - ҡ – ғ – һ видят «кумыс» и «курай». Я знаю, что в нашу кожу вшивают «башкирские» платья из полиэстера, которые душат и не дают нам дышать. Подойди, ҡыҙым (дочь), я сниму твои швы, а ты мои. Прости, ҡыҙым, нам придется делать это много раз.
Но я уже слышу, как по всей Уфе звучит:
«Алтына-а-а-ай, өйгә ҡайт!» — «Алтынай, домой!»
«Өйгә ҡайт!!!» — «Домой!»
Ҡайтабыҙ! (Возвращаемся!)