Шесть сестиере Венеции глазами путешественников прошлого: Иоганна Гете, Рихарда Вагнера, Павла Муратова, Генри Мортона, Эрнеста Хемингуэя, Иосифа Бродского и Петра Вайля.
Саша Борисова
текст
Кажется, что Венеция хожена-перехожена туристами, изучена и сфотографирована со всех возможных ракурсов. Но что, если взглянуть на город глазами журналистов, писателей и композиторов, бывавших здесь в разные годы? Пройтись теми же путями, что они, обнаружить те же явления, отмечая, что осталось неизменным, а что теперь выглядит иначе?
Александра Борисова, научная журналистка и жительница Генуи, рассказывает, как Венеция раскрывается с лучшей стороны благодаря мемуарам живших здесь писателей, художников и композиторов.
13 июля 2021 года итальянский кабинет министров принял давно ожидаемое историческое решение: большим круизным лайнерам запретили проходить в порт Венеции через ее крупнейший канал, Джудекки, мимо площади Святого Марка. Местные жители получили то, чего так долго добивались: уход городов-кораблей с горизонта вернет Венецию в ее прошлое.
Фото: Eric Goverde/Pexels.com
«Почему мы так хотим защитить Венецию от вод лагуны? Потому что не хотим, чтобы она менялась. Она прекрасна, и она нам нравится такой, как сейчас», — говорит археолог Диего Калаон, рассказывая о «Моисее» — проекте по созданию гигантской системы мобильных шлюзов, которая должна защитить город от наводнений.
И я подписываюсь под этими словами. Для меня Венеция по-прежнему «светлейшая», La Serenissima Repubblica di Venezia, как исторически именовали Венецианскую морскую республику. Побывать здесь — значит прикоснуться к непрерывному прошлому, пройти теми же путями, которыми ходили великие.
Потому, кроме исторических книг и туристических путеводителей, я люблю брать с собой в дорогу книгу воспоминаний о Венеции, написанную кем-то умным, хорошим и дорогим. Эти воспоминания откроют с новой стороны каждый из шести венецианских сестиере — аналогов привычных нам районов: Сан-Марко (San Marco), Кастелло (Castello), Канареджо (Canaregio), Сан-Поло (San Polo), Санта-Кроче (Santa Сroce) и Дорсодуро (Dorsoduro).
Приезд. Санта-Кроче с Мортоном и Муратовым
Большинство из нас прибывают в Венецию из Местре, с terra ferma, «твердой земли», на автобусе, машине или поезде по мосту Понте делла Либерта и сразу попадают в сестиере Санта-Кроче. Здесь находится парковка и остановка автобусов на пьяццале Рома, неподалеку железнодорожный вокзал Санта-Лючия.
Это поразительный контраст. Сходишь с поезда на ничем не примечательном вокзале — фашистская архитектура, ровно такие же вокзалы в Риме, Флоренции и еще бог знает где, и ничто не предвещает чуда. Но проходишь сквозь него, как через портал в пространстве-времени, и прямо с серых ступенек открывается картина, которую ты столько раз видел на открытках и экранах. Большой канал, непрестанно причаливают и отчаливают речные трамвайчики вапоретто, напротив — узнаваемый бледно-зеленый купол церкви Сан-Симеон Пикколо. Церковь Святой Лючии на карте не ищите: ее снесли, чтобы построить вокзал (Муссолини вообще не церемонился с древностями).
Везде вокруг вода Венецианской лагуны того неповторимого оттенка — зеленая с белым гуашь, — который можно увидеть только в Венеции, не перепутаешь. Весь привычный мир отступает, остается на станции среди железнодорожных путей. Перед тобой предстает «град Китеж», слепящий, состоящий из неба, воды и камня. Это ощущение от Венеции отлично передал Павел Муратов, историк, искусствовед, автор серии очерков «Образы Италии».
«Для нас, северных людей, вступающих в Италию через золотые ворота Венеции, воды лагуны становятся в самом деле летейскими водами. <…> Все пережитое обращается в дым, и остается лишь немного пепла, так немного, что он умещается в ладанку, спрятанную на груди у странника. Его ожидает Италия, — Италия, так близко, за этим пространством лагуны! Мысль о прекрасной земле, на которую сейчас опускается ночь, там, за тихими водами, за туманными равнинами, где течет Брента, с особенной силой пробуждается всякий раз при наступлении вечера в Венеции. Среди огней и движения на Пьяцце она приходит внезапно и уносит далеко, так далеко, что говор и смех праздной толпы звучит в ушах, как слабый шум отдаленного моря…»
Приезд в Венецию не похож на прибытие в любой другой город. Это не столько географическое перемещение, сколько путешествие во времени и еще немножко — в агрегатном состоянии, переход от земли к воде. Это расположение города на границе стихий Муратов тоже подметил:
«Люди Возрождения были прозорливее нас; среди них венецианцы сохранили особенно долго и в особенной чистоте инстинкт стихии. Они всегда были амфибиями воды и воздуха. Венецианский мир расположился где-то по линии, делящей лагуну и небо. Переливы красок венецианского колорита рождены зеркальностью и текучестью этого мира. Камни Венеции приобрели подвижность: живописец видел их в меняющемся зеркале вод или в струистой призме воздуха. Все окружающее его казалось созданием особой венецианской стихии, пронизанной серебристым светом, осязаемой, как тончайший шелк».
Но прибытие в город — это и путешествие в свои воспоминания о Венеции, которые есть у каждого. Даже у тех, кто в Венеции никогда не был. Это наша общая память, общая с путешественниками прошлого.
«Венеция и Рим схожи в том, что не вонзают в тебя острый нож открытия, они лишь легонько подталкивают в бок: смотри, узнаешь? Впечатление такое, будто живешь второй раз и видишь места, знакомые из первой жизни», — писал английский путешественник и журналист середины XX века Генри Мортон. Он был одним из трех журналистов, присутствовавших при вскрытии гробницы Тутанхамона в 1923 году, но бóльшую часть своей карьеры занимался тревел-журналистикой: исходил весь Лондон, изъездил Англию вместе с Шотландией и Уэльсом, побывал на Ближнем Востоке и в Южной Англии, а под конец жизни добрался и до Италии.
Санта-Кроче как первое свидание. Не надо бежать, не надо искать на карте какие-то важные достопримечательности. Просто пройдитесь, например, за церковь в сторону садов Пападополи и посмотрите: это — Венеция. Здесь все не так, здесь улицы не «виа», а «калле», здесь площади не «пьяцца «(кроме нее, самой главной, пьяцца Сан-Марко), а «кампо». Это — Венеция.
Жизнь в венецианском стиле. Дорсодуро с Петром Вайлем, Бродским и Хемингуэем
Дорсодуро — это лучшее место для жизни в Венеции. Причудливые изгибы каналов и берегов делают так, что отсюда везде близко: что до вокзала, что до Большого канала, что до Пьяццы, но при этом Дорсодуро остается уголком и покоя. Не зря его так любил Иосиф Бродский, который приезжал в Венецию только зимой — не за солнцем и толпой, а за одиночеством и творчеством.
Его эссе «Набережная неисцелимых» посвящена городу и несуществующему топониму. Госпиталя для неизлечимых больных давно не существует, теперь там академия изящных искусств, однако по набережной все еще можно пройтись. Ориентируйтесь на мост Ponte agli Incurabili и найдете памятную табличку о Бродском. А чтобы совсем приобщиться к опыту писателя, поселитесь в пансионе «Академия»: это было его первое венецианское пристанище.
В Дорсодуро любил жить советский и американский журналист Петр Вайль. Он писал о нем:
«…Венеция не устает раскрываться тому, кто ей верен, и особенно тогда, когда овладеваешь техникой ходьбы по кальи, — то, что венецианцы называют „ходить по подкладке“: ныряя в арки, срезая углы, сопрягая вапоретто с трагетто — переправой в общественной гондоле. На какой карте найдешь улочку, где обычно останавливаемся мы с женой: Sottoportego e corte dei zucchero — „Сахарный проход и двор“? Двор в самом деле есть, но наша дверь — в „проходе“, каменном коридоре, в который надо свернуть с улицы, ведущей к очаровательнейшей церкви Св<ятого> Себастьяна, расписанной Веронезе. В пяти минутах ходу отсюда жила семья Карпаччо, его приход — Сан-Анджело Рафаэле».
Петр Вайль
«Гений места»
Ходить по Венеции — особое искусство и удовольствие, даже игра. Подробно ее описывает Эрнест Хемингуэй в своей книге «За рекой, в тени деревьев»:
«Шагая по узенькой улочке, он решил не считать, сколько пересек переулков и мостов, а потом сориентироваться и выйти прямо к рынку, не попав ни разу в тупик. Это была такая же игра, как для других людей пасьянс. Но она имела то преимущество, что, играя в нее, вы двигаетесь и любуетесь домами, городским пейзажем, лавками, тратториями и старыми дворцами Венеции. Если любишь Венецию, это отличная игра».
Рынок, закусочные и переправы. Сан-Поло с Гете и Вайлем
Если вы выполнили задачку Хемингуэя и добрались до рынка, то вы в правильном месте, чтобы осматривать Сан-Поло. Это маленький сестиере в первой «луке» Большого канала, самое яркое его место — рыбный рынок в квартале Риальто, у моста с таким же названием. Это самый известный рынок Венеции и старейший в Европе: рыбой здесь торговали еще в Средние века.
Мои впечатления совпадают с тем, что описывал Эмиль Золя в «Чреве Парижа»: рынок в Риальто так красив, что выходит за рамки утилитарного и кулинарного и становится искусством. Иссиня-черные раковины мидий. Креветки, омары и лангусты всех оттенков красного и оранжевого. Похожие на древние барельефы устрицы. Теплая белизна рыб и гребешков, а надо всем этим — голова меч-рыбы, почти марлин из хемингуэевского «Старика и море».
250 лет назад Гете приходил сюда, чтобы просто полюбоваться. «Рыбный рынок и бесчисленные „плоды моря“ доставляют мне большое удовольствие, я часто захожу туда получше рассмотреть злополучных обитателей пучин, попавшихся в сети», — писал он.
О разнообразии местного ассортимента упоминал и Петр Вайль в XX веке: «…Корявые пегие устрицы, черные мидии, фестончатые раковины caposanto, продолговатые, вроде карандаша, capelunga, серые галькоподобные vongole, креветки, крабы, вкуснейшая в лагуне рыба с живописным именем бронзино; горы белых грибов в сентябре, тугие пучки белой спаржи в апреле, огромные болонские яйца круглый год, десятки сортов спагетти — малиновые со свеклой, коричневые с какао, зеленые со шпинатом, черные с кальмарьими чернилами, ослиная колбаса, жеребятина, которую несешь с базара».
Это гедонистическое разнообразие и сегодня поражает воображение путешественников. Но кое-что изменилось: во времена Гете и до самой эры Муссолини Риальто был единственным мостом через Большой канал. «Две главные части Венеции, разделенные Большим каналом, соединяет только мост Риальто, однако здесь предусмотрены и другие коммуникации, а именно — баржи, которые в определенных местах перевозят людей и грузы», — писал Гете.
Сейчас у нас нет особой необходимости в «других коммуникациях»: через канал проложены еще три моста, а вапоретто послушно останавливается то на одной, то на другой стороне. Однако «баржи» до сих пор существуют и называются трагетто — «паромы».
Трагетто представляют собой те же черные гондолы, только без внутренних красот и с совсем спартанскими скамейками. Они отмечены на хороших туристических картах, и всего их пять. Три южнее Риальто: один находится у церкви Санта-Мария-дель Джильо, еще один — у дворца Ка-Редзонико, следующий — у палаццо Мочениго, где в 1817–1818 годах жил Байрон, написавший там четвертую песнь поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда».
Севернее Риальто переправиться можно по соседству с дворцом Ка-д’Оро и у Казино Венеции. Переправа стоит два евро для туристов и всего 70 центов для местных. Запомните, это самый дешевый способ ступить на борт черной гондолы.
Трагетто у Ка-д’Оро привезет вас напрямую к рынку, минуя толпы вокруг моста. Купите продукты на Риальто и приготовьте что-то дома, который снимете на Airbnb, — так почувствуете себя правильными венецианцами.
Но если хотите перекусить в городе, Сан-Поло тоже отлично подходит. Вокруг рынка много бакаро — традиционных баров-закусочных, без которых нельзя представить поездку в Венецию. Культура бакаро немного напоминает привычные тапас в Испании, еду «на ногах». Заходишь в бар, берешь у стойки бокал вина или аперитив, съедаешь одну из десятков маленьких закусочек — и, не останавливаясь, дальше, к следующему бакаро. Только закуски там не испанские, а аутентичные венецианские: солено-сушеная треска, печень, анчоусы, осьминоги и прочие морские гады. Главное — не останавливаться, каждый бакаро интересен по-своему, бродите смело от одного к другому.
Переулки и повседневность венецианцев. Каннареджо с Муратовым
Когда почувствуете, что довольны состоявшимся аперитивом, возвращайтесь к Большому каналу и переходите его по мосту Риальто. Так вы окажетесь в Каннареджо. Это самый северный сестиере, длинный и открытый лагуне, связанный с морем намного больше, чем с землей. Сюда причаливают кораблики местного оператора Alilaguna, привозящие туристов из аэропорта Марко Поло. Отсюда отчаливают вапоретто на Мурано, Бурано, Торчелло и кладбищенский остров Сан-Микеле, где, кстати, похоронены и Петр Вайль, и Иосиф Бродский, и Сергей Дягилев, и Игорь Стравинский.
А еще Каннареджо очень пустой, несмотря на близость к железнодорожной станции. Венеция и сегодня не так сильно захвачена туристами, как это принято считать. Значительная часть из них приезжает всего на день, и их «муравьиная тропа» лежит на линии, соединяющей вокзал и парковку с площадью Святого Марка. В сторону от нее венецианская жизнь идет своим чередом.
Павел Муратов, впервые приехавший в Венецию в 1908 году, отмечал этот дуализм. «Есть две Венеции, — писал он. — Одна — это та, которая до сих пор что-то празднует, до сих пор шумит, улыбается и лениво тратит досуг на площади Марка, на Пьяцетте и на набережной Скьявони. С этой Венецией соединены голуби, приливы иностранцев, столики перед кафе „Флориан“, лавки с изделиями из блестящего стекла. Круглый год, кроме двух-трех зимних месяцев, здесь идет неугомонно-праздная жизнь, такая праздная, какой нет нигде».
Другую Венецию Муратов предлагает искать в переулках. «Узкие переулки вдруг поражают своим глубоким, немым выражением. Шаги редкого прохожего звучат здесь как будто очень издалека. <…> Передвигаясь наподобие шахматного коня, можно пройти в отдаленный квартал Мадонна-дель-Орто. Там есть одно удивительное место: открытый и пустынный бассейн около прежнего аббатства Мизерикордия. <…> В такие минуты открывается другая Венеция, которой не знают многие гости „Флориана“ и о которой нельзя угадать по легкой и детски праздной жизни на площади Марка».
Я совершенно согласна с Муратовым: мало где в Венеции так тихо и по-домашнему, как среди квадратно-гнездовых улиц и каналов Каннареджо с еврейским гетто и улицами, обрывающимися прямо в зыбь лагуны. А поскольку здесь живут настоящие венецианцы, они здесь и едят — очень неплохо и совсем не по-туристически.
Самый простой способ выбрать хорошее место для неспешного плотного ужина — пройтись вдоль канала Каннареджо (остановки «Гулье», «Креа» и «Тре-Арки»). Оба берега — сплошь рестораны и остерии, многие выставляют столики прямо к воде, другие, побогаче и посерьезнее, располагают незаметными с улицы тенистыми внутренними дворами.
Вкусно везде, но для выбора предлагаю воспользоваться народным ориентиром: ищите место, где за длинным объединенным столом будет сидеть большая громкая семейная компания, а еще лучше группа сердитого вида дедушек. Они-то знают толк в еде. Только будьте готовы, что знания английского у официанта в таком месте могут не оправдать ваших ожиданий. Но еда с легкостью это компенсирует. Впрочем, и места без вида на канал в этом районе хороши. Венецианские друзья водили меня в Alle Due Gondolette, и оно того стоило.
Церковь, спальный район и Дож. Кастелло с Гете
Идите из Каннареджо на восток, еще дальше от обитаемых мест, и попадете в Кастелло. Мимо церкви Святых Джованни и Паоло с могилами дожей, одноименной площади с памятником главному воину Венеции Бартоломео Коллеони и одноименной же больницы, мимо стадиона — на край света, к кафедральному собору Венеции.
Собор Сан-Пьетро-ди-Кастелло, ВенецияФото: Didier Descouens (CC BY-SA 4.0)
Да-да, собор — это вовсе не знаменитая базилика Святого Марка на главной площади. Любимая всеми, похожая на византийские и русские, тысячелетняя церковь была закрытой и частной, практически домашней капеллой дожей. А начальников католической церкви венецианцы посадили за местный 101-й километр, как раз в Кастелло. Собор так и называется: Сан-Пьетро-ди-Кастелло, он бел, огромен и пуст.
Кастелло довольно большой спальный район: целые кварталы без гостиниц и ресторанов, висящее поперек улицы белье, местный маленький стадион и тенистые сады. Немного даже непохоже на Венецию. И снять квартиру на Airbnb здесь сложно, настолько это район для своих. Но зайти погулять стоит, в том числе ради многочисленных мастерских, магазинчиков и боттег, где товары и делают, и продают. Не Made in China, а настоящих местных мастеров.
«Во всех окнах бусы, зеркальца, стекло — те наивные блестящие вещи, которые никому не пришло бы в голову продавать или покупать где-нибудь, кроме Венеции», — писал Муратов. Но купить здесь можно не только стекляшки. Именно Кастелло советуют тем, кто хочет приобрести необычный и качественный сувенир. Я когда-то нашла здесь отличный оттиск картины местного художника и платье ручной работы, которое имело социальный смысл: его сшили заключенные женской тюрьмы на острове Джудекка. Путеводители также советуют обратить внимание на акварели, стеклянную бижутерию и книги в ручном переплете.
Жилые улочки района Кастелло, Венеция
Фото: Antonio Trogu/Flickr.com
Фото: Michael.PortrayingLife.com/Flickr.com
Кроме того, Кастелло известен как та часть Венеции, где туристу посчастливилось встретить живого дожа — выборного главу Венецианской республики. Конечно, случалось это в последний раз в XVIII веке, а тем туристом был Иоганн Вольфганг Гете. Он посетил Венецию еще до того, как Наполеон уничтожил Венецианскую республику и отдал ее Австрии.
Встреча с дожем случилась в церкви Святой Юстины, она же Санта-Джустина. Там праздновали день памяти победы над турками, и дож Паоло Реньер прибыл туда, как положено, на золоченой барке.
«Дож — рослый, красивый мужчина, возможно, нездоровый, но сейчас, дабы не уронить своего достоинства, он держится очень прямо под тяжелыми своими одеждами. Благосклонный и приветливый, он выглядит дедушкой всего своего народа. Торжественный наряд очень идет к нему, шапочка под колпаком не режет глаз, — тонкая и прозрачная, она прикрывает самые белые, самые светлые волосы, какие только есть на свете».
Иоганн Вольфганг Гете
«Итальянское путешествие»
Сегодня на всех правителей Венеции, исключая низложенного Марина Фальера, можно полюбоваться в зале Большого совета во Дворце дожей. Реньер был предпоследним главой Венеции, а последний — Людовико Манин, низложенный Наполеоном. Вот что писал о его бесславном конце Генри Мортон:
«Последний дож, Людовико Манин, сдал Венецию молодому человеку 28 лет, корсиканцу с неопрятными волосами и генеральским шарфом, обхватившим пока еще стройную талию. Под взглядами могущественных предшественников дож оставил зал Совета и вошел в кабинет, где лакей снял с него пышное облачение. Когда с головы его сняли корно, символ венецианского величия, корсиканец сказал, что этот головной убор ему больше не понадобится. Последнее унижение Наполеон приберег напоследок: продал Венецию Австрии».
Генри Мортон
«Прогулки по Северной Италии»
Что до церкви Санта-Джустина, то сейчас она находится на задворках Венеции, недалеко от остановки «Челеста». Она десакрализована, и в ее здании находится школа, а хорошо сохранился только фасад.
Туристы и площади. Сан-Марко с Бродским, Вагнером и Мортоном
Нагулявшись по очаровательным задворкам города на воде, вступайте, наконец, на его центральную площадь через парадные ворота. Добраться из Кастелло до Сан-Марко удобнее всего на вапоретто, и это лучшая (после Большого канала, конечно) прогулка. Сначала вы видите с воды сады, а потом вас встречает почетный караул: две похожие друг на друга типично венецианские колокольни — Сан-Джорджо-Маджоре слева и Сан-Марко справа.
Не сходи́те на Сан-Дзаккариа, как все, а проезжайте еще одну остановку до причала Сан-Марко. Так вы увидите с воды один из главных открыточных видов мира: Дворец дожей и Пьяццетту, как называют маленький закуток площади Сан-Марко, выходящий к лагуне. На этом закутке — два покровителя Венеции на высоких столбах, а чуть поодаль — базилика Святого Марка.
Это хорошее место, чтобы начать венецианский день пораньше, пока с материка не приехали толпы туристов-однодневок (для полного погружения в Венеции, конечно, обязательно нужно ночевать). Впрочем, здесь ничто ничего не лишне, и слишком много людей — не слишком. Генри Мортон замечал, что их пестрая многонациональная толпа фактически заменила столь же пеструю толпу торговцев, которые раньше давали жизнь городу.
«Туристы, которых обыкновенно принято бранить, делают атмосферу Венеции живой и радостной. Огромные толпы бродят по площади, кормят голубей или сидят за столиками кафе „Флориан“ или „Квадри“, едят мороженое или пьют кофе под звуки несмолкающих струнных оркестров. Полная иллюзия, что Венеция до сих пор королева Адриатики, а ее жители — хозяева христианского мира», — писал Мортон.
Оркестры на Пьяцце играют до сих пор, а самое раннее их упоминание мне удалось найти у Рихарда Вагнера. Он приезжал еще в австрийскую Венецию, до того, как она присоединилась к объединенной Италии в 1866 году, так что чувствовал себя как дома, даже слишком. По вечерам на площади играли военные оркестры, и композитор писал, что «частенько вздрагивал при звуках собственной музыки».
Но если хотите видеть пьяццу Сан-Марко, как будто она только для вас, будьте как Иосиф Бродский: приезжайте в Венецию зимой. Снега не увидите, зато какой туман! Это потрясающее ощущение, когда смотришь с Сан-Марко на лагуну и не видишь белого палладиевого фасада Сан-Джорджо-Маджоре, что на острове напротив. Наблюдая, как туман поглощает совершенно пустую Пьяццу, Бродский сравнивал его с военным вторжением:
«…Вторжение было тихим, но все равно вторжением. Я видел, как пики и копья молча, но очень быстро движутся со стороны лагуны, словно пехота перед тяжелой кавалерией. „Молча и очень быстро“, — сказал я себе. Теперь в любую минуту их Король, Король Туман мог появиться из-за угла во всей своей клубящейся славе. „Молча и очень быстро“, — повторил я. Это была строчка Одена, последняя строчка из „Падения Рима“, и именно это место было „совсем не здесь“. Внезапно я почувствовал, что он сзади, и резко обернулся. Высокое, гладкое окно „Флориана“, хорошо освещенное и не прикрытое щитом, горело сквозь клочья тумана. <…> Тут окно потемнело. Король Туман въехал на пьяццу, осадил жеребца и начал разматывать белый тюрбан. Его сапоги были мокры, как и сбруя коня; плащ был усеян тусклыми, близорукими алмазами горящих ламп. Он был так одет, потому что понятия не имел, какой сейчас век, тем более год».
Иосиф Бродский
«Набережная неисцелимых»
Кафе «Флориан» на площади, конечно, подойдет, чтобы согреться зимой. Но есть и менее очевидные, но не менее культовые места всего в двух шагах от этого популярного заведения. Например, бар «У Гарри» (Harry’s Bar), где была куча знаменитостей, включая Хемингуэя и Бродского. Вот что вспоминал о нем Петр Вайль:
«…Во всяком случае, по его же (Бродского) свидетельству, именно в этом баре он встретил Рождество 1977 года вместе с Сюзан Зонтаг. Наверняка они пили коктейль „Беллини“ — фирменное изобретение „Харрис-бара“: умелая смесь шампанского и натурального сока белого персика. <…> Не исключено, что они ели еще одно изобретение „Харрис-бара“, а точнее его хозяина, синьора Чиприани, владельца самого роскошного отеля в Венеции. <…> Так вот, однажды знакомая Чиприани, знаменитая актриса пожаловалась ему на то, что доктор запретил ей есть любое приготовленное мясо. И великодушный Чиприани специально для нее изобрел блюдо, ставшее потом очень популярным. Это тончайше нарезанные листы сырой говядины под оливковым маслом с лимоном и пармезаном. Блюдо получило имя великого венецианского художника Карпаччо».
Harry’s Bar, Венеция
Первой заказчицей карпаччо была не актриса, а графиня, но простите Вайлю эту вольность. «Харрис» стоит того.
И конечно, тут нужно плавать на гондолах. Прямо как Гете, сделавший это сразу же, как только прибыл в город в 1786 году. «Когда к нашему кораблю подошла первая гондола (это делается для того, чтобы поскорее доставить в Венецию торопливых пассажиров), мне вспомнилась игрушка из моего раннего детства, о которой я уже лет двадцать не вспоминал. Отец привез из своего итальянского путешествия прекрасную модель гондолы. Он очень ею дорожил, и мне лишь в виде особой милости позволялось играть ею. Первые остроконечные клювы из блестящего листового железа и черные клетки гондол приветствовали меня, как добрые старые знакомцы, я упивался уже позабытыми было впечатлениями детства», — вспоминал писатель.
Рихард Вагнер тоже пользовался гондолой как транспортом, и у него даже был любимый гондольер. После утренней работы композитор брал гондолу, чтобы добраться до площади Сан-Марко, где он обедал. Интересно, вез ли его гондольер по Большому каналу или они «срезали» небольшими каналами? Так водой можно добраться до самой площади, а не выходящей к лагуне Пьяццетте.
Вагнер был в Венеции много раз, там и умер в палаццо Вендрамин-Калерджи. Когда он впервые услышал песню-перекличку гондольеров, она так вдохновила его, что он включил ее как звук рожка в начало третьего акта оперы «Тристан и Изольда». Кстати, судя по всему, пели громко: звук дошел до Вагнера от моста Риальто, а до него от дворца около километра.
«Этот меланхолический диалог повторялся все с более длительными интервалами и произвел на меня такое впечатление, что я сохранил в своей памяти простые музыкальные компоненты», — написал он. Правда, Гете, бывший в Венеции примерно в то же время, жаловался, что песенное искусство гондольеров уходит в прошлое, и они все больше молчат. Это отмечал и Генри Мортон, уже в шестидесятых годах XX века, описывая свою ночную поездку по Большому каналу.
«Гондольеры тоже теряют интерес и вместо того, чтобы заливаться соловьем, ворчат на высокую стоимость жизни и осуждают скупость современных туристов. <…> Огни других гондол то приближались, то удалялись. Мне нравились движения гондольеров. Заметил я и то, что пели из них лишь те, кто вез мужчину и женщину, — счастливое продолжение романтической традиции. <…> Я спросил у гондольера, звучат ли теперь эти песни, но он дал мне обычный неопределенный ответ <…>: „Возможно, да, возможно, нет“. <…> Столетия обмана, хитрых уловок и умения держать рот за замке оставили, кажется, неизгладимый след в мозгу венецианца», — писал Мортон.
С хитростью венецианских гондольеров столкнулась и я. Мой пятый приезд в Венецию пришелся на август 2020 года, и я все-таки решилась взять гондолу и поддержать страдающую от ковида венецианскую экономику. Выбрала через Booking.com удобный причал у Santa Maria del Giglio, пришла на закате и в предвкушении. Но господа гондольеры не оценили моей современной привычки бронировать билеты в онлайне и отказались сажать меня в свой транспорт.
Не помогло ни знание итальянского, ни моя беременность. Гондольеры только разводили руками, говорили, что интернета у них нет, а увидеть мой билет на телефоне мешает плохое зрение. «Букингу» они сообщили, что я то ли не явилась, то ли явилась без билета. В общем, мне стоило значительных усилий даже просто вернуть деньги за несостоявшуюся поездку. Гондольеры свято чтут традиции обдирания туристов!
Что почитать перед (и во время!) прогулкой по Венеции:
Павел Муратов. Образы Италии.
Генри Воллам Мортон. От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии.
Иосиф Бродский. Набережная неисцелимых.
Петр Вайль. Гений места.
Иоганн Вольфганг Гете. Из итальянского путешествия.
