«Сексизм, умноженный на расизм»: ведущие подкаста «а вы, наверное, сёстры!» — об экзотизации

Perito продолжает серию статей об этнической идентичности, в которых герои размышляют о том, что значит принадлежность определенной культурной общности. Больше колонок можно найти в разделе «Идентичность». 

В подкасте «а вы, наверное, сёстры!» ведущие Вика, Дари, Аюна и Лена обсуждают, каково это — быть азиаткой в постсоветской России. По просьбе Perito они рассказали, как столкновение с предрассудками повлияло их жизнь и что помогло с этим справиться.

Экзотизацию сложно отделить от ксенофобии и расизма, обычно они идут бок о бок. Люди подчеркивают твои отличия от «белого» человека либо в негативном ключе, либо в положительном, — когда тебя видят как «сувенир» и причуду.

Свой самый травмирующий опыт, связанный с экзотизацией, я получила в первых отношениях. Я случайно узнала, что партнер, с которым мы были вместе полгода, в компании своих друзей называл меня не по имени, а азиаткой. Я долго объясняла, почему это плохо, он все равно не понял, каким образом это задевает мои чувства. Тогда я не знала, что это обычная глухота человека, для которого проблемы меньшинства не проблемы, и вряд ли до него можно достучаться.

Этот эпизод сильно повлиял на мое восприятие себя и поиск партнеров в будущем. Мне постоянно казалось, что они со мной только из-за моего происхождения и непохожести на остальных. Я не верила, что могу понравиться кому-то по другим причинам, как личность.

Однажды со мной разговорился однокурсник и выдал, что отношения с азиаткой или нерусской девушкой возможны, но это точно не вариант для построения семьи. Из последних таких воспоминаний: я встречалась с человеком, которому нравился определенный типаж девушек. Я поняла это уже после завершения отношений, когда он рассказал, что его нынешняя девушка — моя землячка, параллельно вспомнив, с кем он встречался до меня. Ощущения мерзкие: ты любила человека, а была для него всего лишь типажом.

Я впервые столкнулась с экзотизацией, когда переехала в Москву. Окружающие стали обращать внимание на мое происхождение, и я сама начала ощущать себя другой. Обычно это довольно невинные слова. Например, однажды мой коллега упомянул, что думал, будто я буддистка, потому что я «молчаливая и умиротворенная». На самом деле я протестантка и просто стеснялась разговаривать с новыми людьми.

Другой коллега как-то раз сказал, что мне нужно использовать свою запоминающуюся внешность для нетворкинга. Некоторые люди задавали мне странные вопросы про мою семью: «А твои родители будут против, если у тебя будет парень другой национальности?» Почему это вообще кому-то интересно? Я что, породистая собачка? Следите за своей личной жизнью! Больше всего раздражали парни, которым хватало мозгов писать мне: «Нихао» и считать, что я по умолчанию интересуюсь всем азиатским. Поэтому я старалась избегать азиатской массовой культуры: не смотрела дорамы, не слушала кей-поп и не афишировала, что мне нравится аниме.

Встречаясь с таким отношением, я начала подозревать всех вокруг в экзотизации и фетишизации. Особенно настораживали парни. Он смотрит аниме, у него в сохраненках японские школьницы? На 89 % ему интересна не я, а мой разрез глаз. Это превратилось в паранойю и одну из причин неуверенности в себе. Ты сталкиваешься с тем, что некоторые люди воспринимают тебя в первую очередь как азиатку, а уже потом как личность. Поэтому начинаешь сомневаться, а есть ли в тебе что-то еще, кроме твоей необычной оболочки.

Для меня экзотизация похожа на объективацию в квадрате, сексизм, умноженный на расизм. Это максимально неприятно, чувствуешь себя необычной игрушкой, а не человеком. «Какая ты необычная и интересная» — самый популярный комплимент в мою сторону на протяжении всей жизни. И хотя большинство считает это приятными словами, мне они напоминают, что я отличаюсь.

Инаковость чувствуется как отчуждение, одиночество, опасность, уязвимость. Из тебя как будто делают объект для наблюдений. Кажется, сейчас круто быть особенными, но для меня это внимание всегда было болезненным и пугающим. Честно, я до сих пор мечтаю, чтобы мне сделали комплимент «Какая же ты нормальная» или «Ты такая обычная». Долгое время моим любимым цветом был серый, и я просто кайфовала от того, что я часть серой массы.

Я занимаюсь творческой деятельностью. В подростковом возрасте у меня была очень низкая самооценка и склонность сравнивать себя со всеми подряд, поэтому я до сих пор иногда испытываю синдром самозванца. Я долго думала, что если бы я была белой девчонкой, то никому бы не было дела до моих танцев, что людям нравится мое творчество, потому что сейчас азиаты — это модно, а не потому, что я действительно что-то умею. Если бы я была белой, то могла бы правда понять, талантлива ли я. Мне казалось, будто людей привлекает только мой образ.

Сейчас я стараюсь относиться к этому проще, ведь мне не изменить свою внешность. Остается лишь делать то, что я делаю, и верить, что люди воспринимают мои работы глубже, чем я себе представляю.

Я выросла с ощущением, что я одна в этом мире и для меня в нем нет места. Этому меня научило общество. Порой со мной обращались настолько ужасно, что я просто поверила, что так можно. Помогла терапия, в которую я пришла после очередного расстройства пищевого поведения. Психологиня реагировала и на мои рассказы о столкновении с расизмом. Она говорила, как ее злят эти случаи и что со мной нельзя так поступать. Я с трудом осознала, что это правда, ведь я всю жизнь прожила с мыслью, что со мной, наоборот, можно так делать. Мозг привык к вот такой ужасной норме.

Следующий этап осознания случился, когда меня поддержал почти незнакомый человек. Долгое время мне было очень некомфортно от его помощи, я не привыкла к такому отношению. Я впервые поняла, что я — часть общества, меня видят и мне хотят помочь.

Терапия, близкие, друзья и работа над подкастом стали огромной поддержкой для меня. С тех пор, как мы стали вести «а вы, наверное, сёстры!», я начала чувствовать себя гораздо увереннее в разговорах о расизме. Появилось много понимания и сочувствия, мы с соведущими сталкиваемся буквально с одними и теми же трудностями, вплоть до мелочей.

«Экзотичная» — так однажды меня назвала преподавательница во время занятия по актерскому мастерству. Она дала нам, 12-летним детям, задание описать одногруппника тремя прилагательными, а потом дополняла сказанное. Помню, я приятно удивилась ее выбору, но не в плане содержания (с этим я свыклась), а вокабуляра. Таким красивым словом меня еще ни разу не называли. На тот момент экзотичность будто бы валидировала меня, подняла из ранга «узкоглазой».

Необычное имя и необычная внешность (для Петербурга, где я росла) всегда были со мной. Я понимала, например, что отбор в танцевальный коллектив прошла благодаря внешности. И дальше, находясь в любом учебном или рабочем коллективе, держала в уме, что инаковость может сыграть мне на руку.

Я пользовалась своей экзотичностью при знакомстве с новыми людьми, чтобы удивить, впечатлить, запомниться. Я могла сразу рассказать им, что умею чистить бараньи кишки, из которых готовятся национальные блюда хошхоног и орёомог. Наверное, из-за того, что я росла вдали от Бурятии, для меня самой некоторые атрибуты этой культуры были экзотичными. Когда я стала больше узнавать и говорить о ней, в том числе через фотографию, эти аспекты переставали быть чужими, а я чувствовала себя вправе присвоить себе традиции и историю Бурятии. Правильнее будет сказать так: не я присвоила себе культуру, а она приняла меня, я стала ее частью, стала буряткой. Получается, мой путь самосознания и самоощущения начался с самоэкзотизации, но привел к более глубокому и чуткому пониманию того, что значит быть буряткой.

Пожалуй, мне повезло, я почти не сталкивалась с экзотизацией в своем окружении, либо память стерла эти воспоминания. Есть подозрение, что некоторые люди все же проявляли ко мне интерес только из-за внешности или происхождения. Это вызывает склизкое чувство неполноценности и обиды, поэтому я стараюсь об этом лишний раз не думать.

Честно говоря, отказаться от своей инаковости оказалось не так просто. Сейчас я живу в Монголии, моноэтничной стране, где белые лица — экзотика. Спустя месяц пришло осознание, что я скучаю по ощущению особенности. Это было неприятное открытие, которое к тому же сопровождалось чувством, будто я не дотягиваю до местных стандартов красоты, хоть и не могу объяснить, из чего они состоят. В Питере я не старалась быть красивой, моей нестандартности вполне хватало для того, чтобы чувствовать себя уверенно на людях. Уже в Улан-Удэ, где я прожила несколько месяцев перед отъездом в Монголию и где буряток, по моим наблюдениям, примерно столько же, сколько девушек славянской внешности, я ощущала внутреннюю потребность соответствовать неким местным стандартам. Их суть я тоже не успела вычленить, но меня спасала моя одежда — найденные в питерских секондах жемчужины.

В Улан-Баторе же вокруг меня только азиаты, все очень красивые. Женщины с самыми разнообразными фигурами, они носят одежду самого разного стиля, от корейского уличного и панка до нежно-феминного. Тяжело выделяться на их фоне, а стать похожей на них еще тяжелее. Тем не менее подобная рефлексия дает пространство для исследования и принятия себя, для поиска самоценности, не основанной на моей необычности.