Чтобы не пропустить новые тексты Perito, подписывайтесь на наш телеграм-канал и Instagram.
Слова «этничность», «раса» и «национальность» все чаще становятся участниками публичных дискуссий. С помощью этих категорий обсуждают свое и чужое поведение, восприятие мира, политические взгляды. Социальная антропологиня, выпускница школы культурологии НИУ ВШЭ и магистратуры антропологии Европейского университета Ирина Прус описала для Perito основные подходы ученых к пониманию разного рода идентичностей.
Мы описываем акт насилия как расовый, этнический или националистический; мы анализируем функции расово, этнически или национально нагруженных символов; мы характеризуем полицейские практики как «расово профилированные»; мы объясняем характер распределения голосов избирателей в терминах расовой или этнической лояльности; мы приписываем идентичности или интересы расовым, этническим или национальным группам; мы анализируем националистическое коллективное действие; мы характеризуем некое действие как сознательно направленное на расу, этничность или национальность другого человека; мы рассматриваем то или иное выражение как этническое унижение — в этих и бесчисленных других ситуациях мы делаем когнитивные допущения о способах, какими люди анализируют, фреймируют и интерпретируют свой опыт.
Роджерс Брубейкер, «Этничность без групп» (2012)
В этом фрагменте американский социолог Роджерс Брубейкер, один из ведущих теоретиков исследований этничности, и его соавторы Мара Лавмэн и Петр Стаматов представляют классификацию как когнитивную операцию. Другими словами, за появлением и использованием категорий, по которым мы распределяем людей, и критериев, с помощью которых мы это делаем (события, конфликты, произведения искусства — и этот ряд можно продолжать), стоят мыслительные операции. Именно мы наделяем что-то расовым, национальным или этническим измерением, называем, понимаем и объясняем себе и другим те или иные процессы как связанные именно с расой, нацией или этничностью.
Подход Брубейкера бросает вызов устоявшимся академическим и политкорректным конвенциям в понимании расы, этничности и национальности и позволяет пересмотреть представления о природе этих категорий. Интеллектуальными оппонентами Брубейкера выступают две исследовательские парадигмы: эссенциалистская и конструктивистская. Чтобы разобраться, в чем состоят их отличия, можно обратиться к понятию «идентичность».
Идентичность — это представления о принадлежности человека к различным группам и общностям: социальным, экономическим, национальным, профессиональным, языковым, политическим, религиозным, гендерным, расовым и другим.
Именно принадлежность к группе по-разному обосновывается в эссенциалистской и конструктивистской парадигмах.
Эссенциализм — один из исследовательских подходов, особенно популярный до второй половины XX века. В эссенциализме все человечество — это множество групп, которые обладают внутренней однородностью. Их представителей объединяет ряд конкретных признаков: строение тела, цвет глаз или кожи, черты характера, поведение, эмоциональный репертуар. Для эссенциалистов эти признаки оказываются фиксированными, они изначально свойственны человеку как представителю определенной группы. Именно группы, а не индивиды, дружат, конфликтуют, сходятся во мнениях, обладают общими интересами или непримиримыми противоречиями.
Например, в советской академии эссенциалистская версия этничности укоренилась благодаря влиятельным работам этнографа Юлиана Бромлея. Бромлей сформулировал понятие этноса как вневременной сущности, которая приобретает различные виды в разных типах общества. Эссенциалистские обоснования нации также можно найти в понятиях «национального духа» и «духа народа» — формулах философии романтизма, которые стали фундаментом для появления национальных культов.
Представление о расе, нации, этносе как о групповой принадлежности прочно связано с разработками государственных классификаций, проведением статистических исследований и переписей. Как показывает антрополог Альберт Байбурин, процедура заполнения графы «национальность» в советском паспорте «по происхождению» (то есть по родителям, а не по самоназванию) была включена в работу государственного репрессивного аппарата, становилась основанием для отказа в доступе в высшие учебные заведения и к определенным видам профессиональной деятельности. Люди оказывались в сложных отношениях с графой «национальность»: она влияла на самоопределение и повседневное взаимодействие, порождая практику отчуждения, переписывания и сокрытия семейной истории.
Переписи и статистические исследования играли значимую роль в государственных национальных политиках. На материалах советской истории Франсин Хирш показывает, что эксперты, опираясь на западноевропейские идеи о нациях и этносе как о культурных общностях, поддерживали революционную идеологию и политику советского режима в отношении коренных народов. Хирш описывает, как в музейные экспозициях демонстрировалась хронологическая последовательность движения от «менее развитых» народов к «более развитым». В выставке 1920-х годов, посвященной Чукотке, предметы материальной «низкой» культуры — охотничьи орудия, костяные блюда и деревянные сани — сопровождались пояснением, как царское правительство эксплуатировало коренные народы Сибири, в то время как СССР помогает улучшать быт, строит школы и медицинские пункты, просвещает массы.
Ученые корректировали национальный портрет советского государства и участвовали в истории государственного строительства и национальной политики, проводя исследования и представляя собранные данные как научные факты. Антропологи Марина Мартынова и Валерий Тишков отмечают, что устойчивое представление о 128 народах на территории СССР появилось в результате масштабных этнографических опросов, которые позволили сократить разработанный для переписи 1989 года список из 800 возможных этнических самоназваний.
Другую логику демонстрирует подход социального конструктивизма, согласно которому расы, нации и этничности являются социокультурными изобретениями. Конструктивисты критиковали эссенциалистские подходы в исследованиях как неудачные аналитические стратегии, которые не столько учитывают разнообразие, сколько так же, как и бюрократические аппараты, воспроизводят и закрепляют искусственные системы классификаций. С точки зрения конструктивистов, стоило не искать объективный способ описать нацию и этничность, а понять, какие представления и верования участвуют в создании этих категорий.
Утверждение конструктивистской парадигмы в исследованиях этничности связано с работами норвежского антрополога Фредерика Барта. На этнографическом материале Барт показал, что этничность не является постоянным признаком, а может быть изменена при определенных обстоятельствах:
Пуштуны, покинувшие свои земли и спустившиеся в долины, могут избежать зависимости и попадания в подчиненный ранг, перебравшись в Кохистан, где они могут завоевать или купить участок земли и начать вести жизнь земледельца-собственника. В этом качестве они сохраняют автономность, столь высоко ценимую и пуштунами, и кохистанцами. Но по сравнению с пуштунскими хозяевами дома их выступление на форуме гостеприимства будет выглядеть убогим — они могут предложить меньше, чем обслуга из богатых районов. В этих условиях приверженность пуштунской идентичности означает заведомое обречение себя на провальные результаты. Напротив, сменив идентичность на кохистанскую, можно перестать считаться пуштуном и начать подчеркивать благоприятные для себя аспекты ситуации и собственного поведения [Барт 2006: 160].
Этничность, по Барту, определяется не общими признаками или культурной общностью, но способами самоклассификации и классификации других и другими: как мы определяем себя, как нас определяют соседи, как мы определяем соседей.
В исследованиях национальности и национальных традиций британские историк Эрик Хобсбаум и социолог Бенедикт Андерсон показали, как нации воображаются ограниченными и суверенными сообществами и как это воображение (и воспроизведение общности) тесно связано с образованием на национальном языке, фиксацией традиций в национальных праздниках и музеях.
Конструктивистское понимание идентичности (идентичность можно присвоить, сменить или, например, создать) не только превратилось в конвенциональное утверждение в современных гуманитарных науках, но и распространилось в политике, публичной риторике и массовой культуре.
Если идентичность искусственная и нефиксированная, то каким образом этничность, раса, национальность продолжают выступать ориентирами для людей в их поведении и отношении к другим, разжигать вооруженные конфликты, становиться принципами исключения и угнетения? Роджерс Брубейкер предложил перенести фокус с конструирования идентичности на процессы идентификации, то есть задавать вопросы, когда, при каких условиях и кто именно понимает конкретные конфликты или отношения как этнические, расовые или национальные. Кто и зачем говорит об этничности как о сконструированной и выбираемой идентичности, а кому необходимо, чтобы она была биологической данностью, независящей от выбора человека?
Брубейкер на примере публичного разоблачения известной активистки за права афроамериканцев Рэйчел Долежал показывает, каким образом в публичной риторике работают эссенциалистские и конструктивистские парадигмы. В 2015 году родители Рейчел дали интервью, в котором рассказали о настоящем, белом цвете кожи Долежал и о том, что она делает, чтобы выдавать себя за черную. Интервью-разоблачение привело к большой дискуссии в медиа о природе расовой идентичности и возможности ее изменения.
Долежал следует конструктивистской парадигме как прикладной программе или даже инструкции по применению. Она публично заявляет, что «идентифицирует себя как черную». Тело, как дисплей ее расовой принадлежности, также оказывается пространством для изменения и приведения в соответствие с идентификацией: она затемняет кожу и укладывает волосы в дреды и косички. Присваивая определенный расовый маркер, она включает себя в активистское сообщество по защите прав цветных, организовывает акции Black lives matter и занимает должность президента Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения в городе Спокан. Если расовая идентичность понимается как вопрос самоидентификации и открыта для конструирования и модификаций, то Рейчел Долежал последовательно реализует это понимание на практике, манифестируя свою «черную» идентичность через публичные высказывания, тело и образ жизни.
Но реакция общественности в медиа показала, что отношения между эссенциалистской и конструктивистской логикой не такие прямые и прозрачные. Оппоненты и критики Долежал приравнивали ее действия к «блэкфейсу» и расовому маскараду, осуждали за присвоение культуры, истории и социального положения, которые законно принадлежали другим. И хотя они обращались к языку социальной справедливости и активизма в защиту прав цветных, в основе которого лежит конструктивистская парадигма, отношение к Долежал было эссенциалистским: родилась белой — будь белой. А сторонники Долежал, поддерживая ее способы конструирования себя как черной, упоминали в качестве аргументов «черную душу» и «черную семейную культуру» (родители Долежал усыновили четырех чернокожих детей). Противоречивость этих высказываний была особенно заметна в сравнении с обсуждением гендерного перехода Кейтлин Дженнер в том же году, где самоощущение и самоидентификация позиционировались как первичные.
Анализируя эту историю, Брубейкер показывает, как конструктивистская и эссенциалистская этики аргументации не только конкурируют, но и смешиваются в современных политических и культурных дискуссиях, участники которых привлекают разные утверждения, соединяя их в зависимости от мотивов и ожиданий. С точки зрения прагматики языка на эту проблему обращает внимание и российский социолог Евгений Варшавер, говоря о преимуществах эссенциалистского языка над конструктивистским в простоте и понятности:
Как по-эссенциалистски сказать, что происходит конфликт? «Русские подрались с чеченцами». Как то же самое сказать по-конструктивистски? «Люди, идентифицирующие себя и идентифицируемые в качестве русских, подрались с людьми, идентифицирующими себя и идентифицируемыми в качестве чеченцев». И дальше ясно, какое описание выиграет, когда они войдут в конфликт: первое, потому что оно проще. Второе ближе к реальности, но проигрывает из-за сложности [Варшавер 2018].
Показывая, из каких запутанных и противоречивых конфигураций смыслов и представлений о категориях идентичности состоит публичное обсуждение «расового перехода» Рэйчел Долежал, Брубейкер вскрывает обманчивость целостности логики и конструктивистской, и эссенциалистской. И та, и другая оказываются набором противоречивых убеждений, которым мы следуем и которые мы проговариваем по-разному в разных ситуациях и при общении с разными людьми.